Эллери Куин - Тайна греческого гроба

— Я бы ответил утвердительно, — согласился Фрост, и Праути небрежно кивнул. — Внешние трупные изменения свидетельствуют, как минимум, о трехдневном сроке.

— Окоченение прошло уже давно. Отмечается вторичная дряблость. Омертвение кожи завершено, насколько мы можем судить, не сняв одежду, — раздраженно излагал доктор Праути. — Особенно это касается передних поверхностей, ведь тело лежало в гробу лицом вниз. Точки давления одежды и части, находившиеся в контакте с какими-либо острыми краями и жесткими стенками, отмечены пятнами. Но это детали.

— Все это означает... — подтолкнул Эллери.

— То, что я упомянул, само по себе значит не слишком много, — отозвался помощник судмедэксперта, — и в том числе не позволяет фиксировать точное время смерти, хотя пятна, разумеется, указывают по крайней мере на трехсуточный срок, но он может быть и удвоен. До вскрытия ничего нельзя сказать. Другие признаки, которые я вкратце затронул, лишь определяют минимальное значение. Прекращение трупного окоченения указывает на промежуток времени от одного до полутора дней, иногда до двух дней. Вторичная дряблость — это третья стадия, а немедленно после смерти вы обычно получаете состояние первичной дряблости, то есть общее расслабление. Затем наступает окоченение. Когда окоченение проходит, наступает вторичная дряблость — возврат к расслабленности мышц.

— Да, но это же не... — начал инспектор.

— Естественно, имеются и другие признаки, — заметил доктор Фрост. — Например, на брюшной полости формируется зеленое «пятно» — одно из первых проявлений гниения, — которое характерно расширяется от газов.

— Да, оно помогает установить время, — сказал доктор Праути. — Но нужно всегда иметь в виду массу вещей. Если до захоронения в гробу тело содержалось в сухом месте, сравнительно защищенном от воздушных потоков, то гниение не должно развиваться так быстро, как в обычных условиях. Минимум три дня, я в этом уверен.

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо произнес инспектор, — покопайтесь в этом теле, док, и дайте нам знать, когда он умер, по возможности точнее.

— Скажите, — вдруг вмешался Пеппер, — а как насчет тела Халкиса? С ним-то все в порядке? В смерти Халкиса не было ничего странного?

Инспектор изумленно вскинул брови на Пеппера. Потом хлопнул себя по ноге и воскликнул:

— Браво, Пеппер! Вот это мысль! Доктор Фрост, ведь вы были лечащим врачом Халкиса на момент его смерти?

— Был.

— Значит, вы составляли свидетельство о смерти.

— Верно, сэр.

— В его смерти было что-либо необычное?

Фрост окаменел.

— Дорогой сэр, — холодно процедил он, — вы считаете, что я мог официально приписать его смерть сердечному заболеванию, если бы это было не так?

— Осложнения? — проворчал доктор Праути.

— Не в момент смерти. Халкис давно и серьезно был болен. Не менее двенадцати лет он страдал тяжелой формой компенсаторной гипертрофии — расширением сердца из-за недостаточности митрального клапана. А около трех лет назад у него появилась довольно скверная язва желудка, и это ухудшило ситуацию. Операция исключалась из-за сердца, и я вводил ему препараты внутривенно. Но начались кровотечения, которые привели к слепоте.

— Это обычный результат подобных случаев? — с любопытством спросил Эллери.

Доктор Праути сказал:

— Нашей хваленой медицинской науке об этом мало что известно, Квин. Нельзя сказать, что это обязательное следствие, но так бывает после кровотечений, вызванных язвой или раком желудка. Нельзя знать заранее.

— Во всяком случае, — продолжил доктор Фрост, кивком согласившись с мнением коллеги, — мы с приглашенным мной специалистом надеялись, что слепота — лишь временное явление. Иногда такая слепота проходит сама по себе, так же таинственно, как и возникает. Однако положение не изменилось, и зрение к Халкису так и не вернулось.

— Не сомневаюсь, что все это крайне интересно, — сказал инспектор, — но нас больше волнует вероятность смерти Халкиса не от болезни сердца, а...

— Если вы питаете какие-либо сомнения насчет достоверности установленной причины смерти, — оборвал его доктор Фрост, — то можете спросить доктора Уордса, находившегося здесь, когда я официально объявил о кончине. Не было никакого насилия и ничего столь мелодраматического, инспектор Квин. Внутривенные инъекции, направленные против язвы, осложненные строгой диетой, которой он, естественно, был вынужден придерживаться, истощили сердце. Кроме того, несмотря на мои специальные предписания, он упорно продолжал руководить галереей, пусть даже через посредство мистера Слоуна и мистера Суизы. Сердце просто не выдержало.

— А яд? — не отступал инспектор.

— Уверяю вас, не было ни малейших признаков отравления.

Инспектор обернулся к Праути.

— Не мешало бы также сделать вскрытие Халкиса, — сказал он. — Я должен быть уверен. Одно убийство уже есть, и откуда мы знаем, что не два, — при всем уважении к доктору Фросту?

