В тот же день по факту убийства началось нечто вроде расследования, в котором принимали участие сельский староста Пфиффор, взявший на себя обязанности «председателя следственного комитета», полицмейстер, отец Ферхаген, почтмейстер Фреклер и я, выступавшие в роли «сыщиков». Любой житель деревни, способный пролить свет на это дело или же знавший что-либо о передвижениях и контактах жертвы в день убийства, мог добровольно прийти и дать показания. Свидетелей набралось немало, так что вскоре мы составили факты в единую цепочку. В половине восьмого вечера Мауль зашел в «Грюнер Манн» и заказал кувшин пива. В то время в отдельной комнате за стойкой сидели Вагхорн, деревенский мясник, и итальянский торговец по фамилии Челлини, который приезжал в Ладен три раза в год, предлагая дешевые украшения и прочие мелкие товары. Сразу же после прихода Мауля хозяин пивной проводил его туда и вскоре сам присоединился к «избранным» гостям. Все четверо провели вечер в отдельном «кабинете», куда простому люду вход был заказан. Из показаний Вагхорна и владельца заведения — оба они являлись людьми в высшей степени уважаемыми и заслуживающими доверия — следовало, что вскоре после девяти часов между покойным и торговцем возникла ссора. Разговор шел на повышенных тонах, и в конечном итоге итальянец ушел, заявив, что ни секунды не останется там, где позорят честь его страны. Мауль пробыл еще примерно с час и, воодушевившись тем, что обратил своего противника в бегство, в тот раз выпил больше обычного. Один из свидетелей встретил его часов в десять вечера, когда тот шел домой, и отметил, что Мауль действительно перебрал. Другой очевидец встретился с ним всего за пару минут до того, как Мауль дошел до ратуши, где и совершилось злодеяние. Показания этого человека явились наиболее ценными и важными. Он клятвенно уверял, что, проходя мимо ратуши еще до встречи с Маулем, он заметил какую-то фигуру, притаившуюся в тени здания. При этом он добавил, что этот некто, как ему показалось, был весьма похож на итальянца.

Таким образом, нам удалось установить два бесспорных факта. Первый: итальянец ушел из «Грюнер Манна» раньше Мауля, причем не на шутку разозленный. Второй: некто неизвестный поджидал кого-то у дороги, которой обычно ходил бывший стюард. И третье, пожалуй, самое главное звено в цепи доказательств, стало известно тогда, когда хозяйка, у которой квартировал итальянец, показала, что вчера вечером он вернулся где-то в половине одиннадцатого, что в Ладене считалось поздним временем. В таком случае что же Челлини делал и где был начиная примерно с девяти, когда он вышел из пивной, до десяти тридцати, когда вернулся к себе? Над торговцем начали сгущаться черные грозовые тучи.

Нельзя, однако, отрицать, что очень многое говорило и в его пользу, а обвинение против него строилось, скорее, только на косвенных доказательствах и уликах. Во-первых, в вещах Челлини не обнаружили ни мотыги, ни какого-либо другого инструмента, который мог использоваться для убийства. Во-вторых, непонятно, где он мог его раздобыть, поскольку не заходил домой в промежутке между ссорой и половиной одиннадцатого, как утверждала его хозяйка. Более того, как справедливо заметил Ферхаген, поскольку итальянец был в деревне своего рода «чужаком», он едва ли мог знать, какой именно дорогой Мауль собирался возвращаться домой. Этот довод, тем не менее, не явился убедительным, потому как, по свидетельству слуги покойного, за день до трагедии торговец назойливо предлагал свой товар прямо напротив их дома и вполне мог видеть Мауля в окне. Что же до задержанного Челлини, то сперва он вел себя вызывающе и даже посмеивался, при этом во всеуслышание заявляя о своей невиновности. Его оправдания состояли в том, что после пивной он долго шел по дороге, ведущей в Анспах, чтобы остыть и умерить свой гнев. Именно это и явилось причиной его столь позднего возвращения. Что касается убийства Мауля, то он, по его словам, не знал о нем, как говорится, ни сном ни духом.

Я столь подробно излагаю обстоятельства этого дела, поскольку вскоре произошли события, еще более запутавшие его. Я снова вернусь к дневнику, который очень аккуратно вел в течение всего своего пребывания за границей. Я не стану цитировать его слово в слово, а обращусь к нему как к источнику фактов, изложенных в хронологической последовательности.


Эрик Веренскьолд. У могилы


Двадцатое мая. В деревне только и говорят, что о недавней трагедии. Прочесали близлежащий лес и прошли по всему руслу ручья, надеясь найти орудие убийства. Чем больше я обо всем этом думаю, тем больше утверждаюсь в мысли, что убийца — именно Челлини. Сам факт того, что деньги не тронули, доказывает, что убийство совершено из соображений мести. А у кого еще было столько неприязни к бедняге Маулю, как не у мстительного горячего итальянца, которого тот оскорбил? Я нынче ужинал со старостой Пфиффором, и он полностью согласен с моим мнением по этому вопросу.

Двадцать первое мая. Насколько мне известно, никаких новостей ' по делу об убийстве не слышно. Беднягу Мауля похоронили нынче ' в полдень на маленьком деревенском кладбище. Патер с большим чувством провел заупокойную службу, на которой присутствовали все жители Ладена и которая то и дело прерывалась рыданиями и горестными возгласами. После похорон я немного проводил отца Ферхагена. Последние события глубоко потрясли этого чрезвычайно впечатлительного человека. Он очень бледен, и пальцы его заметно дрожат.

— Друг мой, — обратился он ко мне, беря меня под руку, — вы ведь немного сведущи в медицине. (В свое время я окончил два курса медицинского факультета.) В последнее время я что-то неважно себя чувствую.

— Вы очень переживаете из-за этого ужасного происшествия, — ответил я.

— Отнюдь нет, — возразил он. — Я некоторое время ощущал легкое недомогание, но в последние дни оно усилилось. У меня стреляющие боли здесь и здесь. — Он поднес руки к вискам. — Они бьют, словно удары молнии. Иногда, когда я закрываю глаза, я вижу яркие всполохи света, а в ушах как будто звенят сотни колоколов. Очень часто я даже не знаю, что я делаю, возникают какие-то провалы. Я очень боюсь как-нибудь потерять сознание во время мессы.