И он торопливо вышел из комнаты.

– Давайте выйдем в сад, – предложила Бандл Джимми. – Мне нужно поговорить с вами.

Они вместе вышли через окно. Тесайгер, хмурясь, осмотрел лужайку.

– В чем дело? – спросила Бандл.

Джимми объяснил ей обстоятельства эксперимента с бросанием пистолета.

– Хотелось бы знать, – закончил он свое повествование, – что подразумевал старина Баттл, когда заставил Кута бросать пистолет. Что-то там было, готов присягнуть. В любом случае Кут забросил его ярдов на десять дальше… Знаете, Бандл, Баттл – человек глубокий.

– Необычайный, – уточнила девушка. – Хочу рассказать вам о том, что было вчера.

Она пересказала свой разговор с суперинтендантом. Джимми внимательно слушал.

– Итак, графиня значится под номером первым, – проговорил он задумчиво. – Все прекрасно сходится. «Номер два» – Бауэр – является сюда из Чимниз, взбирается в комнату O’Рурка, зная, что тому дали снотворное – это сделала графиня или кто-то другой. Согласно плану, он должен бросить пакет с бумагами графине, которой следует вовремя оказаться внизу. Потом она должна вернуться в дом через библиотеку, а потом подняться в свою комнату. Если Бауэра задержат при выходе из поместья, на нем ничего не найдут. Да, план был хорош, однако помешали непредвиденные обстоятельства. Едва войдя в библиотеку, графиня слышит мои шаги и прячется за ширму. Что весьма неудобно для нее, потому что она не может предупредить своего сообщника. «Номер два» похищает бумаги, выглядывает из окна, видит, как ему кажется, графиню, бросает ей пакет и спускается вниз, где самым неожиданным образом натыкается на неприятный сюрприз в виде меня. Надо думать, графиня изрядно переволновалась за этой ширмой. Учитывая все, она рассказала достаточно правдивую историю. Да, все превосходно согласуется.

– Слишком уж превосходно, – решительным тоном произнесла Бандл.

– Как это? – удивился Джимми.

– А как быть с «номером семь»… Седьмым, никогда не появляющимся на людях, но прячущимся в тени? Это графиня или Бауэр? Нет, все не так просто. Да, Бауэр действительно побывал здесь вчера. Но исключительно на тот случай, если дело пойдет не так – что и произошло. Он исполнял роль козла отпущения – должен был отвлечь внимание от «номера семь» – от босса.

– Вот что, Бандл, – вдруг встревожился Джимми, – должно быть, вы слишком увлеклись детективами, так?

Бандл ответила ему взглядом, полным укоризны.

– Ну, – промолвил Тесайгер, – я еще не стал Белой Королевой и потому не способен поверить до завтрака в шесть невозможных вещей[16].

– Завтрак уже прошел, – поправила его Бандл.

– И даже после завтрака. Итак, мы пришли к вполне разумной идее, удовлетворяющей всем фактам… и вы начисто отвергаете ее просто потому, что, как в старой загадке, хотите еще более усложнить цепь событий.

– Простите, – возразила Бандл, – но я остаюсь страстной сторонницей того, что таинственный «номер семь» является одним из приглашенных в дом.

– А что думает по этому поводу Билл?

– Билл, – холодно промолвила Бандл, – ведет себя совершенно невозможным образом.

– Ах так! – проговорил Джимми. – Значит, вы рассказали ему о графине? Его надо предупредить, иначе он может наболтать бог весть что.

– Он не хочет слышать ни одного слова против нее, – продолжила Бандл. – Он… ох, он ведет себя как последний идиот. Мне хотелось бы, чтобы вы довели до его ума эту самую родинку.

– Вы забываете про то, что в шкафу сидел не я, – заявил Джимми. – И в любом случае я совершенно не собираюсь спорить с ним по поводу родинки на спине его приятельницы. Однако он не может быть таким ослом, чтобы не понимать, как прекрасно все сходится.

– Он соединяет в себе все разновидности ослов, – с горечью произнесла Бандл. – Вы сделали огромную ошибку, Джимми, рассказав ему обо всем.

– Простите, – проговорил Тесайгер. – Тогда я этого не понял, хотя теперь ошибка моя очевидна. Я был дураком, черт побери, но старина Билл…

– Сами знаете, каковы эти иностранные авантюристки, – продолжила Бандл. – И как они умеют впиться в свою жертву.

– По правде сказать, не имею ни малейшего представления, – проговорил Джимми и, горестно вздохнув, добавил: – Ни одна из них даже не пыталась обольстить меня.

Воцарилось недолгое молчание. Джимми прокручивал факты в уме. И чем больше он думал, тем менее удовлетворительными казались ему эти факты.

– Вы сказали, что Баттл рекомендовал оставить графиню в покое? – проговорил наконец молодой человек.

– Да.

– Под тем соусом, что через нее он может выйти на кого-то другого?

Бандл кивнула.

Нахмурясь, Джимми попытался понять, к чему все это ведет. Баттл, по всей видимости, следовал вполне определенной идее.

