Он очутился в тихом вестибюле с высоким потолком. Пол был из белого мрамора, стены целиком покрывала тусклая эмаль. Слева, на открытой двери, виднелась дощечка с надписью. «Кабинет». На двери справа было написано: «Приемная». Впереди, за вестибюлем, через стеклянную вращающуюся дверь была видна решетка большого лифта, у входа в который сидел старик в безукоризненно белом одеянии.

Плотный, краснощекий мужчина с тяжелой челюстью, также облаченный в белые брюки и жакет, но в фуражке с черным козырьком, вышел из кабинета и увидел Эллери, осматривающегося вокруг.

– Посещение с двух до трех, – сердито сказал он, – До этого времени в госпиталь никого не пускают, мистер.

– А? – Эллери засунул руки в перчатках глубоко в карманы. – Я хочу повидать доктора Минчена, И побыстрее!

Швейцар почесал подбородок.

– Доктора Минчена? А у вас с ним назначено свидание?

– Не беспокойтесь, он меня примет. Пожалуйста, поторопитесь. – Нащупав в кармане серебряную монету, он протянул ее швейцару. – Приведите его. Я чертовски спешу!

– Нам нельзя принимать чаевых, – печально промямлил швейцар, – А о ком я должен доложить доктору?

– Скажите, что его ждет Эллери Квин. – Улыбнувшись, Эллери спрятал монету. – Значит, чаевых вы не берете? Как ваше имя? Харон?

Швейцар выглядел озадаченным.

– Нет, сэр. Айзек Кобб, сэр. Швейцар. – Он указал на никелированный значок на своем пиджаке и удалился.

Эллери вошел в приемную и сел. Комната была пуста. Он невольно наморщил нос. Слабый запах дезинфицирующих средств раздражал чувствительную слизистую оболочку его ноздрей. Металлический наконечник трости нервно барабанил по каменным плиткам пола.

В комнату ворвался одетый в белое высокий мужчина атлетического сложения с проницательными голубыми глазами.

– Черт возьми, Эллери Квин!

Эллери, быстро поднявшись, тепло пожал ему руку.

– Что привело вас сюда? Все еще суете нос в чужие дела?

– Меня привело сюда очередное дело, Джон, – ответил Эллери, – В общем же я больниц терпеть не могу. Они на меня угнетающе действуют. Но мне нужна кое-какая информация.

– Я всегда рад быть вам полезным. – Схватив Эллери за локоть, доктор Минчен потащил его к двери. – Не можем же мы беседовать здесь, старина. Пойдемте в мой кабинет. Я всегда найду время, чтобы поболтать с вами. Ведь я уже не видел вас, наверно, несколько месяцев…

Пройдя через стеклянную дверь, они свернули налево и вошли в длинный, сверкающий белизной коридор, по обеим сторонам которого виднелись закрытые двери. Запах дезинфекции заметно усилился.

– Вот они, атрибуты эскулапа! – стараясь дышать ртом, сказал Эллери. – Неужели этот ужасный запах на вас никак не действует? Я бы задохнулся тут в первый же день.

Доктор Минчен усмехнулся. Дойдя до конца коридора, они повернули направо и зашагали по другому коридору.

– К этому легко привыкнуть. Кроме того, лучше вдыхать пары лизола, сулемы и спирта, чем массу зловредных бактерий, носящихся в воздухе… Как поживаете, инспектор?

– Сносно. – Взор Эллери омрачился. – Одно проклятое дело не дает покоя… Не хватает только одной детали… Если это то, что я думаю.

Они снова повернули и пошли по третьему коридору, идущему параллельно первому. Справа находилась глухая стена, лишь в одном месте прерываемая солидного вида дверью с надписью «Амфитеатр». Они прошли мимо двери с табличкой: «Доктор Лупиус Даннинг. Главный диагност», двери с надписью: «Приемная» и, наконец, подошли к третьей двери, у которой доктор Минчен, улыбаясь, остановился. На двери было написано: «Доктор Джон Минчен. Главный врач».

Кабинет оказался просторной, скудно меблированной комнатой с большим письменным столом. У стен стояло несколько шкафов с металлическими инструментами, сверкающими на стеклянных полках. Кроме того, в комнате было четыре кресла и книжный шкаф, забитый толстыми томами.

– Садитесь, снимайте ваше пальто и перейдем к делу, – сказал Минчен.

Опустившись во вращающееся кресло, у письменного стола, он откинулся назад и положил под голову сильные руки с большими, сильными пальцами.

– У меня только один вопрос, – заговорил Эллери, бросив пальто в кресло и зашагав по комнате. Склонившись над столом, он внимательно посмотрел на Минче-на. – Существуют ли какие-нибудь обстоятельства, могущие изменить время наступления трупного окоченения?

– Да. Отчего умер больной?

– Его застрелили.

– Возраст?

– По-моему, около сорока пяти.

– Паталогия? Я имею в виду – какая-нибудь болезнь? Например, диабет?

– Насколько я знаю, нет.

Минчен слегка качнулся в кресле. Эллери отошел, сел и начал искать сигареты.

– Возьмите мои, – предложил Минчен, – Так вот что я вам скажу, Эллери. Трупное окоченение – сложная штука, и я обычно предпочитаю исследовать труп, прежде чем выносить решение. Я спросил о диабете потому, что человек старше сорока лет с повышенным содержанием сахара в крови почти неминуемо застывает после насильственной смерти в течение примерно десяти минут…

– Десять минут? О боже! – Эллери уставился на Минчена, сигарета выпала из его тонких крепких пальцев. – Десяти минут, – тихо повторил он. – Диабет… Джон, разрешите мне воспользоваться вашим телефоном?

