— Конечно! — Дженни внезапно обратился к Эллери, при этом положив свою маленькую руку в резиновой перчатке на плечо Минхена. — Вы ведь писатель, не так ли? Ну что ж... — Он приоткрыл в улыбке пожелтевшие от табака зубы. — Так вот знайте, что имеете дело еще с одним литератором, молодой человек. Джонни Минхен. Блестящий медик и начинающий писатель, имею честь представить. Он помогает мне с книгой, мы работаем вместе, совершенно революционное в нашем жанре сочинение. И мне удалось привлечь к нему самого блестящего соавтора. Вы что-нибудь слышали о врожденной аллергии, Квин? Да-да, не думаю, чтобы вам доводилось... Книга должна произвести фурор в медицинских кругах. Нам удалось доказать нечто, вокруг чего наши коллеги ходили много бесплодных лет...

— Послушай, Джон! — улыбнулся Эллери. — Ты никогда не говорил мне...

— Простите, — резко извинился, повернувшись на каблуках к подошедшему человеку, доктор Дженни, — что там такое, Кобб?

Служащий в традиционном белом облачении, который до того стоял поодаль, пытаясь привлечь внимание доктора Дженни, застенчиво и неловко двинулся, шаркая башмаками, по направлению ко всей компании. Он почтительно снял белый головной убор.

— Там человек хочет вас видеть, доктор Дженни, — поспешно объяснил он. — Он говорит, что ему назначено время. Простите, что побеспокоил вас, доктор...

— Он лжет! — резко бросил доктор Дженни. — Вам же было сказано: я сейчас не могу ни с кем разговаривать, Кобб. Сколько можно повторять одно и то же, Кобб? И где мисс Прайс? Вы же знаете: с подобными вопросами нужно обращаться к ней. Идите, идите. Я не могу с ним говорить. Я слишком занят.

Он повернулся спиной к служащему. И без того пунцовый цвет лица Кобба стал еще ярче. Тем не менее он не двинулся с места.

— Но я... но она... он говорит...

— Вы, очевидно, забыли, доктор, — вмешался Минхен. — Мисс Прайс целое утро перепечатывала «Врожденную аллергию», а теперь не отходит от миссис Дорн, в соответствии с вашим собственным распоряжением...

— Вздор! А впрочем, все верно, — пробормотал доктор Дженни. — Но не могу я говорить сейчас с этим человеком, Кобб, я...

На своей огромной ладони служащий молча поднял и затем подал хирургу белую карточку, вручая ее бережно, будто самый ценный документ.

Дженни взял визитку так же быстро, как он проделывал все, и быстро же пробормотал:

— Кто это? Свенсон... Свенсон... О! — Тон его моментально изменился. Живые глаза доктора затуманились, он будто примерз к месту. Приподняв полы своего халата, он спрятал карточку в карман рубашки и тем же проворным движением извлек откуда-то из-под униформы часы.

— 10.29, — пробормотал Дженни. Он положил часы обратно и разгладил полы униформы. — Все верно, Кобб! — отчетливо произнес он. — Ведите меня. Где он там?.. Увидимся позже, Джон. Прощайте, Квин.

Так же внезапно, как и появился, он быстро захромал в сопровождении Кобба, который с видимым облегчением удалился. Минхен и Эллери долго глядели ему вслед. Оба отвернулись, как только Дженни и служитель ступили на эскалатор напротив главного входа.

— Кабинет Дженни находится внизу, — уточнил Минхен, пожимая плечами. — Странный парень, верно, Эллери? Но гениальные люди часто странны, а он гениален... Пойдем ко мне. Есть еще четверть часа перед операцией.

Они свернули в западный коридор и не торопясь пошли в кабинет Минхена.

— Он напоминает какую-то птицу, — сказал задумчиво Эллери. — По-птичьи держит голову, глаза такие же быстрые и хищные, как у птицы. Интересный тип. Ему около пятидесяти, так?

— Примерно... Интересен он во многом, Эллери. — Минхен увлекся, заговорил горячо, по-мальчишески. — Он из той редкой породы людей, которые всю свою жизнь посвятили профессии. Он никогда не жалел для дела ни самого себя, ни своих денег. Не было случая, чтобы он отказался от больного на основании того, что операция не может быть оплачена. Дженни сделал десятки операций, за которые не получил ни цента, да он и не рассчитывал на оплату... Имей в виду, Эллери, ты встретил поистине великого человека.

— Но если то, что его связывает с миссис Дорн, — правда, не думаю, что у него много финансовых забот, — улыбаясь, возразил Эллери.

— Ну конечно, — с готовностью усмехнулся Минхен. — И ты верно догадался: по смерти миссис Дорн он должен получить немалое наследство. Всем об этом известно. Он ведь был для нее поистине сыном. Ну вот мы и пришли...

Они вошли в кабинет Минхена. Минхен позвонил, коротко с кем-то переговорил по телефону и остался удовлетворен разговором.

— Абби сейчас в предоперационной. Содержание сахара в крови удалось снизить до ста десяти миллиграмм — и теперь операция начнется с минуты на минуту. Я жду ее окончания с нетерпением.

