Гастон Леру - Тайна желтой комнаты

Итак, значит, драма разыгралась в течение этих коротких минут. Иначе и быть не может! Я отлично представляю себе, как мадемуазель Станжерсон входит сначала во флигель, затем к себе в комнату, чтобы положить шляпу, и оказывается лицом к лицу с бандитом, который ее преследует. Тот уже какое-то время находится во флигеле. Должно быть, он все подготовил, чтобы осуществить свои намерения ночью. Сняв стеснявшие его движения башмаки папаши Жака — об этом я уже рассказывал следователю, — он похищает документы — каким образом, я только что говорил, — затем прячется под кровать. И тут как раз возвращается папаша Жак, он моет полы в прихожей и в лаборатории… Время тянется медленно… Но вот после ухода папаши Жака преступник снова выбирается из-под кровати, бродит по лаборатории, выходит в прихожую, выглядывает оттуда в сад и видит — ибо в ту минуту только начинало смеркаться и было еще достаточно светло, — что во флигель направляется мадемуазель Станжерсон совсем одна. Никогда бы он не осмелился напасть на нее в такой час, если бы не уверенность, что мадемуазель Станжерсон осталась одна! А если ему показалось, будто она одна, значит, разговор между господином Станжерсоном и задержавшим его лесником происходил в дальнем углу, в стороне от тропинки, том самом углу, где находится небольшая рощица, скрывшая их от глаз злодея. И тогда он решается. Ему спокойнее осуществить свой замысел сейчас, оказавшись во флигеле наедине с мадемуазель Станжерсон, чем глубокой ночью, когда папаша Жак спит на своем чердаке. Он-то, верно, и закрыл окно в прихожей! Тогда становится понятным, почему ни господин Станжерсон, ни лесник, находившиеся, впрочем, довольно далеко от флигеля, не слышали выстрела.

После этого преступник возвращается в Желтую комнату. Все произошло, видимо, с молниеносной быстротой!.. Мадемуазель Станжерсон, должно быть, закричала… или, вернее, хотела закричать от ужаса: еще бы, человек схватил ее за горло… Он может задушить ее, удавить… Однако рука мадемуазель Станжерсон нащупала тем временем в ящике ночного столика револьвер, который она прятала там, с тех пор как человек этот стал угрожать ей. Убийца уже размахивает над головой несчастной своим оружием, которое в руках Ларсана-Боллмейера становится страшным, — бараньей костью… Но мадемуазель Станжерсон успевает нажать на спусковой крючок… Раздается выстрел, пуля попадает в руку, выронившую свое оружие. Баранья кость, испачканная кровью, которая течет из раны убийцы, падает на пол, преступник шатается, хочет ухватиться за стену, оставляет на ней след своих окровавленных пальцев и, опасаясь новой пули, убегает…

Она видит, как он пересекает лабораторию… Прислушивается… Что он там делает в прихожей?.. Чего он мешкает, не прыгает в окно?.. Ну вот, наконец-то он спрыгнул! Она бежит к окну и закрывает его!.. А теперь узнать бы: видел что-нибудь отец? Или слышал? После того как опасность миновала, она думает только об отце… Сделав над собой нечеловеческое усилие, она старается скрыть от него все. Только успеть бы!.. И когда господин Станжерсон возвращается, дверь в Желтую комнату уже закрыта, а его дочь сидит в лаборатории, склонившись над письменным столом, вся внимание и уже за работой! — Тут Рультабий поворачивается к г-ну Дарзаку. — Вы знаете правду, — воскликнул он, — ответьте же нам, так ли все происходило на самом деле?

— Я ничего не знаю, — отвечает г-н Дарзак.

— Вы просто герой! — говорит Рультабий, скрестив на груди руки. — Но если бы мадемуазель Станжерсон, увы, могла знать, что на вас пало обвинение, она освободила бы вас от данного вами слова… она сама попросила бы вас рассказать обо всем, что доверила вам… Да что там говорить — она сама пришла бы сюда, чтобы защитить вас!..

Господин Дарзак не шелохнулся и не вымолвил ни слова. Он только с грустью смотрел на Рультабия…

— Ну что ж, — продолжал тот, — мадемуазель Станжерсон, к сожалению, нет здесь, зато есть я! И поверьте, господин Дарзак, существует только один способ спасти мадемуазель Станжерсон и вернуть ей разум — это добиться вашего оправдания!

Гром аплодисментов был ответом на эту последнюю фразу. Председатель и не пытался сдержать энтузиазм зала. Робер Дарзак был спасен. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на заседателей. Всем своим видом они открыто выражали свое мнение.

— Но в конце-то концов, — воскликнул председатель, — что же это за тайна, вынуждавшая мадемуазель Станжерсон, которую пытались убить, скрывать от отца подобное преступление?

— Этого, сударь, я не знаю! — отвечал Рультабий. — И это не мое дело!..

Тогда председатель снова попробовал подступиться к г-ну Роберу Дарзаку.

— Вы по-прежнему отказываетесь сказать нам, сударь, что вы делали в то время, когда кто-то покушался на жизнь мадемуазель Станжерсон?

