Агата Кристи - Таинственный мистер Кин

Наступило молчание.

– Но зачем вы это сделали? – спросил мистер Саттерсвейт. – Для чего?

Неожиданно мистер Кили рассмеялся. От его смеха мистеру Саттерсвейту стало не по себе.

– Почему я это сделал? – переспросил он. – Да потому, что сделать это было так просто. Никто никакого внимания на меня не обращал, никто не видел, что я делаю. Вот я и решил над вами всеми посмеяться…

Дэвид Кили снова хихикнул и посмотрел на мистера Саттерсвейта безумными глазами.

В этот момент в библиотеку вошел инспектор Уинкфилд. Мистер Саттерсвейт облегченно вздохнул.

Сутки спустя мистер Саттерсвейт уже дремал в купе шедшего в Лондон поезда. Открыв в очередной раз глаза, он увидел сидевшего перед ним темноволосого мужчину и не очень-то тому удивился.

– Мой дорогой мистер Кин!

– Да, вы не ошиблись. Это действительно я.

– Мне стыдно перед вами, – печально сказал мистер Саттерсвейт. – Я потерпел неудачу.

– Вы так считаете?

– Да. Я же не спас ее.

– Зато раскрыли убийство.

– Да, раскрыл. В убийстве могли обвинить и даже признать виновным одного из молодых людей. Их я спас, а вот ее… Это было такое чудесное создание…

Мистер Саттерсвейт замолк.

Харли Кин внимательно посмотрел на него.

– Неужели смерть – самое большое на земле зло? – спросил он.

– Я… ну… возможно… Нет… – Мистеру Саттерсвейту вспомнились Мадж, Роджер Грехэм, миссис Эннесли, залитая лунным светом, ее мечтания о большом счастье… – Нет, – сказал он. – Возможно, что смерть не самое большое зло.

Закрыв глаза, мистер Саттерсвейт представил себе живую Мейбель Эннесли, в ее синем шифоновом платье, которое делало ее похожей на птицу. На птицу с подбитым крылом…

Когда он вновь открыл глаза, мистера Кина в купе не было. Его знакомый исчез быстро, как будто растворился в воздухе.

Но на том месте, где он сидел, лежала птичка, вырезанная из какого-то тусклого синего камня. Работа была грубой и никакой художественной ценности собой не представляла. Однако мистеру Саттерсвейту эта фигурка птички показалась очаровательной.

А в искусстве он был большой спец!

Мистер Саттерсвейт приехал на Корсику только ради герцогини. Он предпочитал проводить время на Ривьере, где чувствовал себя наиболее комфортно. Для него уют и комфорт значили слишком многое. Но герцогиня ему нравилась, и он, будучи немного снобом, любил общаться с представителями высшего общества. А эта женщина была чистокровной аристократкой. В ее роду никаких чикагских мясных королей не было. Она была не только супругой герцога Лейтского, но и дочерью герцога.

В остальном же герцогиня представляла собой жалкую старую даму, обожавшую платья, расшитые черным бисером. У нее было множество бриллиантов в старинной оправе, и носила она их так же, как и ее покойная мать, – все сразу. Кто-то однажды даже назвал ее «рождественской елкой».

Герцогиня щедро жертвовала на разные благотворительные мероприятия, заботилась о своих домочадцах и иждивенцах, но, когда дело касалось небольших сумм, становилась жуткой скрягой. Она делала покупки в самых дешевых магазинах и очень любила, когда за нее расплачивались другие.

Непонятно почему, но ей неожиданно захотелось переехать на Корсику. В Каннах, видите ли, она умирала от скуки. К тому же герцогиню не устраивали цены за проживание, и по этому поводу она закатила владельцу отеля настоящий скандал.

– Саттерсвейт, вы поедете со мной, – не терпящим возражения тоном заявила она. – В нашем возрасте никакие скандалы нам не страшны.

Мистер Саттерсвейт был польщен. Кто бы подумал, что из-за него, столь малозначительной персоны, может произойти скандал! Он и герцогиня Лейтская – участники шумного скандала? Это же так интересно!

– На Корсике очень красиво, – продолжала герцогиня. – Бандиты и все такое прочее. Кроме того, я слышала, что там все жутко дешево. А этот Мануэлли просто обнаглел. Нет, этих владельцев отелей давно пора поставить на место. Пусть знают, что если и впредь будут так разговаривать с постояльцами, то никого из представителей высшего света они больше не увидят. К ним же никто не будет ездить. Да, я так ему и сказала.

– Насколько я знаю, до Корсики удобнее всего добираться самолетом, – заметил мистер Саттерсвейт. – Из Антиб.

– Да это, наверное, стоит бешеных денег, – резко сказала женщина. – Выясните. Хорошо?

– Да, конечно, герцогиня.

Мистер Саттерсвейт испытывал перед этой аристократкой чувство благоговения, хотя прекрасно понимал, что та берет его с собой только в качестве сопровождающего.

Когда герцогиня узнала, во сколько ей обойдется авиационный билет, то от идеи лететь самолетом тут же отказалась.

– Пусть они не думают, что за такую сумму я соглашусь лететь на каких-то гробах.