– Сэр Стэнли Дигби рано утром отправился в город, так? – проговорил он.

– Да.

– Вместе с O’Рурком?

– Да, наверное.

– А вы не думаете… нет, это невозможно.

– Что?

– Что O’Рурк может каким-то образом оказаться замешанным в эту историю?

– Это как раз возможно, – задумчиво проговорила Бандл. – Слишком яркой личностью он является. Нет, меня не удивило бы, если… ох, по правде говоря, меня теперь ничто не удивит! Есть только один человек, относительно которого я уверена в том, что он не является этим Седьмым.

– И кто же это?

– Суперинтендант Баттл.

– Ого! А я думал, что вы назовете Джорджа Ломакса.

– Шшш… вот как раз и он.

К ним и вправду в характерной для него манере приближался Джордж. Джимми под каким-то вежливым предлогом ускользнул прочь. Джордж опустился на скамейку возле Бандл.

– Моя дорогая Эйлин, неужели вы действительно должны покинуть нас?

– Да. Отец, похоже, не на шутку завелся, и я думаю, что лучше мне съездить домой и подержать его за руку.

– Эта маленькая ладонь действительно может быть утешительной, – промолвил Джордж, игриво беря ее за руку. – Моя дорогая Эйлин, я понимаю движущие вами причины и глубоко уважаю вас за это. В наши дни изменившихся и неопределенных условий…

«Ну, поехал», – в отчаянии подумала Бандл.

– Когда семейная жизнь в большом почете… рушатся все прежние нормы! И наш общественный класс должен стать примером того, что, по крайней мере, он не подвержен воздействию современности. Нас называют Упрямыми – и я горжусь этим термином, повторяю: горжусь им! Существуют такие вещи, которые обязаны противиться смерти: достоинство, красота, скромность, святость семейной жизни, сыновье почтение, – кто будет жить, если умрут они? Как я уже говорил, моя дорогая Эйлин, я завидую привилегиям вашей молодости… Молодость! Что за великолепное слово! Что за удивительное слово! И мы не ценим ее, пока не… э… оказываемся в зрелом возрасте. Должен признаться, мое дорогое дитя, что в прошлом бывал разочарован вашим легкомыслием. Теперь я понимаю, что это было не что иное, как беспечное и очаровательное легкомыслие ребенка. Теперь я вижу серьезную и искреннюю красоту вашего ума. Надеюсь, вы позволите мне помочь вам с чтением?

– О, благодарю вас, – едва сумела вымолвить Бандл.

– И впредь никогда больше не бойтесь меня. Я был шокирован, когда леди Кейтерхэм сообщила мне, что я внушаю вам страх. Могу заверить вас в том, что я самый обыкновенный человек.

Вид столь скромного Джорджа буквально лишил Бандл дара речи.

– Никогда не стесняйтесь меня, дорогое дитя, – продолжил он. – И не опасайтесь докучать мне. Для меня будет великим утешением – если можно так выразиться – оформлять ваш созревающий ум. Я буду вашим политическим ментором. Никогда еще так, как сегодня, мы, наша партия не нуждалась настолько в молодых женщинах, наделенных талантом и обаянием. Возможно, вам суждено последовать по стопам вашей тетки, леди Кейтерхэм.

Столь жуткая перспектива совершенно сокрушила Бандл. Она уставилась беспомощными глазами на Джорджа. Что вовсе не смутило его – скорее напротив. Главным его возражением против женщин было то, что они слишком много говорят, и найти среди них благодарную слушательницу ему случалось нечасто. Ломакс покровительственно улыбнулся Бандл.

– Бабочка, появляющаяся из куколки… Восхитительное зрелище. У меня есть одна очень интересная работа по политической экономии. Пойду отыщу ее, чтобы вы могли взять ее с собой в Чимниз. А когда прочтете, мы вместе обсудим ее. Не смущайтесь, пишите мне, если какой-нибудь пункт будет вам непонятен. У меня много общественных обязанностей, однако усердный труд всегда позволяет мне выделить время для своих друзей. Пойду искать книгу.

Он ушел. Бандл проводила его едва ли не полным ужаса взглядом. Из глубокого оцепенения ее вывело неожиданное появление Эверсли.

– Вот что, – сразу перешел в нападение Билл. – Какого черта Окунь тискал твою ручку?

– Это была не моя ручка, – возмутилась Бандл, – а мой пробуждающийся ум.

– Не говори глупостей, Бандл.

– Прости меня, Билл, но я несколько озабочена. Помнишь, ты говорил мне, что Джимми здесь серьезно рискует?

– Он и впрямь рискует, – проговорил Билл. – Спастись от Окуня, если он уже заинтересовался тобой, практически невозможно. Джимми окажется втянутым в партийную жизнь еще до того, как осознает это.

– Попался не Джимми, а я, – в отчаянии проговорила Бандл. – Теперь мне суждено встречаться с бесконечными миссис Макаттами, читать книги по политической экономии и обсуждать их с Джорджем… одному богу ведомо, к чему все это приведет!

Эверсли присвистнул.

– Бедняжка… тетя несколько перестаралась с рекомендациями, полагаю?