Через несколько минут chasseur[48] проводил Дерека до нужного номера.

Волна экзотических запахов ударила в нос Дереку, когда он вступил в апартаменты танцовщицы. Комната была наполнена ароматом орхидей, гвоздик и мимоз. Мирей стояла у окна в кружевном пеньюаре.

Она бросилась к нему, протянув руки.

— Ты пришел ко мне, Дерек! Я знала, что ты придешь.

Он резко отстранился и сурово посмотрел на нее.

— Зачем ты подослала ко мне графа де ла Рош?

Мирей взглянула на него с удивлением. С неподдельным удивлением, как понял Дерек.

— Я? Подослала к тебе графа? Зачем?

— Очевидно… для шантажа, — хмуро ответил Дерек.

Танцовщица снова выразила удивление. Затем она вдруг улыбнулась и понимающе кивнула.

— Ну, конечно. Этого следовало ожидать. Только так он и мог поступить, ce ture la[49]. Я-то должна была об этом догадаться. Нет, Дерек, разумеется, я и не думала посылать его к тебе.

Дерек внимательно посмотрел на нее, как будто пытался прочесть ее мысли.

— Я расскажу тебе все, — продолжала Мирей. — Пусть мне будет стыдно, но я расскажу тебе все. В тот день, как ты помнишь, я почти с ума сошла от ярости, — она сделала красноречивый жест. — Ты же знаешь мой темперамент. Я хотела отомстить тебе, поэтому пошла к графу де ла Рош и попросила его пойти в полицию и рассказать там обо всем. Но ты не бойся, Дерек. Я не совсем потеряла голову. Главное доказательство известно мне одной. Без меня полиции ничего не удастся сделать, понимаешь? А теперь… теперь…

Она прижалась к Дереку, нежно смотря на него.

Он грубо оттолкнул ее. Она едва удержалась на ногах, грудь ее вздымалась, глаза сузились до маленьких щелочек.

— Будь осторожен, Дерек. Будь осторожен. Ты ведь вернулся ко мне, не так ли?

— Я никогда не вернусь к тебе, — твердо ответил Дерек.

— А!

Больше, чем когда-либо, танцовщица походила на рассерженную кошку. Глаза ее сверкали.

— Так это все та женщина! Та, с которой ты в тот день обедал? Да? Я права?

— Я собираюсь просить руки этой леди. Тебе следует это тоже знать.

— Эта чопорная англичанка! Неужели ты думаешь, что я соглашусь с этим? Нет! — Великолепное гибкое тело танцовщицы дрожало от ярости. — Слушай, Дерек, ты помнишь наш разговор в Лондоне? Ты говорил тогда, что только смерть жены может спасти тебя от разорения. Ты сожалел о том, что у нее такое здоровье. Именно тогда тебе пришла в голову мысль о несчастном случае. И не только о несчастном случае!

— Как я теперь понимаю, — презрительно бросил Дерек, — именно этот разговор ты повторила графу де л а Рош?

Мирей засмеялась.

— О, я не так глупа! Я прекрасно понимаю, что полиции далеко недостаточно этой неопределенной версии. Слушай, я даю тебе последний шанс. Откажись от этой англичанки, вернись ко мне, и тогда, дорогой, я никому никогда ничего не скажу…

— Скажешь? Что?

Она тихо засмеялась.

— Ты думал, тебя никто не видел.

— О чем ты говоришь?

— Как я только что сказала, ты думал, что тебя никто не видел. Но я, я видела тебя, Дерек. В ту ночь я видела, как ты выходил из купе своей жены — всего за несколько минут до того, как поезд остановился в Лионе. И я знаю не только это. Я знаю, что в тот момент, когда ты выходил из купе своей жены, она была мертва!

Дерек молча посмотрел на Мирей. Затем, как в тумане, медленно повернулся и, пошатываясь, вышел из комнаты.

26. Предостережение

— Надеюсь, — сказал Пуаро, — что мы с вами хорошие друзья и не имеем друг от друга никаких секретов.