— Я не могу вам этого сказать, господин председатель…

Председатель взглядом молил у Рультабия каких-нибудь объяснений.

— Надо полагать, господин председатель, что отсутствие господина Робера Дарзака в известные нам дни самым непосредственным образом связано с тайной мадемуазель Станжерсон… Поэтому господин Дарзак почитает своим долгом хранить молчание… Не исключено, что Ларсан, который три раза покушался на жизнь мадемуазель Станжерсон и при этом каждый раз делал все возможное, чтобы навлечь подозрения на господина Дарзака, сам назначал ему все три раза свидания в каком-нибудь компрометирующем его месте, свидания, где речь, видимо, должна была идти о той самой тайне… Господин Дарзак согласится скорее умереть, чем признается в чем-либо или объяснит что-либо, касающееся тайны мадемуазель Станжерсон. Ларсан достаточно хитер и вполне способен на такую проделку!..

Председатель как будто дрогнул, но не мог унять любопытства и снова задал все тот же вопрос:

— Однако что же это может быть за тайна?

— Ах, сударь, не могу вам сказать! — отвечал Рультабий, отвесив поклон председателю. — Только думается, что вы теперь довольно всего знаете и можете, наконец, оправдать господина Робера Дарзака!.. При условии, конечно, что не объявится Ларсан! Правда, я лично в такую возможность не верю! — сказал он и залился громким, радостным смехом.

И все вокруг стали смеяться вместе с ним.

— Еще один вопрос, сударь, — снова обратился к нему председатель. — Мы понимаем — если согласиться с вашим предположением, — что Ларсан хотел навлечь подозрения на господина Робера Дарзака, но какой интерес он преследовал, навлекая их также и на папашу Жака?

— Я бы сказал, чисто полицейский, сударь! Ведь в его интересах было доказать всем свою проницательность, разоблачив несостоятельность самим же им и подброшенных улик. Это было здорово придумано! Он доказывал невиновность одного, чтобы сразу же обвинить другого. Согласитесь, господин председатель, такое дело, как это, должно было готовиться Ларсаном загодя, исподволь. Говорю вам, он все досконально изучил и прекрасно знал каждого человека, вообще все. Если вы полюбопытствуете, каким образом ему удалось это, то узнаете, что какое-то время Ларсан был посредником между полицейской лабораторией и господином Станжерсоном, от которого тогда требовали опытов. Так что еще задолго до преступления у Ларсана была возможность дважды посетить флигель. Он загримировался таким образом, что даже папаша Жак не смог впоследствии его узнать, зато Ларсан нашел удобный случай и стащил у папаши Жака пару старых башмаков и ненужный берет, которые старик слуга господина Станжерсона завязал в платок, собираясь, верно, отнести все это одному из своих друзей, угольщику на дороге в Эпине. Когда же преступление было раскрыто, папаша Жак, узнавший принадлежавшие ему вещи, поостерегся сразу заявить об этом, считая, видно, что они могут бросить тень на него. Этим-то и объясняется его волнение, когда мы заговорили с ним о случившемся. Все это проще простого и ясно как божий день; впрочем, я вынудил Ларсана во всем признаться мне. И надо сказать, что сделал он это с явным удовольствием, ибо если он и бандит — а в этом, смею надеяться, никто больше не сомневается, — то все-таки еще и артист своего дела! Такой уж у него характер, у этого человека, такая манера… Точно так же он действовал и в деле ограбления банка «Креди универсель», и в деле с золотыми слитками. Кстати, эти дела, господин председатель, следует пересмотреть; надеюсь, вы понимаете, что, с тех пор как Боллмейер-Ларсан пробрался в полицию, в тюрьмах томятся невинные люди!

Оживление в зале, шепот, крики «браво». Метр Анри-Робер вносит предложение отложить рассмотрение дела ввиду поступивших дополнительно сведений, и прокурор соглашается с этим. Дело было отложено. На другой день г-на Робера Дарзака отпустили на поруки, а папашу Матье освободили совсем «за отсутствием состава преступления». Поиски Фредерика Ларсана не увенчались успехом. Таким образом, невиновность г-на Дарзака получила полное подтверждение. Он был спасен от нависшей над ним страшной угрозы, а после посещения мадемуазель Станжерсон у него появилась надежда, что заботливый уход близких людей скоро вернет ей разум.

Что же касается этого юнца Рультабия, то он, разумеется, стал героем дня. Толпа с триумфом вынесла его из зала заседаний Версальского суда. Газеты всего мира описывали его подвиги и помещали его фотографии, и он, столько раз бравший интервью у разных знаменитостей, сам стал в свою очередь знаменитым и давал теперь интервью. Однако должен сказать, что он ничуть не возгордился.

Из Версаля мы вернулись с ним вместе, весело отужинав в ресторанчике «Курящий пес». И только в поезде я набросился на него с вопросами, весь вечер не дававшими мне покоя: мне стоило немалого труда молчать за ужином, я ведь знал, как не любит Рультабий работать за едой.

— Друг мой, — начал я, — это дело Ларсана просто великолепно и вполне достойно вашего героического ума.