Артур Конан Дойл - Тайна Кломбер Холла

— Кабы не вы, сэр, и ваши бравые молодцы, — говорил он мне с улыбкой, — мы бы давно уже нырнули на десять саженей. Что до Белинды, так это было дырявое старое корыто, да еще хорошо застрахованное, так что ни хозяевам, ни мне сердца это не разобьет.

— Боюсь, — заметил мой отец печально, — что мы больше никогда не увидим ваших трех пассажиров. Я оставил на берегу людей на случай, если их вынесут волны, но боюсь, что это безнадежно. Я видел, как они упали в воду, когда корабль разломился, а среди таких ужасных волн никто не мог уцелеть.

— Кто это был? — спросил я. — Я бы не поверил, что люди могут держаться так невозмутимо в такой опасности.

— Насчет того, кто они или откуда, — отвечал, попыхивая трубкой, капитан, — трудно что-нибудь сказать. Последний раз мы пришвартовались в Карачи — это на севере Индии — и там взяли их на борт пассажирами до Глазго. Младшего звали Рам Сингх, и это единственное, что я обо всех о них знаю, но все трое казались тихими безобидными джентльменами. Я в их дела никогда не лез, но по-моему они — торговцы из Хайдарабада, ехали по своим делам в Европу. Я-то никак не мог понять, с чего это матросы их боялись, да и помощник тоже — а уж ему, кажется, надо быть умней.

— Боялись? — воскликнул я в удивлении.

— Да, они себе вбили в голову, что с такими пассажирами небезопасно. Готов поклясться: спустись вы сейчас на кухню, вам тотчас же все заявят, что беду накликали индусы.

Не успел капитан договорить, открылась дверь и вошел помощник

— высокий рыжебородый моряк. Какой-то добросердечный рыболов снабдил его одеждой, и помощник в потертом свитере и старых башмаках выглядел прекрасным образчиком моряка, потерпевшего крушение.

Высказав нам в нескольких словах свою благодарность, он поставил стул поближе к огню и принялся греть большие коричневые руки.

— Ну, что вы теперь скажете, капитан Мидоуз? — начал он вскоре, бросив резкий взгляд на своего начальника. — Разве я вас не предупреждал, что затея везти этих черномазых на борту Белинды добром не кончится?

Капитан откинулся на стуле и от души рассмеялся.

— Говорил я вам? — воскликнул он, обращаясь к нам с отцом.

— Говорил я вам?

— Могло бы нам получиться и не до смеха, — пробурчал помощник. — Я потерял хороший мундир, и еще слава Богу, что не потерял и жизнь впридачу.

— Если я правильно вас понял, — переспросил я, — вы вменяете свои злоключения в вину вашим злополучным пассажирам?

Помощник широко открыл глаза.

— Почему злополучным, сэр?

— Потому, что они почти наверняка утонули.

Он фыркнул недоверчиво и снова принялся греть руки.

— Такой народ не тонет, — проговорил он после паузы. — Их папаша дьявол за ними присматривает. Вы их видели там, на корме, как они сворачивали сигареты, когда снесло бизань и разможжило шлюпки? Меня это доконало. Не удивительно, что вы, сухопутный народ, не понимаете, но капитан-то плавал с тех пор, как сравнялся в росте с нактоузом, и должен бы, кажется, знать, что кошка да священник — самые худшие грузы из всех. А если уж христианский священник плох, так надо думать, язычник со своими идолами в пятьдесят раз хуже. Нет, я стою за добрую старую религию, черт меня подери!

Мы с отцом не могли не рассмеяться столь неблагочестивому способу объявлять о своем благочестии. Помощник, однако, выглядел совершенно серьезным и продолжал отстаивать свое мнение, отсчитывая доводы на огрубевших красных пальцах левой руки:

— Во-первых, в Карачи, как только они поднялись на борт, я вас сразу предупредил. В моей вахте было три буддиста-ласкара, и что же они сделали, когда эти парни поднялись на борт? Да они повалились на брюхо и стали тереть носом палубу, вот что они сделали. Им бы это и в голову не пришло сделать перед адмиралом королевского флота. Они знают, кто есть кто, эти черномазые, и я учуял неладное, как только увидел их физиономии. Я их потом спрашивал при вас, капитан, почему они так сделали, а они ответили, что пассажиры — святые люди. Вы слышали сами.

— Ну, в этом нет вреда, Хокинс, — заметил капитан Мидоуз.

— Не знаю, — возразил помощник. — Самый святой христианин это тот, кто ближе всех к Богу, но самый святой из черномазых это, по-моему, тот, кто ближе всех к дьяволу. Потом, вы сами видели, капитан Мидоуз, чем они занимались в плавании — читали книги, написанные на дереве вместо бумаги, да болтали на квотердеке ночи напролет. Чего ради им понадобилось завести собственную карту и отмечать на ней каждый день наш курс?

— Да не делали они этого, — сказал капитан.

— Вот именно, что делали, и если я вам раньше не сказал, так это потому, что вы вечно надо мной из-за них насмехались. У них были свои инструменты, когда они ими пользовались, не могу сказать, но каждый полдень они вычисляли широту и долготу и отмечали положение судна на карте, пришпиленной в их каюте к столу. Я их заставал за этим, и юнга тоже.

