Джон Денман сидел прямо и, изображая на своем лице улыбку, делал вид, что внимательно слушает его. А композитор явно обращался к нему, поскольку миссис Денман сидела за столом с каменным лицом и молчала.

Мистер Саттерсвейт украдкой посмотрел на нее. Высокая, очень худая, с уже немолодым лицом. Гладкие, расчесанные на прямой пробор черные волосы. Простая женщина, совсем не пользующаяся косметикой. Деревянная кукла, да и только. И тем не менее… Ну должно же на ее лице быть хоть какое-то выражение. А его нет. Странно. Что-то с этой женщиной не так.

– Извините, что вы сказали? – переспросил композитора мистер Саттерсвейт.

Клод Уикем, влюбленный в свой голос, начал все заново:

– Россия, я сказал, была единственной в мире страной, в которой происходили интересные события. Русские проводили грандиозные эксперименты, пусть и над людьми, но они все же не сидели сложа руки. Потрясающе! – Он сунул в рот сандвич и тотчас отправил туда шоколадный эклер. – Возьмем, например, русский балет, – продолжил он с набитым ртом и, вспомнив о хозяйке дома, повернулся к ней: – Что вы думаете о русском балете?

Его вопрос был прелюдией к важному разговору, полагал композитор. Но ответ бывшей балерины обескуражил его.

– Я его не видела, – ответила Анна Денман.

– Что? – удивленно произнес Клод Уикем. – Но вы же…

– До замужества я была балериной, а теперь… – ровным, лишенным эмоций голосом ответила она.

– А теперь на заслуженном отдыхе, – закончил за нее Джон Денман.

– Танцевать? – пожав плечами, произнесла бывшая балерина. – Танцевать я умела. Но сейчас балет меня абсолютно не интересует.

– О!

Прошло несколько секунд, прежде чем к Клоду Уикему вернулся его прежний апломб.

– Кстати, об экспериментах над людьми, – включился в разговор мистер Саттерсвейт. – За эти эксперименты миллионы русских заплатили жизнью.

Молодой композитор резко повернулся к нему.

– Я понял, кого вы имеете в виду, – сказал он. – Карзанову! Да-да, великую и единственную в мире Карзанову! Вы видели ее на сцене?

– Да, трижды, – с благоговейным трепетом ответил мистер Саттерсвейт. – Два раза в Париже и один раз в Лондоне. И надо сказать, этого великолепного зрелища я никогда не забуду.

– Я ее тоже видел! – воскликнул Клод Уикем. – Тогда мне было десять лет, и в театр я ходил вместе с дядей. Боже мой, как же она танцевала! Это было какое-то чудо. Да, такое действительно не забывается.

Он в сердцах швырнул в цветочную клумбу недоеденную булочку.

– Знаете, в одном из берлинских музеев есть ее скульптура, – сказал мистер Саттерсвейт. – Она выглядит такой хрупкой, что кажется, щелкни по ней ногтем, и она рассыплется. Я видел Карзанову в партии Коломбины, в «Лебеде» и в «Умирающей нимфе». – Он печально покачал головой и продолжил: – Это было гениально. Такой балерины, как Карзанова, еще долго не будет. Она погибла в первые дни революции. А она была так молода…

– Придурки! Идиоты! Варвары! – прокричал Клод Уикем. Он глотнул чаю и поперхнулся.

– Я училась с Карзановой и очень хорошо ее помню, – спокойным голосом произнесла миссис Денман.

– Необыкновенная была балерина, – сказал мистер Саттерсвейт. – Вы со мной согласны?

– Да. Она была выдающейся танцовщицей.

Наконец Клод Уикем ушел, и Джон Денман облегченно вздохнул. Услышав глубокий вздох мужа, хозяйка дома неожиданно рассмеялась.

– Я знаю, что вы о нем думаете, – покачав головой, сказал мистер Саттерсвейт. – Но, несмотря ни на что, этот молодой человек – прекрасный композитор.

– Да, наверное, – сказал мистер Денман.

– В том, что он – талант, я уверен. Клод Уикем пишет настоящую музыку. Другое дело, сколько это продлится.

Джон Денман удивленно посмотрел на него:

– Что вы имеете в виду?

– Видите ли, к нему слишком рано пришел успех, а это для любого композитора опасно, – ответил мистер Саттерсвейт. – Даже очень. – Он бросил взгляд на мистера Кина и добавил: – Вы со мною согласны?

– Вы, как всегда, правы.

– Пройдемте в мою гостиную, – предложила миссис Денман. – Там нам будет удобнее.

Она вышла из-за стола и направилась в дом. Все потянулись следом.

Вновь увидев китайскую ширму, мистер Саттерсвейт затаил дыхание. И тут он заметил, что на него смотрит миссис Денман.

– Как она вам? – спросила она. – У вас тонкий вкус, и мне очень хотелось бы услышать ваше мнение.

– Очень красивая вещь. Просто уникальная.

– Вы совершенно правы, – заметил подошедший к ним мистер Денман. – Эту ширму мы купили вскоре после нашей свадьбы. Заплатили за нее, как мне кажется, десятую часть ее реальной цены. А потом целый год на всем экономили. Анна, ты помнишь то время?

– Да, конечно.

– Сказать по правде, не стоило ее покупать. Во всяком случае, тогда. Сейчас, конечно, другое дело. Знаете, недавно на аукционе «Кристи» было выставлено несколько красивых лаковых вещиц. И все китайские. Как раз для этой комнаты. Но когда я предложил Анне поменять здесь мебель, она наотрез отказалась.