Катарина повернула голову и посмотрела на него. В его голосе ей послышалось что-то серьезное, что-то, чего она прежде не слышала.

Они сидели в парке Монте-Карло, куда Катарина приехала со своими друзьями и где они немедленно натолкнулись на Пуаро и Клайтона. Последним мгновенно завладела леди Темплин, забросав его воспоминаниями, большинство из которых, как подозревала Катарина, придумывались ею на месте. Взяв молодого человека под руку, леди Темплин потащила его за собой в глубь парка. Клайтон только успел оглянуться назад.

— Конечно, мы друзья, — подтвердила Катарина.

— С самого начала мы почувствовали симпатию друг к другу, — задумчиво продолжал Пуаро.

— Да, с того самого момента, когда вы сказали мне что Roman Policier может произойти и в реальной жизни.

— И я оказался прав, не так ли? — Пуаро поднял вверх указательный палец. — Сейчас мы находимся в центре одного из них. Для меня это естественно, это моя metier[50], но вы — другое дело. Да, — добавил он задумчивым голосом, — вы — другое дело.

Она быстро посмотрела на Пуаро. Ей вдруг показалось, что он предостерегает ее, указывает на какую-то опасность, которой она не замечает.

— Почему вы говорите, что я в центре этого дела? Действительно, я говорила с миссис Кеттеринг незадолго до ее смерти, но сейчас… сейчас все в прошлом, и я не имею к этому делу никакого отношения.

— Ах, мадемуазель, мадемуазель, ну разве кто-нибудь может с уверенностью сказать, к чему он имеет отношение, а к чему нет?

Катарина с вызовом посмотрела на него.

— Что значат ваши слова? — потребовала она. — Вы хотите что-то сказать мне, намекнуть на что-то, но я ничего не понимаю. Я не понимаю никаких намеков. Я предпочла бы, чтобы вы рассказали мне обо всем прямо.

Пуаро печально посмотрел на нее.

— Ah, mais c’est Anglais ça[51], — пробормотал он. — Для вас все только черное или белое, четкое и определенное. Но жизнь гораздо сложнее, мадемуазель. В ней бывают события, отбрасывающие тень на людей, которые в них участвуют, еще задолго до начала самого события.

Он достал из кармана большой шелковый платок и пробормотал, вытирая лоб:

— Ах, я, кажется, становлюсь поэтом. Давайте, мадемуазель, перейдем к фактам. Скажите мне, что вы думаете о майоре Клайтоне?

— Мне он очень нравится, — тепло отозвалась Катарина. — Он такой обаятельный.

Пуаро вздохнул.

— Что с вами? — спросила Катарина.

— Вы говорили так сердечно, — объяснил Пуаро. — Если бы вы ответили равнодушно — типа «О, он очень мил», eh bien, знаете ли, я был бы доволен гораздо больше.

Катарина молчала, чувствуя себя немного неловко. Пуаро задумчиво продолжал:

— И все же, кто знает? Ах, les femmes[52], у них есть столько способов утаить свои чувства, и сердечность — один из них.

Он снова вздохнул.

— Не понимаю… — начала было Катарина.

— Вы не понимаете, — перебил ее Пуаро, — почему я так назойлив, мадемуазель? Я — пожилой человек и временами, правда, нечасто, я знакомлюсь с людьми, которые становятся мне дороги. А мы с вами друзья, мадемуазель, вы сами только что это признали. И именно поэтому мне очень хочется видеть вас счастливой.

Катарина неподвижно смотрела перед собой, задумчиво чертя зонтиком узоры на песке у своих ног.

— Я задал вам вопрос о майоре Клайтоне, мадемуазель; теперь я спрошу вас о другом человеке. Вам нравится мистер Дерек Кеттеринг?

— Я едва знаю его, — сказала Катарина.

— Это не ответ.

— Другого у меня нет.

Пуаро, пораженный тоном ее голоса, посмотрел на нее и серьезно кивнул.