– Пожалуйста! – Развалившийся в кресле Минчен махнул рукой.

Эллери набрал номер, поговорил с двумя людьми и соединился с кабинетом полицейского врача.

– Праути? Это Эллери Квин. Вскрытие Хименеса показало следы сахара в крови? Что? Хронический диабет, да? Черт возьми!

Он медленно положил трубку, глубоко вздохнул и улыбнулся. Морщины на его лице разгладились.

– Все хорошо, что хорошо кончается, Джон. Вы оказали мне немалую услугу. Еще один звонок, и я пошел.

Эллери позвонил в Главное полицейское управление.

– Папа? Я насчет дела О’Рурка. Все сходится. Сломанная нога. Да, она сломана после смерти, но в течение десяти минут… Правильно!.. Да, я скоро вернусь.

– Не уходите, Эллери, – попросил Минчен. – У меня есть немного времени, а вас я уже так давно не видел.

Они снова сели в кресла и закурили. Лицо Эллери хранило безмятежное выражение.

– Если хотите, я могу остаться здесь на весь день. – Он рассмеялся. – Да, вы быстро нашли разгадку. Но я не должен быть так уж суров к самому себе. Ведь, не изучая тайн профессии Галена, я не мог знать всех последствий диабета.

– Вообще-то сейчас диабет постоянно вертится у меня в голове, – заметил Минчен. – Сегодня утром с нашей самой важной персоной – у нее хронический сахарный диабет – произошел несчастный случай. Упала на верху лестницы и катилась вниз целый марш. У нее прободение желчного пузыря – Дженни уже готов к операции.

– Да, скверно. А кто же эта важная персона?

– Эбби Доорн. – Минчен стал серьезным. – Ей уже больше семидесяти, и, хотя она хорошо сохранилась, диабет делает операцию очень серьезной. Хорошо еще, что она в коматозном состоянии и ей не нужна анестезия. В следующем месяце мы должны были оперировать ей аппендикс.

– Но сегодня Дженни не станет трогать аппендикс, чтобы не усложнять положение. Может быть, дела не так уж плохи, как выходит из моих слов. Не будь пациентка миссис Доорн, Дженни, возможно, нашел бы этот случай интересным, но не более. – Он взглянул на часы. – Операция начинается в 10.45, а сейчас уже почти 10. Вам хотелось бы посмотреть на работу Дженни?

– Ну…

– Он необыкновенный человек – один из наших лучших хирургов. Правда, главным хирургом Голландского мемориального госпиталя он стал не только из-за виртуозного обращения со скальпелем, но и благодаря дружбе с миссис Доорн. Ну, зато Дженни в долгу не останется, он наверняка ее спасет. Оперирует Дженни в, зале для показательных операций – сразу за коридором. Дженни уверяет, что с ней будет все порядке, а на его слова можно положиться.

– Откровенно говоря, – уныло произнес Эллери, – я еще никогда не присутствовал на операции. Боюсь, Джон, что меня стошнит… – Оба рассмеялись. – Да, миллионеры так же смертны, как и все прочие.

– В том-то и дело, – кивнул Минчен, удобно вытягивая ноги под столом. – Вы, наверно, знаете, Эллери, что это Эбигейл Доорн основала наш госпиталь. Ее деньги, ее идея… Несчастье с ней потрясло всех нас. Особенно огорчился Дженни – ведь она его крестная и почти всю его жизнь по-матерински о нем заботилась. Посылала его к Джону Хопкинсу, в Вену, в Сорбонну, пока он не стал тем, кем является сегодня. Естественно, он настоял на операции и лично будет ее делать. Ну что ж, лучше его не найти.

– Как это произошло? – с любопытством спросил Эллери.

– Очевидно, просто несчастная случайность… Видите ли, Эбби каждый понедельник приезжает сюда, чтобы проинспектировать благотворительные палаты – это была ее излюбленная идея, – и, когда она собиралась спуститься с лестницы на третьем этаже, у нее началась диабетическая кома, она покатилась по ступенькам и упала на живот… Хорошо еще, что там был Дженни. После пер-, вого же. осмотра он по вздутому животу определил, что произошло прободение желчного пузыря… Дженни сразу же начал вводить ей инсулин и глюкозу..,

– А что послужило причиной комы?

– Как нам удалось выяснить, небрежность компаньонки миссис Доорн, Сары Фуллер – женщины средних лет, которая уже давно живет с Эбби и ведет хозяйстве в доме. Понимаете, состояние Эбби требовало производить инъекции инсулина три раза в день. Дженни всегда делал ей уколы, хотя в большинстве случаев больные сами вводят себе инсулин. Вчера вечером Дженни задержался у тяжелобольного и, как он обычно поступает, когда не может приехать к Эбби домой, позвонил Гульде, ее дочери. Но Гульды не было дома, и Дженни попросил Сару Фуллер передать Гульде, чтобы она, когда вернется, ввела матери инсулин. Фуллер, по-видимому, об этом забыла. Эбби вообще крайне беспечна о этом вопросе-в результате вчера вечером ей не сделали укол. Этим утром Гульда встала поздно, о сообщении Дженни она ничего не знала, поэтому утренней инъекции Эбби тоже не получила. Обильный завтрак довершил дело. Содержание сахара в ее крови нарушило инсулиновый баланс, что вызвало кому, которая, как назло, хватила ее на верху лестницы.