– А мне нравится, как обставлена комната, – сказала миссис Денман и посмотрела на мистера Саттерсвейта.

В ее глазах он прочитал вызов. Оглядев комнату, он не заметил в ней ни картин, ни фотографий, ни цветов, ни безделушек – ровным счетом ничего, что делало бы ее похожей на женскую. Если бы не эта китайская ширма, то гостиную миссис Денман можно было бы принять за комнату в меблированных апартаментах.

Женщина улыбнулась:

– Знаете, я завела этот разговор только потому, что знаю: вы меня поймете. Мы приобрели эту ширму не потому, что она дешево стоила, а из-за любви к прекрасному. Вещь эта уникальная, и мы купили ее, хотя могли бы потратить деньги на что-нибудь более необходимое. А мебель, о которой говорит Джон, мы можем купить без ущерба для семейного бюджета.

Мистер Денман рассмеялся:

– Делай как знаешь. – В его голосе слышалось легкое раздражение. – В конце концов, ничего плохого в нашей мебели я не нахожу. Она, конечно, не антиквариат, но зато солидная.

– Да-да, типичная английская мебель, – тихо произнесла миссис Денман.

Мистер Саттерсвейт удивленно посмотрел на нее. Он понял, что она хотела этим сказать: в сравнении с красивой китайской ширмой английская мебель выглядела просто уродливой.

– А на тропинке мы совершенно случайно встретили мисс Стенвелл, – сказал мистер Саттерсвейт. – Она сообщила, что в сегодняшнем представлении выступит в роли Пьеретты.

– Да, – подтвердил мистер Денман. – И думаю, что она ее неплохо сыграет.

– Но она никуда не годно передвигается по сцене, – заметила бывшая балерина.

– Ерунда, – парировал мистер Денман. – Все женщины, Саттерсвейт, одинаковы: не любят, когда в их присутствии хвалят других. А Молли – девушка очень миленькая, и любая женщина готова принизить ее достоинства.

– Я говорю о том, как она танцует, – сказала миссис Денман. – Да, она миленькая, но уж очень неповоротливая. И пожалуйста, не спорь со мной. В чем, в чем, а в танцах я разбираюсь.

– Я слышал, приглашены профессиональные танцоры.

– Да. Два артиста балета, – сказал мистер Денман. – Их привезет на своей машине князь Аранов.

– Сергей Аранов? – спросила его супруга.

Он резко обернулся и удивленно посмотрел на жену:

– Ты что, знаешь его?

– Да. Еще по России.

Мистеру Саттерсвейту показалось, что хозяин дома встревожился.

– Думаешь, он тебя узнает?

– Конечно узнает, – ответила Анна Денман. Глаза ее засверкали, и она звонко засмеялась. – Сергей! – воскликнула женщина. – Так это он привезет артистов. Да, он всегда увлекался балетом.

– Этого я не забыл, – резко произнес Джон Денман.

Он развернулся и вышел из комнаты. Мистер Кин последовал за ним.

Хозяйка дома подошла к телефону, сняла трубку и, сказав телефонистке номер, стала ждать. Мистер Саттерсвейт направился к двери, но миссис Денман жестом дала понять, чтобы он не уходил.

– Я хотела бы поговорить с леди Росгеймер, – сказала она в трубку. – О, это вы? С вами говорит Анна Денман. Скажите, князь Аранов уже приехал? Что-что? О боже, какой ужас! – Миссис Денман еще несколько секунд держала возле уха телефонную трубку, затем положила ее и испуганно посмотрела на мистера Саттерсвейта. – Произошла автоавария, – упавшим голосом произнесла она. – Машину вел сам князь. Одна балерина пострадала. Она вся в синяках и ушибах, так что танцевать не сможет. У ее партнера сломана рука. А вот Сергей Иванович увечий не получил. Наверное, его сам черт бережет. Боже мой, он так и не изменился за все эти годы!

– И что же теперь будет с вашей постановкой?

– Друг мой, в том-то и дело. Надо что-то придумать. – Женщина села, немного подумала, а потом посмотрела на мистера Саттерсвейта. – Я плохая хозяйка, – сказала она. – Гостя своего не развлекаю…

– Ну что вы! В этом никакой необходимости нет. Правда, я хотел задать вам один вопрос.

– И какой же?

– Скажите, как вы познакомились с мистером Кином?

– Он часто сюда приезжает, – медленно произнесла Анна Денман. – Думаю, у него где-то неподалеку от нас земельный участок.

– Да, верно. Сегодня он мне об этом сказал.

– Он… – произнесла миссис Денман и, прервавшись, посмотрела мистеру Саттерсвейту прямо в глаза. – Да вы знаете его лучше меня.

– Кто? Я?

– А разве не так?

Мистер Саттерсвейт напрягся. Он понял, что женщина встревожена и хочет, чтобы он сказал ей больше того, чем может.

– Вы знаете! – воскликнула она. – Вам многое известно, мистер Саттерсвейт.

Миссис Денман явно преувеличивала, но лесть ее пожилому человеку была приятна.

– А что я могу знать? – печально покачав головой, посетовал он. – Только самую малость.

Хозяйка дома понимающе кивнула, отвела глаза в сторону и грустным голосом произнесла:

– Я хочу вам что-то сказать. Вы не будете надо мной смеяться? Хотя нет, вы-то уж точно не будете. Понимаете, кто-то изображает из себя делового человека, кто-то уверяет других, что у него редкая профессия, кто-то говорит, что у него уникальный талант. И для всего этого им нужно иметь богатое воображение. Но это все не более чем притворство, игра. И вот наступает тот день…