Кто-то тяжело вздохнул. Сэмпсон пробормотал: «Ловко!», а глаза полицейского комиссара одобрительно блеснули. Доктор Минчен уставился на своего приятеля, словно видел его впервые в жизни. Инспектор молчал, погрузившись в раздумье.

Эллери пожал плечами.

– Прежде чем взяться за другие аспекты проблемы, следует указать на отсутствие разницы в каблуках. Оба были стоптаны одинаково. Но если бы это были туфли доктора Дженни, один каблук был бы изношен гораздо сильнее другого – ведь, как всем известно, Дженни сильно хромал на одну ногу.

Значит, башмаки не принадлежали Дженни. Правда, это не доказывало невиновность Дженин, так как он мог подбросить специально для нас чьи-нибудь башмаки в телефонную будку или надеть туфли с одинаковыми каблуками. Но все же это внесло вклад в оправдание его от подозрений, если только его действительно изображали. Ибо, конечно, многим пришла в голову мысль, что Дженни изображал сам себя, притворяясь, что какой-то самозванец выдает себя за него.

Я не поверил в это с самого начала. Ведь если Дженни и был тем лицом, которое мы именуем «самозванцем», он бы мог сделать свое кровавое дело в своей же одежде хирурга, которая была на нем в то утро. В таком случае одежда, найденная нами в будке, была ловушкой– он не использовал ее, совершая преступление, а просто подбросил ее – как ложный след. Но как же быть тогда с пластырем и язычками туфель? Как я доказал, эти туфли были использованы. А подшитые брюки-вторая важная деталь в одежде? Я вскоре перейду к ним… И если Дженни изображал себя, то почему же он не назвал Суансона, с тем чтобы тот подтвердил его алиби, заявив, что во время преступления Дженни был у себя в кабинете? Это был бы неизбежный для него поступок. Но он упорно отказывался это сделать, хотя хорошо понимал, что навлекает тем самым на себя сильные подозрения. Нет, его поведение, так же как и одежда, оправдывали его в моих глазах от подозрения, что он изображал себя самого.

Теперь перейдем к брюкам – почему они были подшиты?

Если их подбросил Дженни, то ему незачем было их надевать – как я говорил, он бы вполне обошелся своей одеждой. Значит, шов был еще одной ловушкой? С какой целью? Ввести нас в заблуждение относительно роста убийцы? Заставить нас думать, что самозванец был на два дюйма ниже, чем на самом деле? Но это совершеннейшая чепуха, ибо убийца знал, что йе может обмануть нас относительно своего роста, ведь в его план входило появиться на людях во время своего маскарада, установив, таким образом, свой рост в глазах свидетелей. Нет, брюки подшили просто для того, чтобы укоротить их, так как убийце они были слишком длинны. Несомненно, их носил самозванец во время преступления. – Эллери улыбнулся. – Я снова прибегнул к классификации, установив на этот раз четыре возможности. Самозванец мог быть: 1) мужчиной, связанным с госпиталем; 2) мужчиной, не связанным с госпиталем; 3) женщиной, не связанной с госпиталем; 4) женщиной, связанной с госпиталем.

Как видите, три из этих возможностей быстро отпали.

Самозванец не мог быть мужчиной, связанным с госпиталем. Каждому сотруднику строгие правила предписывали постоянное ношение на территории больницы униформы, необходимой частью которой являлись белые брюки. Если бы самозванец был мужчиной, связанным с госпиталем, то белые брюки были бы на нем и до преступления. Зачем же ему понадобилось снимать брюки, которые были ему впору, надевать другие, неподходящего для него размера, и затем совершать преступление? Это бессмысленно. Если бы такой человек хотел выдать себя за Дженни, то он должен был бы совершить убийство в своих брюках, не подбрасывая нам никаких других. Но брюки нам все же подбросили, и, как мы убедились, это не было ловушкой, их действительно носил самозванец.

Но в таком случае он не носил раньше предписываемых формой брюк.

Следовательно, самозванец не мог быть мужчиной, связанным с госпиталем.

Во-вторых. Это не мог быть и мужчина, не связанный с госпиталем. Ибо в результате наших рассуждений относительно использования пластыря мы уже исключили всех людей, не связанных с госпиталем.

В этой связи вы могли спросить: а как же такие личности, как Филипп Морхаус, Гендрик Доорн и головорезы Кьюдейна? Они ведь не носили больничной униформы.

Конечно, Морхаусу, Доорну и трем бандитам пришлось бы надеть униформу, чтобы изображать Дженни, но никто из них не был достаточно хорошо знаком с госпиталем, чтобы точно знать, где достать пластырь, – разве только Доорн, но его физические данные исключают такую возможность. Слишком уж он грузен и массивен. Самозванец, которого видели входящим в приемную операционного зала, был очень похож на Дженни фигурой, а Дженни был низеньким и худым. Что же касается Морхауса, то ничто не указывало на то, что он знал, где хранится пластырь. Зто же относится и к банде Кьюдейна.. Сам же Кьюдейн исключается полностью: он был под наркозом, когда задушили миссис Доорн. Другие сотрудники госпиталя исключаются, потому что, как я уже доказал, им незачем было переодеваться. Даннинг, Дженни, доктор Минчен, молодые врачи, Кобб, лифтеры – вся эта компания носила белую униформу.

