— На какую сумму ты думаешь ее нагреть? — в упор спросила Ленокс.

Леди Темплин с укором посмотрела на дочь и пробормотала:

— Нам, конечно, необходимо привести в порядок наши финансовые дела. Деньги у нас уходили то на одно, то на другое, — на войну, на твоего бедного отца…

— А теперь еще и на Чабби, — вставила Ленокс. — Он тебе весьма дорого обходится.

— Она была милой девушкой, насколько я помню, — продолжала леди Темплин, придерживаясь своей мысли, — спокойной, скромной красавицей, равнодушной к мужчинам.

— Значит, за Чабби в данном случае не придется беспокоиться? — спросила Ленокс.

Леди Темплин сделала протестующий жест рукой.

— Чабби никогда… — начала она.

— Разумеется, никогда, — перебила ее дочь. — Он, конечно, соображает, кому обязан своими средствами к существованию.

— Дорогая, — возмутилась леди Темплин. — Ты просто невыносима.

— Извини, пожалуйста.

Леди Темплин встала, взяла газету, сумочку и несколько писем.

— Я прямо сейчас напишу дорогой Катарине, — заявила она, — и напомню ей о давних днях в Эджворсе.

Она решительно вошла в дом.

В отличие от миссис Самуэл Харфилд эпистолярный жанр не доставлял леди Темплин никаких трудностей. Без особого усилия она заполнила четыре листа и, перечитав написанное, не нашла ни одного места, требующего исправлений.

Катарина получила это письмо в день своего прибытия в Лондон. Прочла ли она что-нибудь между строк — осталось ее тайной. Опустив письмо в сумочку, она отправилась на встречу с поверенным миссис Харфилд.

Это была одна из самых солидных старых фирм на Линкольнсин-Филд. После нескольких минут ожидания Катарину провели к старшему компаньону фирмы, пожилому человеку с добрыми, умными глазами, который обращался с ней по-отечески.

За несколько минут они обсудили все вопросы, связанные с завещанием миссис Харфилд. Затем Катарина протянула юристу письмо миссис Самуэл.

— Я считаю, что должна показать вам это письмо, — сказала она, — хотя, на мой взгляд, оно кажется странным.

Он прочитал письмо с легкой иронией.

— Довольно примитивная и грубая попытка, мисс Грей. Я думаю, мне нет надобности говорить вам, что все эти люди ни в коей мере не могут претендовать на имущество покойной, а если они попытаются оспорить ее завещание, ни один суд их в этом не поддержит.

— Да, я тоже так думаю.

— Человеческая природа не всегда разумна. На месте миссис Самуэл Харфилд я бы скорее апеллировал к вашему великодушию.

— Как раз об этом я собиралась с вами поговорить. Я хотела бы выделить определенную сумму этим людям.

— Но вы вовсе не обязаны…

— Я это знаю.

— Они просто не поймут вашего намерения и истолкуют ваши действия как попытку откупиться, хотя, конечно, от денег не откажутся.

— Я это понимаю, но ничего не могу поделать.

— Я бы посоветовал вам, мисс Грей, выбросить эту мысль из головы.

Катарина покачала головой.

— Вы абсолютно правы, но я все равно хотела бы сделать по-своему.

— Они, конечно, примут эти деньги, но после станут оскорблять вас еще больше.

— Да пусть себе делают что хотят, — возразила Катарина. — Каждый развлекается как умеет. Все-таки они были единственными родственниками миссис Харфилд, и, хотя они презирали ее как бедную родственницу, и игнорировали ее, пока она была жива, мне кажется несправедливым, что они останутся ни с чем.

Успешно отстояв свою точку зрения, которую юрист с явной неохотой все же принял, Катарина отправилась гулять по Лондону с приятным ощущением, что может свободно тратить деньги и строить самые разнообразные планы на будущее. И первым делом она зашла к знаменитой портнихе.

Навстречу ей вышла стройная пожилая француженка с видом сказочной герцогини, и Катарина обратилась к ней с naivete[10].

— Я хотела бы полностью, если можно, положиться на ваш вкус. Я провела в бедности всю свою жизнь и понятия не имею о современной моде, но недавно я получила наследство и хотела бы теперь немного приодеться.

Француженка была очарована. Ее художественный вкус был оскорблен сегодня утром во время визита в ателье аргентинской мясной королевы, желавшей обладать именно теми туалетами, которые наименее всего шли к ее пышным формам, поэтому портниха принялась разглядывать Катарину проницательными, умными глазами.

— Да, да, это просто великолепно. У мадемуазель очень хорошая фигура, ей больше всего подойдут простые линии. Мадемуазель très anglaise[11]. Для многих это было бы оскорблением, но не для мадемуазель, нет. Une belle Anglaise[12], самый очаровательный фасон.

Внезапно манеры герцогини были отброшены. Француженка принялась громко распоряжаться:

— Клотильда, Виржиния; быстро, маленькие мои, быстро несите небольшой tailleur gris clair[13] и robe de soiree «soupir d’automne»[14]. Марселла, a ты, дитя мое, быстро неси желтый крепдешиновый костюм.