Эллери поежился, подумав об операции. Минхен предпочел не заметить этого. Они закурили и некоторое время сидели в тишине, пуская дым.

Эллери первым нарушил молчание:

— Между прочим, хотел спросить о вашем соавторстве, Джон. Никогда бы не подумал, что ты ударишься в писательство. Как такое случилось?

— А, это... — Минхен засмеялся. — Большая часть работы связана с описанием реальных случаев, доказывающих теорию, которую мы с Дженни разработали совместно; согласно этой теории можно выявить предрасположенность младенцев к большинству заболеваний еще в утробе матери. Не слишком сложно для тебя?

— Потрясающе звучит, профессор, — пробормотал в ответ Эллери. — А можно ли взглянуть одним глазком на манускрипт? Я мог бы дать несколько советов по литературной обработке.

— Разрази меня гром, нет! — вспыхнул Минхен. — Сожалею, но не могу, старик, — неловко попытался оправдаться он. — Дженни меня убьет. По правде говоря, и все описания клинических случаев, и сама идея — частная собственность и пока еще тайна; Дженни дорожит ими никак не меньше, чем жизнью. Старик недавно отчислил практиканта, который просто из любопытства искал что-то у него на столе... Прости, Эллери. Есть только три человека, которые могут видеть этот «манускрипт»: Дженни, я сам и мисс Прайс, ассистентка Дженни. Она медсестра, но выполняет для нас самую рутинную — машинописную работу.

— Ну хорошо, хорошо, — усмехнулся Эллери, прикрывая глаза в знак смирения. — Я просто хотел вам помочь, старый ты пройдоха... Помнишь, наверное, известные слова: «Легко с задачей справиться, когда берутся за нее друзья совместно...» Но раз ты отвергаешь мою помощь...

И они добродушно рассмеялись.

Глава 4

ОБНАРУЖЕНИЕ

Эллери Квин, дилетант в криминологии, не любил вида крови. Сын полицейского, воспитанный на криминальных историях, привыкший с детства к информации об убийствах, к разговорам о контактах с убийцами и маньяками, он, тем не менее, с трудом переносил вид растерзанной плоти. Но его связь с грубыми умами и жестокими нравами людей, его литературные опыты по криминальной психологии — все это не поколебало его решимости сделать криминалистику своей профессией. При известии об очередном убийстве во взгляде его появлялась решимость, ум становился изощренным, однако... при виде терзаемой плоти им овладевала тошнота.

Он никогда прежде не присутствовал при хирургической операции. Хотя мертвые тела он видел в изобилии: ему приходилось периодически осматривать трупы в морге; сюда же можно приплюсовать в изобилии осмотренные обезображенные тела утопленников, выловленные из воды, и оторванные конечности и головы жертв железнодорожных происшествий; и даже найденные на улицах с огнестрельными ранениями трупы числились в его богатом опыте. Однако хладнокровное разрезание живого тела блестящей сталью хирургического инструмента, вытекающая из порванных сосудов горячая кровь — все это вызывало неодолимый, яростный протест.

Смешанное ощущение ужаса и возбуждения овладело им, когда он занял свое место на смотровой галерее амфитеатра Голландского мемориального госпиталя, устремив взгляд на бесшумно суетившихся внизу людей в хирургическом облачении. В кресле слева сидел доктор Минхен, придирчиво оценивая быстрыми синими глазами деятельность своих подчиненных... До них долетел шепот людей, наблюдавших за операцией рядом с ними. Прямо по центру галереи расположилась группа коллег в белом облачении — по виду молодые врачи и студенты-медики, собравшиеся оценить профессионализм знаменитого хирурга. Они сидели молча.

Позади Эллери и доктора Минхена устроился человек в госпитальных регалиях и с ним — хрупкая молодая женщина, которая постоянно что-то говорила спутнику на ухо. Это был доктор Люциус Даннинг, главный врач, а молодая женщина — его дочь, глава отделения социальной службы госпиталя. Доктор Даннинг был седовласым джентльменом с морщинистым лицом, с которого строго глядели карие глаза. Дочь его была хрупка, мила и некрасива, с явственным тиком одного глазного века.

Галерею отделял от операционной сплошной высокий барьер из стекла. Ряды кресел плавно спускались вниз, как в театре, и перед «зрителями» разворачивалась истинная драма. В задней стене галереи была дверь, открывавшаяся на винтовую лестницу, а та вела в северный коридор.

На лестнице послышался звук шагов, дверь распахнулась, и появился Филип Морхаус с горящим взглядом. Ни шляпы, ни коричневого пальто на нем уже не было. Высмотрев в толпе Минхена, он бегом спустился к нему и прошептал что-то на ухо.

Минхен кивнул с серьезным лицом, обернулся к Эллери:

— Познакомьтесь с Морхаусом, Эллери. Мистер Квин. — Он потряс пальцами в направлении Квина. — Квин, это поверенный миссис Дорн.

Мужчины пожали друг другу руки; Эллери машинально улыбнулся, а затем повернулся спиной к Морхаусу.

Филип Морхаус был худощав, с внимательными глазами и упрямым подбородком.