— А даст ли что-нибудь вскрытие Халкиса? — забеспокоился Пеппер. — Как-никак, тело забальзамировано.

— Нет особой разницы, — отозвался помощник судмедэксперта. — При бальзамировании никакие жизненно важные органы не удаляются. Если что-то не так, я это выясню. По существу, бальзамирование даже облегчает задачу. Оно сохраняет тело, поэтому на нем нет следов разложения.

— Я думаю, — сказал инспектор, — что мы узнаем чуть больше об обстоятельствах смерти Халкиса. Возможно, в них есть ключ к этому парню, Гримшоу. Док, вы проследите, чтобы с телами все было в порядке?

— Само собой.

Доктор Фрост надел шляпу и пальто и довольно прохладно попрощался. В кабинете Халкиса инспектор обнаружил присланного из управления эксперта по дактилоскопии, который деловито проводил осмотр комнаты. При виде инспектора он оживился и подошел поближе.

— Что-нибудь нашел, Джимми? — понизив голос, спросил инспектор.

— Отпечатков много, но это ничего не значит. Тут их видимо-невидимо. По всему помещению. За неделю здесь, наверное, побывал миллион человек.

— Что ж, — вздохнул инспектор, — сделай, что сможешь. Еще нужно сходить через холл в гостиную и снять отпечатки с трупика человека, которого, как мы считаем, звали Гримшоу. Принес из управления его досье?

— Ага. — Джимми ринулся из комнаты.

Появился Флинт и объявил инспектору:

— Пришел автобус из морга.

— Впусти ребят. Но вели подождать в холле, пока Джимми не закончит.

Через пять минут эксперт вернулся в кабинет с довольным видом.

— Это точно Гримшоу. Отпечатки соответствуют досье. — Он погрустнел. — Осмотрел гроб, но там тоже слишком много отпечатков. Ничего не удастся получить. Такое впечатление, что каждый житель города приложил к нему свою пятерню.

Комната наполнилась фотографами, засверкали бесшумные вспышки. Библиотека превратилась в миниатюрное поле боя. Зашел попрощаться доктор Праути; два тела и гроб вынесли из дома. Уехали Джимми и фотографы, а инспектор с Эллери и Пеппером опять притопали в библиотеку.

Раздался громкий стук в дверь, и сержант Вели приоткрыл ее на дюйм. Кивнув, он впустил в библиотеку какого-то мужчину и снова закрыл дверь.

Вновь прибывший был похож на пудинг — пухлый и сладкий. Узнав в нем переводчика-грека Триккалу, инспектор сразу же поручил ему расспросить Демми по поводу его перемещений в прошлую пятницу вечером.

Алан Чини ухитрился скользнуть в кресло рядом с Джоан Бретт. Он вздохнул и робко прошептал:

— Очевидно, таланты моей матушки как переводчицы с греческого не завоевали у инспектора доверия. — Этим тонким замечанием он надеялся завязать разговор с Джоан, но она, повернув голову, бросила на него равнодушный взгляд, и ему осталось только натянуто улыбнуться.

Между тем в глазах Демми появилось что-то осмысленное. По тому, как расплылось в улыбке его глупое лицо, и как он вдруг затараторил, стало понятно, что и в нем, не привыкшем быть в центре всеобщего интереса, может пробудиться хоть и аморфное, но все-таки тщеславие.

— Он говорит, — доложил Триккала в слащавой манере, соответствующей всему его облику, — что в тот вечер кузен отправил его спать и он ничего не видел и не слышал.

Инспектор с любопытством разглядывал высокое, нескладное, карикатурное подобие мужчины, стоявшее рядом с переводчиком.

— Теперь спросите, что произошло на следующее утро, когда он проснулся, — в субботу, в прошлую субботу, в тот день, когда умер его кузен.

Триккала выпалил в Демми очередью резких звуков, которые, кажется, невозможно воспроизвести, и Демми, часто мигая, отозвался с запинкой на том же языке. Переводчик повернулся к инспектору:

— Он говорит, что в то утро его разбудил голос кузена Георга, который звал его из своей спальни, это рядом. Он говорит, что встал, оделся, прошел в спальню кузена и помог ему встать и одеться.

— Спросите его, во сколько это было, — приказал старый инспектор.

Последовал краткий диалог.

— Он говорит, в половине девятого утра.

— Как же так, — вдруг спросил Эллери, — почему этот Демми должен был помогать Георгу Халкису одеваться? Разве вы не говорили раньше, мисс Бретт, что, несмотря на слепоту, беспомощным Халкис не был?

Джоан повела безупречно очерченной линией плеч:

— Знаете ли, мистер Квин, он очень тяжело переживал свою слепоту. Мистер Халкис всегда был деятельным человеком и никогда не признался бы даже самому себе, что потеря зрения существенно повлияла на его обычную жизнь. Вот почему он стремился сохранить за собой всю полноту руководства галереей. Вот почему он также настаивал, чтобы никто никогда не касался ни одного предмета в его кабинете или спальне. Никто даже стул не мог передвинуть с привычного места. Таким образом, он всегда знал, где что находится, и мог перемещаться по своим комнатам абсолютно легко, как зрячий.