Двенадцатого августа она написала ему, что познакомилась с молодым пастором. Мэри прибавляла, что она никогда не встречала таких очаровательных людей, каким был этот пастор.

«Он гостил у нас, — писала она. — Дедушка, кажется, хочет, чтобы я вышла за него замуж, а я едва ли пойду на это».

Эта фраза, несмотря на слабые слова утешения, страшно взволновала молодого Винцента Паркера. Мать его говорила потом, что, получив это письмо, он впал в ужасное уныние. Родственники его, впрочем, не обратили на это обстоятельство внимания, так как Винцент был вообще склонен к меланхолии и на все события глядел с самой пессимистической точки зрения.

На следующий день молодой человек получил от своей невесты другое письмо, уже в более решительном тоне. Оно гласило:


«Мне нужно сказать вам многое, и я намереваюсь сказать вам это теперь же. Дедушка нашел ваши письма и страшно рассердился. Он недоволен тем, что мои отношения с вами мешают браку с пастором. Я хочу, чтобы вы мне вернули мое слово. Это нужно для того, чтобы я имела право сказать дедушке, что я свободна. Если вы меня хоть немного любите, не сердитесь на меня за это; я сделаю все от себя зависящее, чтобы не выйти замуж за пастора».


Это второе письмо произвело на молодого человека потрясающее действие. Он впал в такое состояние, что мать должна была вызвать знакомого, который и просидел с ним всю ночь. Джордж Винцент шагал взад и вперед по комнате в состоянии страшного нервного возбуждения, то и дело заливаясь слезами. Когда его уговорили наконец лечь спать, руки и ноги его конвульсивно дергались. Ему дали морфий, но он не произвел никакого действия. От пищи он отказался. Особенно ему было трудно отвечать на письмо, что он и исполнил на следующий только день, при помощи все того же друга, который провел с ним ночь. Письмо его было ласково и рассудительно.


«Дорогая Мэри, — писал он, — вы всегда будете для меня дорогой. Я солгал бы, если бы сказал вам, что я не убит вашим письмом. Но, во всяком случае, я не хочу быть вам помехой: вы свободны. Впрочем, я не даю вам ответа на ваше письмо, я соглашусь на ваше желание только после того, как из ваших уст услышу то, что вы мне написали. Вы меня хорошо знаете, я не стану устраивать вам чувствительных сцен или делать глупости. Я покидаю Англию, но перед своим отъездом хотел бы увидеть вас еще один раз. Боже мой! Я вас увижу в последний раз! Какое несчастье! Согласитесь, что мое желание видеть вас вполне естественно. Назначьте мне место свидания. До свидания, дорогая Мэри, ваш, всегда любящий вас

Джордж».


На следующий день он послал ей другое письмо, снова умоляя о свидании и говоря, что они могут увидеться на любом месте между их домом и ближайшим селением Стандвелем.


«Я совсем болен и расстроен, — писал он, — наверно и вы находитесь в таком же состоянии. Повидавшись, мы оба успокоимся. На свиданье я приду непременно.

Навсегда ваш

Джордж».


По-видимому, на это письмо был им получен от девушки какой-то ответ, потому что в среду девятнадцатого Джордж Винцент написал такое письмо:


«Моя дорогая Мэри!

Сообщаю, что непременно приеду с указанным вами поездом. Ради бога, дорогая Мэри, не беспокойтесь и не мучьте себя. Меня, пожалуйста, не жалейте. Повидаться с вами я хочу для собственного успокоения. Надеюсь, что вы не сочтете меня поэтому себялюбцем. Du reste, повторяю уже то, что сказал: я хочу слышать из ваших собственных уст того, что вы хотите, и исполню все ваши желания. У меня есть то, что французы нвзывают savoir faire. Я не стану горевать о том, что неизбежно. И кроме того, я не хочу быть причиной раздора между вами и вашим дедушкой. Если вы хотите свидеться в гостинице, то я буду ждать вас там, но, впрочем, я представляю все это вашей воле».


Но мисс Гровз уже раскаялась в том, что назначила ему личное свидание. Может быть, она вспомнила некоторые черты в характере своего возлюбленного и побоялась довериться ему? Не дождавшись от него последнего письма, она ответила ему следующим:


«Дорогой Джордж!

Тороплюсь вам сообщить, чтобы вы ни под каким видом не приезжали. Я уезжаю сегодня и не могу сообщить, когда вернусь обратно. Видеться с вами я не хочу и очень желала бы избежать этого свидания. Да, кроме того, нам видеться невозможно по случаю моего отъезда, поэтому надо оставить дело так, как оно есть теперь. Простимся друг с другом без свидания. Увидеться с вами мне было бы слишком тяжело. Если вы хотите мне написать еще, то напишите не позже трех дней. За мной следят и письма ваши скрывают.

Ваша Мэри».


