— Они подлечат.

— Откуда вам это известно, вы что, употребляли наркотики?

— Нет.

— Тогда вы не знаете, о чем говорите. Это выворачивает все внутренности. Вчера вечером я была на пляже, и всякий раз, когда волна ударяла по песку, меня встряхивало, как при землетрясении, наступал конец света. Я легла на спину и смотрела прямо вверх, надо мной не было неба. Ничего, кроме желтых искр в глазах и черноты. Мне казалось, что пляж проваливается подо мной и я лечу в бездну. Странно, но мне мерещилось, что я падаю в глубь самой себя, что я была пустая внутри, как колодец, и летела вниз внутрь себя. — Она потрогала свой живот. — Чудно, что я все еще жива. Ощущение было такое, что я умираю.

Она опрокинулась на смятой кровати и стала смотреть на потолок, заложив руки за голову. Ее грудь натянулась и стала совсем плоской, лицо застыло от напряжения. Узкие золотистые виски потемнели от выступившего пота. Потолок болезненно-зеленого цвета составлял для нее единственные небеса.

— И все же мне придется опять принимать это, а потом я действительно помру.

— Ты не умрешь, Руфь, — мое собственное утверждение прозвучало как обвинение прокурора, который ведет перекрестный допрос умершей девушки в суде нижней инстанции ада. — Что ты делала вчера вечером на пляже?

— Ничего. — Ее ответ напоминал ей о прежней, более счастливой жизни: — До ухода отца мы все время ходили на пляж. Тогда у нас была собака, маленький золотистый спаниель, он любил гоняться за птицами. Мы обычно брали еду на пляж и устраивали там пикник, разводили костер и веселились. Отец собирал для меня ракушки — у нас получилась настоящая коллекция. — Она переменила положение, подпершись локтем, нахмурила свой чистый молодой лоб. — Не знаю, куда подевались эти ракушки. Не знаю, что с ними произошло.

— Что случилось с твоим отцом?

— С тех пор я его практически не видела. Он ушел от нас, когда мать бросила его. У родителей была фотостудия в городе. Он завербовался на корабль радиооператором и всегда находится где-то далеко в плавании, в Индии или Японии. Правда, посылает бабушке денег для меня. — Она как бы оправдывалась. — Он пишет мне письма.

— Значит, ты живешь с бабушкой?

Она опять откинулась на спину.

— Более или менее. Она — официантка в заведении, где останавливаются водители грузовиков. Ночами ее нет дома, а днем она спит. Поэтому я так и поступила вчера вечером. Мне показалось, что в доме что-то происходит. Я испугалась, ведь я была совсем одна. Подумала, что если схожу на пляж, то мне станет лучше. Раньше я всегда начинала чувствовать себя лучше от запаха океана. Но вчерашняя прогулка не помогла. На открытом месте мне стало хуже. Я говорила вам о звездах, о том, что они мне казались дырками в моей собственной голове и я падала в бездну. Когда я проснулась, то увидела мужчину, выходившего из воды, и мне показалось, что я поехала по фазе. Я подумала, что это — водяной, как в английской поэме, которую мы читали в прошлом году. Я и до сих пор не уверена, что действительно видела его.

— Расскажи мне об этом мужчине. Где ты его увидела?

— На Макрель-Бич, где оборудованы жаровни для шашлыка. Как раз там мы обычно устраивали наши пикники. — Она подняла руку и неопределенно махнула на юг. — Это примерно около мили вниз по бульвару. Я лежала на песке, за одним из щитов от ветра, и ужасно продрогла. — Воспоминания заставили ее поежиться. — Впрочем, темнота прошла, и я больше не ощущала падения. Подумала, что худшее позади. На воде появился огонек. Я всегда чувствую себя лучше при дневном свете, когда все можно видеть. Потом этот мужчина поднялся на ноги в полосе прибоя и вышел из воды на песчаный пляж. Я остолбенела от страха. У меня появилась шальная мысль о том, что он живет в воде и вылез оттуда, чтобы схватить меня. Он прошел в кустарник за жаровнями. Думаю, что там, на узкой дороге, у него стояла машина. Через некоторое время я услышала, как заработал мотор. Все же это был вполне реальный человек. А как вы думаете, он — настоящий?

— Конечно, это был живой человек. Не была ли у него забинтована голова?

— Нет, не думаю. Это был не Марио. Ронни рассказал мне, что яхта Марио разбилась, и я подумала, что, может быть, это как-то связано с нею…

— А саму яхту ты видела?

— Нет. Может быть, я что-нибудь слышала, не знаю. Иногда писк чайки звучит в моих ушах, как гудок парохода, а другой раз я глуха, как тетерка, ничего не слышу. — Как и большинство наркоманов, она была ипохондриком, ее больше интересовали симптомы ее самочувствия, чем что-либо другое, и она умело рассказывала о своем состоянии.

Я спросил:

— Как он выглядел?

— Было почти совсем темно. Я не видела его лица. Он был совершенно голый или в облегающем светлом купальнике. Кажется, у него на шее был какой-то сверток.

— Не был ли это кто-нибудь, кого ты знаешь?

— Не думаю.

— Не Джо Тарантайн?