— Возможно, вы правы, мадемуазель. Но послушайте меня. Я много повидал в жизни и знаю, что есть на свете две истины. Хорошего мужчину может погубить любовь к дурной женщине — вот первая истина. Но есть и вторая: дурного мужчину с таким же успехом может погубить любовь к хорошей женщине.

Катарина резко подняла голову.

— Когда вы говорите «погубить»…

— Я имею в виду «погубить» с его точки зрения. Человек должен быть искренен в преступлении, как и во всем остальном.

— Вы пытаетесь предостеречь меня, — тихо произнесла Катарина, — но от кого?

— Я не могу заглянуть к вам в душу, мадемуазель. Впрочем, если бы даже и мог, вы бы мне этого не позволили. Поэтому я скажу лишь следующее: есть мужчины, которые обладают опасным даром очаровывать женщин.

— Граф де ла Рош, — улыбнувшись, произнесла Катарина.

— Есть другие, более опасные, чем граф. В них есть определенные привлекательные качества — смелость, отвага, ум. Вы очарованы, мадемуазель, я вижу это, но надеюсь, что дело далеко не зашло. Человек, о котором я говорю, чувства, которые он испытывает, — все это искренне, но тем не менее…

— Да?

Пуаро встал и некоторое время молча смотрел на нее. Наконец он заговорил медленно и отчетливо:

— Вы могли бы еще полюбить вора, мадемуазель, но не убийцу!

Произнеся эти слова, Пуаро резко повернулся и удалился.

Катарина вскрикнула, но он не обратил внимания. Он сказал все, что собирался сказать, и теперь ушел, оставив ее раздумывать в одиночестве над его последней недвусмысленной фразой.

Из казино вышел Дерек Кеттеринг. Увидев Катарину, он подошел к ней.

— Я играл, — сказал он с легким смешком, — и играл неудачно. Спустил все, что имел при себе.

Катарина с беспокойством посмотрела на него. Ей сразу бросилось в глаза что-то новое в его поведении, какое-то скрытое волнение, проявляющееся во множестве мельчайших признаков.

— Вы, наверное, любите играть? У нас сердце игрока.

— Вечного игрока? Да, вы правы. А вы сами разве не находите в этом ничего привлекательного? Рискнуть всем в один прекрасный день — что может с этим сравниться?

Катарина, прежде казавшаяся себе спокойной и сдержанной, внезапно почувствовала, как ее охватывает сильное волнение.

— Я хочу поговорить с вами, — продолжал между тем Дерек. — Кто знает, будет ли у меня еще такая возможность? Здесь говорят, что я убил свою жену. Нет, нет, не перебивайте. Это, разумеется, чепуха. — Он замолчал на несколько минут, а затем продолжал, но более медленно. — В разговорах с полицией мне пришлось, правда, утаить кое-что для того, чтобы соблюсти… ну… определенные приличия. От вас я не хочу скрывать ничего. Я хотел жениться на деньгах. Я очень в них нуждался, когда встретил Рут Ван Альдин. Лицом и фигурой она напоминала мадонну, и я уже думал, что смогу быть счастлив. Но был горько разочарован. Моя жена никогда не любила меня; еще до нашей свадьбы она полюбила другого человека. О, я не жалуюсь! Наш брак был сделкой, выгодной для обеих сторон. Ей нужен был титул Леконбери, а мне — деньги. Вся беда была в том, что Рут — американка. Нисколько не любя меня, она тем не менее требовала, чтобы я принадлежал только ей, чтобы я ходил перед ней на задних лапках. Время от времени она прямо заявляла мне, что купила меня с потрохами, что я ее собственность. Ну и как результат — я обращался с нею безобразно. Мой тесть скажет вам так и будет совершенно прав. К моменту смерти Рут мне самому угрожала смертельная опасность. — Он внезапно засмеялся. — Всякому, кто осмелится выступить против Руфуса Ван Альдина, неизбежно угрожает смертельная опасность.