— Вы переутомились, это очевидно, — заключил я. — Вам нужно больше отдыхать и принимать что-нибудь общеукрепляющее. Вы сейчас что-нибудь пишете? Сколько вы работаете в день?

— Часов восемь, — тихо произнес он. — Иногда десять, а бывает — и двенадцать, если меня не беспокоят головные боли.

— Вы должны сократить работу до четырех часов в день, — авторитетно заявил я. — Вам также необходимо больше двигаться и бывать на свежем воздухе.

— Я пошлю вам немного хинина из своей аптечки. Насыпьте столько, чтобы он тонким ровным слоем покрывал пятишиллинговую монету, и принимайте эту дозу утром и вечером со стаканом молока.

Патер с благодарностями откланялся, заверив меня, что будет выполнять все мои назначения.

От старосты я узнал, что из Анспаха прибудут четверо полицейских, чтобы перевезти Челлини в тамошнюю тюрьму.

Двадцать второе мая. Сказать, что я поражен — значит не сказать почти ничего о том состоянии, в каком я нахожусь. Я разбит, раздавлен, напуган и ввергнут в панический страх. Минувшей ночью произошло еще одно страшное преступление. Фреклера нашли мертвым в его доме — того самого Фреклера, который днем раньше сидел рядом со мной на заседании нашего «следственного комитета». Я пишу эти строки в конце долгого и насыщенного дня, в течение которого я пытался помочь блюстителям закона. Жители деревни настолько парализованы ужасом от одной только мысли о том, что убийца — один из них, что если бы не наши усилия, Ладен давно бы охватила всеобщая паника. Фреклер, обладавший довольно странными привычками, жил один в доме, стоящем немного на отшибе. Беспокойство вызвало то, что нынче утром он не явился на службу и что в его доме не было заметно никаких признаков жизни. Собралась толпа, и в конце концов дверь взломали. Беднягу Фреклера обнаружили в спальне на втором этаже. Он лежал лицом вниз, причем так, что голова его оказалась в камине. Убили его точно так же, как Мауля, с той лишь разницей, что смертельный удар пришелся по лобной части головы. Пальцы рук были судорожно сжаты, а лицо искажено неописуемой гримасой ужаса, как мне показалось, пополам с изумлением. На лестнице обнаружили темные следы обуви, очевидно, принадлежавшие убийце, поскольку Фреклер надел домашние тапочки, прежде чем войти в спальню. Следы, к сожалению, оказались слишком нечеткими, чтобы хотя бы приблизительно определить размер ноги. Они располагались через две ступеньки на третью, что доказывало, с какой дьявольской скоростью этот негодяй несся наверх, чтобы настичь свою жертву. В доме обнаружилась значительная сумма денег, но не пропал ни один грош, ящики комода также остались запертыми.

Как только деревню облетела эта зловещая весть, все местные жители тотчас же собрались огромной толпой у дома убитого. Причиной тому, мне кажется, послужило скорее неосознанно-стадное чувство страха, нежели простое любопытство. Каждый подозрительно поглядывал на соседа. Люди большей частью молчали, а если и говорили, то шепотом, словно отчего-то боясь громких слов. В дом не пускали никого, кроме нас, членов «комитета», так что мы тщательно осмотрели место преступления. Однако мы не обнаружили ничего, что могло бы навести нас на след преступника, разве что заключили, что убийца хорошо развит физически, потому как он с легкостью перепрыгивал через две ступеньки. Кроме того, лейтенант Вюрмс подметил, что уже окоченевшая рука убитого вытянута таким образом, словно он хотел поздороваться с кем-то. Возможно, этот поздний гость и Фреклер хорошо знали друг друга. Но это, по всей видимости, в большой степени относилось к области гипотез и версий. Если что-то и дополняло зловещую картину убийства, так это то, что произошло оно не очень поздно — в половине восьмого вечера. Именно это время показывали часы с кукушкой, лежавшие на полу, которые Фреклер, очевидно, задел, когда падал.

Никто не слышал никакого подозрительного шума и не видел никого, кто бы входил в дом или выходил оттуда. Все произошло быстро, тихо и незаметно, поскольку по улице в то время еще ходило немало людей. Бедный Пфиффор и наш добрый патер просто в ужасе от всего происшедшего, да и я, признаться, сильно подавлен и пребываю в унынии, особенно когда схлынули нервное напряжение и возбуждение первых минут и часов, сменившихся трезвым анализом. Нынче весь день улицы почти пусты, зато отовсюду слышен стук молотков — местные жители ставят засовы на двери и решетки на окна. Многие мастерят все это из подручных материалов, потому как раньше никто и не думал превращать свой дом в крепость. Фрау Циммер приладила к двери такой огромный деревянный засов, который в иных обстоятельствах смотрелся бы смехотворно и нелепо, если бы вокруг не царила атмосфера всеобщего страха.

Уже поздно вечером я узнал, что Челлини выпустили из тюрьмы, потому что не нашлось никакого предлога содержать его под стражей. В ближайшие деревни разосланы депеши с указанием направить в Ладен всех полицейских, не занятых патрулированием.

Мои нервы так напряжены, что ночью я почти не спал. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я читал Тацита в новом переводе Гордона. Я также достал из чемодана револьвер, почистил его и зарядил, чтобы быть готовым ко всякого рода неожиданностям.