— Вряд ли. Было бы хорошо, если бы это оказался он. Я бы узнала Джо, будь он в чем мама родила или в одежде.

— Как я понимаю, снабжает тебя он?

— У меня нет источника снабжения, — сказала она, глядя в потолок. — Вот уже три дня, которые тянутся как три года. Что вы бы сделали на моем месте, сэр? У Ронни есть травка, но от нее мне становится еще хуже. Что бы вы сделали?

— Я бы пошел к доктору и вылечился.

— Я сказала вам, что не могу сделать этого. Не могу. Вы не из Лос-Анджелеса случайно? Не знаете ли вы, где я могла бы достать это? За последние три ночи я заработала двести долларов.

Я подумал о Доузере, которому нравятся блондинки. Но ей лучше переболеть, чем обращаться к Доузеру, даже если у того и окажется товар для нее.

— Нет, не знаю.

— Ронни знает мужика в Сан-Франциско. Он служил рассыльным у Германа Спида до того, как в Спида стреляли. Как вы думаете, достану ли я что-нибудь, если скатаю во Фриско? Я ждала возвращения Джо. Но он не возвращается. Как вы думаете, вернется он когда-нибудь?

— Джо или нет в живых, или он уехал из страны. Назад он не вернется.

— Я опасалась именно этого. К черту дальнейшие ожидания! Я еду во Фриско, — она вскочила на кровати и стала лихорадочно причесываться.

— Кто этот человек, про которого говорил Ронни?

— Имени я не знаю. Именами и фамилиями они не пользуются. Его кличка Москито. В прошлом году он продавал товар Спида. Теперь занимается этим же делом во Фриско. — Она нагнулась, чтобы надеть туфли.

— Это огромный город.

— Я знаю, куда надо ехать. Ронни объяснил мне, — она прикрыла рот рукой жестом школьницы. — Я слишком много болтаю, правда? Всегда становлюсь болтливой, когда люди хорошо ко мне относятся. Вы со мной были удивительно любезны, а я-то подумала, что вы полицейский.

— Когда-то был им. Но я не буду вредить тебе.

Теперь, решившись отправиться в поездку этой же ночью, она стала выглядеть значительно лучше. В ее жилах забурлила кровь, глаза приняли осмысленное выражение. Но она все еще выглядела значительно старше своего юного возраста.

Глава двадцать вторая

Дверь распахнулась без предупреждения, как это всегда случалось в моей жизни с дверьми. Вошел юнец Ронни. Высокий парень девятнадцати или двадцати лет. Лицо молодежного вожака, а не малолетнего преступника; смуглый, с черной щеткой волос; густые, сросшиеся в одну линию брови полосой разделяли лоб. Руки загоревшие и на вид очень сильные. В правой руке — монтировка.

Я увидел это в тот момент, когда он замахнулся, чтобы ударить меня по голове. Я пригнулся и подскочил к нему, чтобы помешать сделать вторую попытку. Девушка, стоявшая позади меня, молчала. Мои пальцы сомкнулись на запястье руки Ронни. Я крутанул ее, и монтировка со звоном полетела на пол. Затем, оттолкнув его, я сделал обманное движение левой, чтобы отвлечь его внимание, и всю силу вложил в прямой удар правой. Это был удар для сосунков, не для умелых людей, удар для проклятых дураков.

Он упал ничком, стал корчиться на полу — у него перехватило дыхание. Девица подбежала к нему, опустилась на колени и начала нежно причитать над ним. Он приучил ее к героину, подарил ей желтую лихорадку и белую смерть, а она была от него без ума.

Его парализованная диафрагма опять начала функционировать. Он сделал несколько глубоких вдохов. Я стоял и смотрел, как он подымался, и думал, что надо было бы садануть его покрепче.

Девушка повернулась ко мне, лицо ее исказилось ненавистью.

— Ты, Руфь, подожди на улице. Мне надо поговорить с Ронни.

— Кто вы такой? — Слова юнца вылетали с трудом между судорожными вздохами. — Что тут происходит?

— Говорит, что он — частный сыщик. — Одной рукой она обнимала парня за плечи, другой нежно поглаживала его грудь.

Он оттолкнул ее и нетвердо встал на ноги.

— Чего вы хотите? — Его голос стал звучать тоньше, как будто нокаут вернул его назад, в детство.

— Садись. — Взглядом я показал на единственный стул, стоявший посреди комнаты. — Мне нужны некоторые сведения.

— Ну, от меня вы их не получите. — Но парень сел. Глаз его сильно дергался, казалось, что он весело мне подмигивает.

— Закрой дверь! — приказал я девушке. — За собой.

— Я не уйду. Не позволю вам опять ударить его.

Лицо юнца исказилось от неожиданной злости.

— Убирайся отсюда! Проклятье! Продай себя на мясо для собак, только уходи. — Грубо обращаясь к девушке, он вымещал на ней свою злость за унижение.

Она рассудительно ответила на это:

— Как скажешь, Ронни. — Затем направилась к выходу, волоча ноги.

— Ты служил посыльным у Спида? — спросил я паренька.

Лицо Ронни опять исказило бешенство, оно заострилось и покрылось пятнами. У него были пропорционально маленькие уши, тесно прилегающие к голове.