Это письмо, должно быть, решило дело. В голове молодого человека наверное и прежде бродили разные неопределенные планы, а теперь эти планы превратились в определенное решение. Мэри Гровз давала ему только три дня сроку, стало быть, времени терять было нельзя. В тот же день он отправился в город, но прибыл туда поздно и уже не поехал в Стандвель. Прислуга гостиницы обратила внимание на странное поведение молодого человека. Он был рассеян и бродил по общей зале, бормоча себе что-то под нос. Приказав себе подать чаю и котлет, он не прикоснулся к пище и пил только водку с содовой водой. На следующее утро, 25 августа он взял билет до Стандвеля и прибыл туда к половине двенадцатого. От Стандвеля до имения, в котором жила госпожа Гровз, было две мили. Прямо около станции есть гостиница, называемая «Бычачьей головой». В эту гостиницу и отправился Винцент Паркер. Он заказал себе водки и спросил, не было ли на его имя писем. Когда ему сказали, что писем нет, он очень расстроился. В четверть первого он вышел из гостиницы и направился к имению, в котором жила его возлюбленная.

Отправился он, однако, не в имение, а в находившуюся в двух милях от него школу. Учитель этой школы был в отличных отношениях с семейством Гровзов и немного знал Винцента Паркера. В школу он направился, конечно, за справками и прибыл туда в половине второго. Учитель был очень удивлен, увидев этого растрепанного господина, от которого пахло водкой. На вопросы его он отвечал сдержанно.

— Я прибыл к вам, — сказал Паркер, — в качестве друга мисс Гровз. Вы, конечно, слышали, что мы с нею помолвлены?

— Я слышал, — ответил учитель, — что вы были помолвлены, но что эта помолвка расстроилась.

— Да, — ответил Паркер. — Она написала мне письмо, в котором просила меня вернуть ей слово. А увидаться со мной она отказывается. Я хотел бы знать, как обстоят дела.

— Я, к сожалению, не могу сказать вам того, что мне известно, так как я связан словом, — ответил учитель.

— Но я все равно узнаю об этом рано или поздно, — ответил Паркер.

Затем он стал расспрашивать о пасторе, который гостил в имении Гровзов. Учитель ответил, что действительно там гостил пастор, но имя его назвать отказался. Паркер тогда спросил, находится ли мисс Гровз в имении и не притесняют ли ее родственники? Учитель ответил, что она находится в имении, но что решительно никто ее не притесняет.

— Рано или поздно, а я должен ее увидать, — произнес Паркер. — Я ей написал, что освобождаю ее от данного мне слова. Но я хотел бы узнать от нее самой, что она дает мне отставку. Она уже совершеннолетняя и может поступать, как ей угодно. Сам знаю, что я ей жених неподходящий, и мешать ей не хочу.

Учитель извинился, что должен спешить на урок, но прибавил, что в половине пятого будет свободен, и если Паркер хочет еще поговорить с ним, то пусть бы пришел к нему. Паркер ушел, обещая вернуться. Неизвестно, как он провел два следующих часа. По всей вероятности, он сидел в какой-нибудь соседней гостинице и завтракал. В половине пятого он вернулся в школу и стал просить у учителя совета, как ему поступить. Учитель предложил написать мисс Гровз письмо, чтобы она назначила ему свидание на следующее утро.

— А впрочем, — прибавил добродушный, но не рассудительный учитель, — отправляйтесь-ка к ней лучше сами, она вас наверняка примет.

— Я так и сделаю, — ответил Винцент Паркер, — надо поскорее покончить эту историю.

Около пяти часов он ушел из школы; держал он себя при этом спокойно и сосредоточенно.

Сорок минут спустя отвергнутый любовник подошел к дому своей невесты, он позвонил и попросил доложить о себе мисс Гровз. Но девушка и сама его увидала из окна, в то время как он шел по аллее. Она вышла к нему навстречу и пригласила в сад. Конечно, у барышни в эту минуту душа была в пятках. Она боялась, что дедушка встретится с ее бывшим женихом и устроит ему скандал. Для безопасности она и увела его в сад. Итак, молодые люди вышли из дома и, усевшись на одной из садовых скамеек, спокойно беседовали около получаса. Затем в сад пришла горничная и доложила мисс Гровз, что подан чай. Девушка отправилась в дом одна, из чего явствует, как отнеслись в доме к Паркеру. Его даже не хотели пригласить выпить чашку чая. Затем она снова вышла в сад и долго разговаривала с Паркером; наконец, оба они поднялись и ушли. По-видимому, они собрались погулять около дома. Никто никогда не будет знать, что произошло во время этой прогулки. Может быть, он упрекал ее в вероломстве, а она отвечала резкими словами. Были, однако, люди, видевшие, как они гуляли. Около половины девятого рабочий, переходя по большому лугу, отделявшему большую дорогу от помещичьего дома, увидал двигавшуюся ему навстречу пару. Было уже темно, но рабочий узнал в женщине внучку помещика, мисс Гровз. Пройдя мимо и отойдя несколько шагов, рабочий оглянулся; теперь пара стояла на одном месте и о чем-то разговаривала.

Очень скоро после того рабочий Рувим Конвей, проходя по этому же лугу, услышал тихий стон. Он остановился и стал прислушиваться. Стоял тихий вечер, и вот рабочему показалось, что стон будто к нему приближается. С одной стороны забора шла стена, и вот в тени этой стены рабочий разглядел что-то; кто-то медленно двигался.