Двадцать третье мая. Полицию усилили — трое прибыли из Анспаха, а еще двое — из Тальштадта, небольшого городка, расположенного по ту сторону кряжа. Полицмейстер Вюрмс разработал очень эффективную схему патрулирования, так что мы можем считать себя в относительной безопасности. Сегодняшний день не принес никаких новостей касательно убийств. Общее мнение таково, что их совершает не кто-то из местных, а какой-то чужак, скрывающийся в лесах. Доводом к этому служит то, что в Ладене все всех знают с колыбели и что среди них вряд ли найдется тот, кто способен на подобные злодеяния. Некоторые горячие головы попытались сегодня прочесать лес, но безуспешно.

Двадцать четвертое мая. Дело принимает новый оборот, события развиваются стремительно. Не успели мы оправиться от одного кошмара, как тут происходит нечто такое, что вновь вызывает всеобщее беспокойство и страх. К счастью, это не очередное убийство, хотя новости достаточно тревожные.

Кое-кто из жителей все же увидел убийцу, причем не на лесной тропинке, а на проезжем тракте, и это доказывает, что тот по-прежнему жаждет крови и что полицейских подкреплений, присланных к нам со всей округи, совершенно недостаточно, чтобы гарантировать нашу безопасность. Я только что вернулся с заседания «следственного комитета», где Андреас Мюрх путано и сбивчиво рассказал нам о том, что произошло с ним вчера ночью. По его словам, он заблудился в горах из-за тумана. Лишь около одиннадцати вечера он, наконец, выбрался на дорогу примерно в трех километрах от деревни. Мюрх добавил, что, помня о недавних событиях, он сперва не на шутку перепугался, оказавшись один вдалеке от дома, да еще в столь поздний час. Однако туман вскоре рассеялся, выглянула луна, так что он немного успокоился и поспешил домой, хотя и устал. Примерно в полукилометре от деревни дорога резко поворачивает. Андреас дошел до этого места и вдруг услышал приближавшиеся из-за поворота шаги. Охваченный страхом, он спрятался в придорожной канаве, где лежал, боясь шевельнуться, и с ужасом и любопытством смотрел на дорогу. Шаги становились все ближе и ближе, затем из-за поворота появилась фигура человека, шедшего быстрым пружинящим шагом. Миновав укрытие, где съежился помертвевший от страха крестьянин, чье бледное лицо тускло освещала луна, неизвестный вдруг остановился метрах в двадцати от Мюрха и начал что-то искать в придорожной траве. Андреас с ужасом узнал в его руках длинную мотыгу. Незнакомцу, очевидно, показалось, что там кто-то прячется, поскольку он мог слышать шаги Андреаса. Покопавшись на обочине и в канаве с пару минут, он выбрался на дорогу и встал, опершись на свое орудие. Мюрх описывает его как высокого, худощавого мужчину, одетого в черное. Нижняя часть его лица была замотана какой-то повязкой, сверху от нее Андреас увидел лишь расплывчатое мертвенно-бледное пятно. Никаких черт лица, по которым можно было бы опознать неизвестного, Мюрх, конечно же, не различил, но ему кажется, что этого человека он никогда в жизни не видел. Постояв еще немного, мужчина с мотыгой вновь зашагал и вскоре скрылся в темноте, идя в том направлении, куда, по его разумению, пошел человек, который мог видеть его. Сам же Андреас, как легко предположить, пулей ринулся в деревню, где поднял на ноги полицию. Трое шуцманов, вооруженных винтовками, прошли по дороге километров пять, но не обнаружили никаких следов злоумышленника. Разумеется, существует вероятность того, что многое в рассказе Мюрха сильно преувеличено, поскольку, как известно, у страха глаза велики. Тем не менее это происшествие нельзя сбрасывать со счетов, ибо он лишний раз доказывает, что этот ужасный кровожадный демон все еще преследует нас.

В здешних местах обитает нелюдимый субъект с крайне зловредным характером по фамилии Хидлер. Живет он в небольшой лачуге на склоне горы Шпигельберг и кормится тем, что охотится на оленей и косуль, а также нанимается в проводники к редким туристам, — которые иногда попадают в эту глухомань. На него сразу же пало всеобщее подозрение, основанное лишь на том, что он высокого роста, худощав и обладает грубым и даже жестоким нравом. Сегодня его домик обыскали сверху донизу, но ничего важного не обнаружили. Тем не менее его все же арестовали и поместили в камеру, где недавно сидел Челлини.


На этом месте записи в моем дневнике прерываются примерно на неделю, поскольку наступило полное затишье, которое, как нам всем казалось, уже никогда больше не нарушится. Кто-то объяснял это тем, что ужасный незнакомец предположительно перебрался на новое, более безопасное для него место. Другие полагали, что нам удалось, наконец, схватить убийцу, а именно — негодяя и проходимца Хидлера. Как бы то ни было, в деревне вновь воцарились мир и спокойствие, и этих недолгих семи дней хватило, чтобы развеять нависшее над Ладеном тяжелое темное облако страха, ужаса и всеобщей подозрительности, хотя полиция ни на секунду не ослабляла бдительности. Открылся сезон охоты, и по этому поводу решили устроить праздник со стрелковыми состязаниями. В Ладене, как и в каждой тирольской деревне, есть свое небольшое стрельбище, так что сегодня целый день слышится отдаленное «бабах», «бабах». Здешние крестьяне — отменные стрелки, они бьют в яблочко с четырехсот метров. Даже лучшая в мире армия не одолеет их в горах, где они знают каждую пядь земли.