Агата Кристи - Таинственный противник

Ему ответил другой голос, Томми решил, что это Борис:

– А вы гарантируете, что результаты будут?

– Через месяц – можно чуть раньше или позже, если желаете, – я гарантирую вам в Ирландии такой разгул террора, который потрясет Британскую империю до основания.

Наступило короткое молчание, затем раздался мягкий шипящий голос Номера Первого:

– Отлично! Деньги вы получите. Борис, займитесь этим.

– Через американских ирландцев и мистера Поттера, как обычно? – спросил Борис.

– Думается, дело выйдет, – произнес некто с заатлантическим акцентом. – Хотя должен сразу предупредить: нынче все ой как не просто. Сочувствующих все меньше, и все чаще раздаются голоса, требующие оставить ирландцев в покое – пусть, дескать, разбираются сами без вмешательства Америки.

Ответил Борис, и Томми почудилось, что он пожимает плечами:

– Какое это имеет значение, ведь на самом деле деньги поступают не из Штатов, просто банк американский.

– Главная трудность с доставкой оружия, – сказал шинфейнер. – Деньги доходят без особых хлопот… Благодаря нашему здешнему коллеге.

Еще один голос (по мнению Томми, он принадлежал высокому властного вида человеку, чье лицо показалось ему знакомым) произнес:

– Ну и буча поднялась бы в Белфасте[39], если бы они могли вас услышать!

– Следовательно, с этим пока все, – прошипел Номер Первый. – Теперь о займе для английской газеты: вы об этом позаботились, Борис?

– Да.

– Отлично. Если потребуется, Москва пришлет ноту протеста.

Наступила тишина, которую нарушил четкий выговор немца:

– Мне поручил… мистер Браун кратко ознакомить вас с сообщениями от разных профсоюзов. От горняков – более чем удовлетворительные. Железные дороги даже приходится сдерживать. Туго поддается профсоюз машиностроителей.

На этот раз тишина была долгой, слышалось лишь шуршание бумаг да отдельные пояснения немца. Затем Томми услышал легкое постукивание пальцев по столу.

– Ну, а дата, мой друг? – спросил Номер Первый.

– Двадцать девятое.

– Не слишком ли скоро? – засомневался русский.

– Пожалуй. Но так постановили профсоюзные лидеры, а вмешиваться слишком уж явно нам нельзя. Надо создать видимость, будто все делается по их собственной инициативе, без чьего-либо давления.

Русский негромко засмеялся, словно его что-то позабавило.

– Да-да, – сказал он. – Совершенно верно. Они не должны знать, что мы используем их в наших собственных интересах. Они честные люди, потому мы ими так дорожим. Как ни парадоксально, совершить революцию без честных людей невозможно. Народ сразу чует мошенников. – Он помолчал, а затем с явным удовольствием повторил: – В каждой революции участвовали честные люди. Впоследствии от них быстро избавлялись. – В его голосе прозвучала зловещая нота.

– Клаймса надо убрать, – проговорил немец. – Он слишком проницателен. Этим займется Номер Четырнадцатый.

Послышалось хриплое бормотание:

– Будет сделано, хозяин! – Затем с сомнением: – А если меня сцапают?

– Мы гарантируем вам лучших адвокатов, – невозмутимо ответил немец. – Но в любом случае вас снабдят перчатками, на которые нанесен слепок с отпечатков пальцев громилы-рецидивиста. Вам нечего бояться.

– Да я ничего и не боюсь, хозяин. Ради великого дела! Мы еще побеседуем с богатенькими, так что улицы утопнут в крови! – свирепо смаковал он. – Мне уж и по ночам снится, как в сточные канавы сыплются жемчуга и брильянты, – хватай все, кому не лень.

Томми услышал скрип отодвигаемого кресла, затем Номер Первый сказал:

– Значит, все на мази. Мы можем не сомневаться в успехе?

– Да… по-видимому. – Но в голосе немца не было прежней уверенности.

Интонация Номера Первого стала неожиданно жесткой:

– Что-то сорвалось?

– Ничего, но…

– Но что?

– Да профсоюзные лидеры. Без них, как вы сами сказали, мы ничего делать не должны. И если они не объявят двадцать девятого всеобщую забастовку…

– И почему же они ее не объявят?

– Вы ведь сами сказали, что это честные люди, и, как мы ни старались скомпрометировать правительство в их глазах, они, возможно, все еще ему доверяют.

– Но они сами…

– Да-да, конечно, они непрерывно его поносят. Но в целом общественное мнение склоняется на сторону правительства, а против общественного мнения они не пойдут.

Русский опять принялся барабанить пальцами по столу.

– Говорите конкретней, друг мой. Мне дали понять, что существует некий документ, который гарантирует успех.

– Совершенно верно. Если этот документ представить профсоюзным лидерам, то считайте дело сделано. Они опубликуют его по всей Англии и без колебаний станут на сторону революции. Уж тогда-то правительство потерпит полный и окончательный крах.

– Так чего же еще вам не хватает?

– Самого документа, – ответил немец без обиняков.

– А, так, значит, он не у вас? Но вы хотя бы знаете, где он?

– Нет.

– Кто-нибудь еще знает?

– Один человек… быть может. Мы даже в этом не уверены.

– Кто именно?

– Одна девушка.