— Ну, я не вижу, что это доказывает, — отозвался капитан. — Хотя, должен признать, что это странно.

— Я вам еще кое-что странное расскажу, — продолжал помощник с ударением. — Знаете, как называется залив, в котором нас выбросило?

— Я узнал от наших добрых друзей, здесь присутствующих, что мы на Вигтаунширском побережье, — ответил капитан, — но не слыхал названия залива.

Помощник мрачно наклонился вперед.

— Это залив Киркмэйден.

Если он рассчитывал удивить капитана Мидоуза, то не ошибся, потому что этот джентльмен на несколько минут потерял дар речи.

— Вот это в самом деле поразительно, — повернулся он наконец к нам.

— Эти наши пассажиры поначалу все нас расспрашивали о заливе с таким названием. Ни Хокинс, ни я ничего им сказать не могли, видимо, на карте он включен в залив Льюс. То, что мы именно здесь разбились — необыкновенное совпадение.

— Слишком необыкновенное, чтобы быть совпадением, — проворчал помощник. — Я видел сегодня утром, когда все еще было спокойно, как они показывали друг дружке на берег по правому борту. Они хорошо знали, что там их порт назначения.

— Что все это по-вашему означает, Хокинс? — встревоженно спросил капитан. — Какова ваша теория?

— Я так считаю, — отвечал помощник, — что этим трем швабрам не труднее было устроить шторм, чем мне — опрокинуть вот этот стакан грога. У них, видно, нашлись свои причины стремиться в это Богом забытое — извините, я не говорю о вас, господа — в это Богом забытое место, и они избавили себя от лишнего труда ехать в Глазго. Вот как, по-моему, обстоит дело, хотя чего трем буддистским проповедникам приспичило искать в заливе Киркмэйден — это выше моего понимания.

Отец поднял брови, выражая сомнение, которое гостеприимство не позволило ему облечь в слова.

— Думаю, джентьмены, — проговорил он, — вы оба сильно нуждаетесь в отдыхе. Если хотите, я проведу вас в ваши комнаты.

Со старосветской церемонностью он проводил их в лучшие гостевые спальни лэрда, а когда вернулся в гостиную, предложил мне пройтись на берег и узнать, не случилось ли что-нибудь новенькое. Первый бледный свет зари уже рождался на востоке, когда мы во второй раз подошли к месту кораблекрушения. Ветер улегся, но море еще сильно волновалось, и полоса рифов предстала перед нами одной шипящей сверкающей линией пены, словно яростный старый океан скалил белые клыки на ускользнувшую от него жертву. По всему берегу усердно трудились рыбаки и арендаторы, подбирая бочки и бревна, как только их выбрасывало волнами. Однако, мертвых тел никто не видел, и нам объяснили, что на берег попасть могут только плавучие предметы, потому что сильное подводное течение неизбежно утащит в море все, что погрузится. Что до возможности, чтобы несчастные пассажиры добрались до берега — здешний практичный народ и слышать об этом не хотел. Нам бесспорно доказали, что если они не утонули, так вдребезги разбились о скалы.

— Мы сделали все, что было можно, — печально подытожил отец, вернувшись домой. — Боюсь, что бедный помощник слегка повредился в уме от внезапности несчастья. Ты слышал, он считает, что буддисткие священники вызвали шторм?

— Да, слышал, — ответил я.

— Больно было его слушать, — продолжал отец. — Как ты думаешь он не станет возражать, чтобы я поставил ему маленький горчичник под каждое ухо? Это должно снизить кровяное давление в мозгу. Или может быть, лучше разбудить его и дать ему две снотворные пилюли? Что ты скажешь, Джек?

— Я скажу, — зевнул я, — что лучше всего дать ему поспать, да и сами ложитесь. Его можно будет уврачевать и утром, если понадобится.

С этими словами я поплелся в спальню и скоро уже спал глубоким сном без сновидений.

Я проснулся не то в одиннадцать, не то в двенадцать, и в потоке золотого света, льющегося в окно, мне показалось, что страшные бурные события этой ночи мне привиделись в фантастической сне. Трудно было поверить, что мягкий ветерок, шепчущий в листьях плюща у окна, могла породить та же стихия, которая сотрясала дом до основания всего лишь несколько часов назад. Природа словно раскаивалась, что поддалась страстям, и старалась ублаготворить обиженный мир теплом и солнечным светом. Птичий хор в саду звенел изумлением и восторгом.

Внизу несколько потерпевших кораблекрушенре моряков, которым явно пошел на пользу ночной отдых, обрадовано и благодарно зашумели при виде меня.

Мы позаботились об их отъезде в Вигтаун, откуда они могли уехать в Глазго вечерним поездом, и отец распорядился, чтобы каждому приготовили пакет бутербродов на дорогу. Каритан Мидоуз горячо поблагодарил нас от имени своих работодателей и скомандовал в нашу честь троекратно прокричать ура, что его экипаж и выполнил с готовностью. Капитан и помощник после завтрака отправились со мной бросить последний взгляд на место кораблекрушения.