Это было очаровательное утро. Марселла, Клотильда, Виржиния усталые и злые, медленно кружили вокруг Катарины, извиваясь в освященной веками манере манекенщиц. Герцогиня стояла рядом с Катариной и делала пометки в небольшом блокноте.

— Отличный выбор, мадемуазель. Я уверена, у мадемуазель изумительный вкус. Да, несомненно. Мадемуазель не найдет ничего лучшего, если она собирается на Ривьеру, как я полагаю, этой зимой.

— Покажите мне еще раз то вечернее платье, — попросила Катарина. — Розовато-лилового цвета.

Появилась Виржиния, медленно кружась в этом платье.

— Это лучшее из всех, что я здесь видела, — заявила Катарина после тщательной проверки каждой складочки. — Как вы его называете?

— «Soupir d’automne». Да, это самое подходящее платье для мадемуазель.

Вспомнив эти слова позднее, Катарина почувствовала боль, какую-то печаль. Но почему?

«Soupir d’automne — это самое подходящее платье для мадемуазель». Осень, да, для нее уже наступила осень. Она никогда не знала ни весны, ни лета, и никогда их не узнает. В своей жизни она что-то потеряла и этого уже не вернешь. Несколько лет рабства в Сент Мэри Мид — и вся жизнь прошла мимо.

«Я идиотка, — подумала Катарина, — просто идиотка. Чего я добиваюсь? Месяц назад я была всем довольна, а сейчас?»

Она достала из сумочки письмо, полученное утром от леди Темплин. Катарина была неглупа. Она прекрасно поняла смысл этого послания и причину внезапной нежности леди Темплин к давно забытой кузине. Леди Темплин жаждала общества своей родственницы явно ради выгоды, а не ради удовольствия. Ну, а почему бы и нет? Это будет выгодно для обеих сторон.

«Поеду», — решила Катарина.

Проходя по Пиккадилли, она зашла в агентство Кука, чтобы сразу и окончательно решить вопрос. Ей пришлось подождать несколько минут. Человек, разговаривавший с клерком, тоже собирался на Ривьеру. Похоже, подумала Катарина, все собираются в эту зиму отдыхать там. Ну что ж, в первый раз в своей жизни она сделает то, что «делают все».

Человек, стоявший перед Катариной, резко повернулся, она заняла его место и обратилась к клерку с вопросом, одновременно пытаясь что-то вспомнить. Лицо мужчины ей показалось знакомым. Где она могла его видеть прежде? Внезапно Катарина вспомнила: это было в «Савое» сегодня утром. Она столкнулась с ним в коридоре. Странное совпадение: всего за один день она видит его уже во второй раз. Катарина оглянулась, движимая каким-то чувством. Мужчина стоял в дверях и пристально смотрел на нее. Зловещий холод прошел по телу Катарины; тяжелое чувство надвигающейся трагедии охватило ее…

Она, однако, отбросила эти чувства со свойственным ей здравым смыслом и стала внимательно слушать то, что ей говорил клерк.

9. Предложение отклонено

Дерек Кеттеринг редко выходил из себя. Легкая беспечность была основным свойством его характера. И это не раз выручало его из затруднительных положений. Даже сейчас, выбежав из квартиры Мирей, он вскоре остыл. Ему необходимо было сохранять спокойствие. Положение, в которое он попал, было гораздо сложнее, чем когда-либо прежде. Появились непредвиденные обстоятельства, и Дерек вдруг понял, что не знает, как из них выкрутиться.

Он медленно прогуливался, погруженный в раздумья. Он перебирал в уме разнообразные возможности выхода из создавшегося положения. Таких путей было несколько, один из них был особенно хорош. И если он отказывался от него, то только на время. Отчаянные положения требуют отчаянных поступков. Дерек Кеттеринг был далеко не так наивен, как казался и, хорошо зная своего тестя, он прекрасно понимал, что борьба с ним может закончиться для него плачевно. Дерек страстно проклинал деньги и ту власть, которую они приобрели над ним. В это время он шел по Сент-Джеймс-стрит в направлении к Пиккадилли-сёркус. Проходя мимо агентства Томаса Кука, он невольно замедлил шаг. Что-то наконец решив про себя, он кивнул головой, повернулся так резко, что чуть не сбил шедших за ним прохожих, и пошел обратно. На сей раз он не прошел мимо агентства, а зашел в него. В фойе почти никого не было, и ему сразу удалось обратить на себя внимание клерка.

— Я хотел бы на следующей неделе съездить в Ниццу. Что бы вы могли мне предложить?

— Какого числа, сэр?

— Четырнадцатого. На каком поезде лучше всего поехать?

— Ну конечно на «Голубом поезде». Самый удобный рейс. В этом случае вы также избегаете утомительных таможенных формальностей в Кале.

Дерек кивнул. Ему-то это было известно, как никому другому.

— Однако, четырнадцатое, — продолжал клерк, — довольно скоро. Боюсь, что в «Голубом поезде» все места уже заняты.

— Посмотрите, может быть, там что-нибудь осталось. Если ж нет… — Дерек замолчал. Странная улыбка появилась на его лице.