Томми затаил дыхание.

– Девушка? – Русский презрительно повысил голос. – И вы не в состоянии заставить ее говорить? Мы в России умеем развязывать девушкам языки.

– Это не тот случай, – угрюмо ответил немец.

– Что значит, не тот? – Помолчав, он продолжал: – Где она сейчас?

– Кто? Девушка?

– Да!

– Она в…

Но больше Томми ничего не услышал. На его голову обрушилось что-то тяжелое, и он провалился во тьму.

Когда Томми отправился выслеживать Виттингтона и его напарника, Таппенс только отчаянным усилием воли заставила себя не кинуться вслед. Однако, взяв себя в руки, она утешилась мыслью, что ее логические рассуждения подтвердились. Эти двое, несомненно, вышли из квартиры на третьем этаже, и тонюсенькая ниточка в виде женского имени «Рита» вновь навела Молодых Авантюристов на след похитителей Джейн Финн.

Ну, а что дальше? Таппенс не терпела бездействия. Помочь Томми в его нелегком положении она не могла и чувствовала себя совершенно неприкаянной. Подумав, она вернулась в вестибюль «Саут-Одли». Там мальчишка лифтер чистил латунные завитушки и, почти не фальшивя, с энтузиазмом насвистывал последнюю модную песенку.

Он оглянулся на Таппенс. Она все еще сохраняла мальчишечьи повадки, которыми отличалась в детстве, и умела отлично ладить с подростками. Между ними мгновенно возникла взаимная симпатия. Ей пришло в голову, что совсем неплохо обзавестись союзником во вражеском лагере.

– Ну что, Уильям? – начала она бодрым тоном больничной санитарки. – Все блестит?

Мальчишка ухмыльнулся в ответ.

– Альберт, мисс, – поправил он.

– Альберт так Альберт, – сказала Таппенс и стала с загадочным видом озираться по сторонам, так усердно, что Альберт просто не мог этого не заметить. Потом наклонилась к нему и перешла на шепот: – Мне надо с тобой поговорить, Альберт!

Альберт тут же забыл про свои завитушки, рот у него слегка приоткрылся.

– Вот, смотри! Знаешь, что это такое?

Эффектным жестом Таппенс отогнула лацкан жакета и показала ему эмалевый значок. Она рассчитывала, что Альберт видит его впервые (иначе из ее затеи ничего бы не вышло), поскольку значок был заказан архидьяконом в первые дни войны для добровольцев его прихода. Наличие значка на жакете Таппенс объяснялось просто: два дня назад с его помощью она прикрепила бутоньерку к лацкану костюма. Глаз у нее был зоркий, и она успела заметить уголок потрепанного детективного романа, торчащий у мальчишки из кармана. Заметила она и то, как широко открылись его глаза, значит, она избрала верную тактику, и рыбка вот-вот попадется на крючок.

– Американская сыскная полиция! – прошипела Таппенс.

И Альберт клюнул.

– Черт! – прошептал он в упоении.

Таппенс кивнула ему с многозначительным видом и доверительно поинтересовалась:

– Знаешь, кого я пасу?

Альберт еще больше вытаращил глаза и восхищенно произнес:

– Кого-то из жильцов?

Таппенс кивнула и ткнула пальцем вверх.

– Квартира двадцать. Называет себя Вандемейер. Вандемейер! Ха-ха-ха!

– Аферистка? – осведомился Альберт, засовывая руку в карман.

– Аферистка? Еще какая! Рита-Рысь. Ее так в Штатах называют.

– Рита-Рысь, – повторил Альберт, тая от блаженства. – Прям как в кино.

Он не ошибся. Таппенс была большой поклонницей киноискусства.

– Энни всегда говорила, что она из таких, – продолжал мальчик.

– А Энни – это кто? – небрежно спросила Таппенс.

– Да горничная. Она сегодня уволилась. А сколько раз, бывало, мне твердила: «Помяни мое слово, Альберт, за ней, того и гляди, явится полиция». Так прямо и говорила. А красотка она что надо!

– Да, красивая дамочка, – легко согласилась Таппенс. – Для ее ремесла это полезно, можешь не сомневаться. Да, кстати, изумруды она носит?

– Изумруды? Зеленые такие камешки?

Таппенс кивнула.

– Из-за них мы ее и разыскиваем. Старика Рисдейла знаешь?

Альберт мотнул головой.

– Питера Б. Рисдейла, нефтяного короля!

– Вроде слыхал.

– Это его стекляшечки. Самая лучшая коллекция изумрудов в мире. Стоит миллион долларов.

– Ух ты! – восхищенно охнул Альберт. – Ну, прям кино.

Таппенс улыбнулась, довольная произведенным эффектом.

– Только прямых доказательств мы еще не раздобыли. Но она у нас на крючке. И, – она выразительно подмигнула, – уж теперь ей от нас не улизнуть.

Альберт в ответ восторженно пискнул, не в силах ничего сказать.

– Только, приятель, никому ни слова! – предупредила Таппенс, оставив шутливый тон. – Может, я зря тебе доверилась, да только мы, в Штатах, с ходу понимаем, на кого можно положиться – на таких вот ловких надежных парней.

– Да я никому ни словечка, – поспешно заверил ее Альберт. – А помощь вам не требуется? Ну, там следить или еще что?