Следовательно, это вообще не мог быть мужчина, ни связанный, ни не связанный с госпиталем.

Значит, женщина? Обратимся к этой возможности. Это не могла быть женщина, не связанная с госпиталем, потому что, хотя ей и пришлось бы надевать брюки, так как обычно она носит юбку, против этого варианта снова фигурирует эпизод с пластырем.

Таким образом, единственная остававшаяся возможность из всей сложной системы – это то, что самозванцем-убийцей была женщина, связанная с госпиталем.

Под эту рубрику подходят Гульда Доорн и Сара Фуллер, которые, естественно, были так же хорошо знакомы с госпиталем, как и сама миссис Доорн; Эдит Даннинг, которая там работала, и другие сотрудницы, вплоть до сестер и уборщиц.

Проверим этот вариант по всем пунктам. Женщине, связанной с госпиталем, были необходимы белые брюки для перевоплощения, после которого она должна была где-нибудь сбросить их, дабы вернуть себе женский облик. Так как она не отличалась высоким ростом, то ей пришлось укоротить брюки, подшив их. Женские ноги, как правило, меньше и тоньше мужских – поэтому в надетых ею мужских ботинках оказались загнутыми внутрь язычки. И наконец, женщина, связанная с госпиталем, должна была сразу же подумать о пластыре и быстро найти его. Как видите, джентльмены, все сходится!

Все смотрели друг на друга, обдумывая, взвешивая и анализируя услышанное.

– Продолжайте, – вздохнул комиссар. – Это… Это… – Он прервался и почесал подбородок. – Черт меня подери, если я вообще знаю, как это называется! Продолжайте, мистер Квин.

– Второе преступление, – заговорил Эллери, задумчиво устремив взгляд на тлеющий кончик своей еигареты, – было совершенно иного рода. Пытаясь применить те же методы, что и при расследовании первого убийства, я потерпел неудачу. За какой бы кончик я ни брался (а их было не много), он никуда меня не приводил.

Оба убийства могли быть совершены либо одним и тем же, либо разными преступниками.

Первый вопрос, на котором я споткнулся, заключался в следующем: если женщина-профессионал, каковой я считал убийцу Эбигейл Доорн, убила и Дженни, то почему же она продублировала орудие убийства – удушила обе жертвы одинаковым шнуром? Судя по всему, убийца была далеко не глупа, и в ее интересах вроде бы было использовать во второй раз другое орудие убийства, чтобы полиция стала разыскивать двух убийц, и, таким образом, запутать следы. Выходит, если эта женщина убила обоих, то она намеренно не стала прилагать никаких усилий, чтобы скрыть связь между преступлениями. Почему?

Я не мог найти этому причины.

В то же время, если Дженни убил другой преступник, то дублирование метода было с его стороны ловкой попыткой дать понять, что убийца Эбби и убийца Дженни – одно и то же лицо.

Я задумался над этой проблемой. Каждый вариант мог оказаться верным.

Кроме вышеуказанного дублирования метода, во втором преступлении были и другие факты, не имевшие объяснения.

До тех пор пока доктор Минчен не рассказал мне о том, что он унес шкаф с документацией из-за письменного стола доктора Дженни, я был в полнейшем недоумении относительно второго убийства.

Но знание о самом существовании этого шкафа и о его первоначальном местонахождении в кабинете Дженни изменило все. Оно было столь же важным для разгадки смерти доктора Дженни, как башмаки и брюки для объяснения смерти миссис Доорн.

Вот вам факты. Лицо мертвого Дженни было на удивление спокойным и сохранило естественное выражение, не отмеченное изумлением, растерянностью, страхом– обычными признаками насильственной смерти. И все же место удара, оглушившего его, говорило о том, что убийца стоял за ним с целью нанести удар по голове. Как же убийца мог зайти Дженни за спину, не вызвав у него ни подозрений, ни опасений? За столом Дженни не было окна, которое могло бы позволить убийце ударить Дженни, находясь снаружи и склонившись над подоконником, отсутствие этого окна также исключало возможность, что убийца зашел Дженни за спину под предлогом выглянуть наружу. Окно имелось лишь на северной стене – оно выходило во внутренний двор, – но, стоя там, убийца просто не мог бы нанести удар.

Стол и стул образовывали гипотенузу треугольника, связывающую северную и восточную стены, являвшиеся его катетами. Условия едва ли позволили бы кому-нибудь втиснуться за стол и остаться там незаметно для сидящего за столом.

А Дженни сидел за столом, когда его убили, в этом нет сомнений. Он работал над своей рукописью, когда его оглушили. Чернила размазались на середине слова. Значит, убийца не просто стоял за спиной у Дженни, но и находился там с его ведома и согласия.

Эллери усмехнулся.