В результате они оказались на пароходе, и мистеру Саттерсвейту пришлось провести целых десять часов в условиях, близких к спартанским. Поскольку их пароход отправлялся в семь часов вечера, он полагал, что ужином их обязательно накормят. Однако никакого ужина они не получили. К тому же пароход был маленьким, а на море штормило. Так что, когда они ранним утром приплыли в Аяччо, на мистера Саттерсвейта было жалко смотреть.

Герцогиня же, напротив, выглядела как огурчик. Она с завидным спокойствием переносила все неудобства, если знала, что таким образом экономит. Когда они сошли на берег, она, увидев на фоне восходящего солнца высокие пальмы, пришла в буйный восторг. Казалось, все население городка прибежало на пристань, чтобы увидеть, как швартуется пароход. Спуск трапа сопровождался радостными криками горожан.

– Можно подумать, они ничего подобного еще не видели, – заметил стоявший рядом с ними француз.

– А моя горничная всю ночь мучилась морской болезнью, – сказала герцогиня. – Она у меня такая дурочка.

На мертвенно-белом лице мистера Саттерсвейта заиграла улыбка.

– Это у нее от недостатка хорошей пищи, – добавила герцогиня. – Только и всего.

– А ей было что поесть? – проглотив слюну, спросил мистер Саттерсвейт.

– Я случайно захватила с собой немного печенья и плитку шоколада. Как только стало ясно, что ужина не будет, мне пришлось все отдать ей. Знаете, если этих плебеев не накормить, они становятся такими невыносимыми.

Наконец подали трап. К нему сразу бросились пестро разодетые носильщики. Взобравшись на борт парохода, они чуть ли не силой принялись забирать у пассажиров их ручную кладь.

– Поспешим, Саттерсвейт, – сказала герцогиня. – Я хочу как можно скорее принять ванну и выпить чашечку кофе.

Того же по вполне понятным причинам хотел и мистер Саттерсвейт. Однако ему сильно не повезло. В гостинице их с поклоном встретил управляющий и сам развел по номерам. У герцогини он был с ванной, а ванная комната, которой мог воспользоваться мистер Саттерсвейт, оказалась в соседнем номере. Ждать целый час, пока вода согреется, он не стал – посчитал это пустой тратой времени. Вскоре он уже пил черный, как деготь, кофе, который был подан ему в кофейнике без крышки.

Окна в комнате мистера Саттерсвейта были распахнуты настежь, и в них дул свежий утренний ветерок. Официант, принесший кофе, перед тем как удалиться, рукой указал гостю на окно и гордо произнес по-французски:

– Аяччо – самый красивый порт в мире!

Посмотрев на темно-синие воды залива, за которым в голубое небо белоснежными вершинами упирались горы, мистер Саттерсвейт готов был согласиться. Допив кофе, он растянулся на кровати и мгновенно заснул.

За завтраком герцогиня пребывала в приподнятом настроении.

– Саттерсвейт, эта поездка пойдет вам на пользу. По крайней мере, она поможет вам избавиться от ваших привычек старой девы, – заметила она и, поднеся лорнет к глазам, осмотрела зал. – Ой! Ну надо же, Найоми Карлтон-Смит! Вы только посмотрите на нее.

Герцогиня указала на одиноко сидевшую у окна молодую брюнетку. Волосы девушки были коротко, но неровно подстрижены, плечи – опущены. На ней было коричневое платье из материала, похожего на мешковину.

– Художница? – поинтересовался никогда не ошибавшийся в определении занятий людей мистер Саттерсвейт.

– Вы угадали, – ответила герцогиня. – Во всяком случае, так она сама себя называет. Я слышала, что она родилась где-то на краю света, а где точно – не знаю. Бедна, как церковная мышь, горда, как Люцифер. И немного чудаковатая. Хотя ничего удивительного – Карлтон-Смиты все такие. Мы с ее матерью двоюродные сестры.

– Так, значит, она из рода Ноултонов?

Женщина в ответ кивнула.

– Умная девушка, а сама себе вредит, – сказала она. – Связалась с каким-то типом из Челси, который писал то ли пьесы, то ли стихи. Никто из высшего света их, естественно, не принимал. Да тут еще он украл у кого-то драгоценности и сразу попался. Не помню, на сколько его осудили. Кажется, лет на пять. Но вы-то должны помнить. Кража произошла прошлой зимой.

– Прошлую зиму я провел в Египте, – заметил мистер Саттерсвейт. – В конце января свалился с тяжелейшим гриппом, а после выздоровления доктор посоветовал мне поехать в Египет. Так что я много чего не знаю. – В его голосе сквозило сожаление.

– А Найоми, похоже, вытирает слезы, – наведя на девушку лорнет, сказала герцогиня. – Нет, я не допущу, чтобы она плакала.

На выходе из ресторана она подошла к своей племяннице и тронула ее за плечо:

– Ну, Найоми, ты меня еще помнишь?

Девушка вяло поднялась из-за стола.

– Да, герцогиня, помню, – растягивая слова, ответила она. – Я вас сразу узнала. А я-то думала, что это вы меня забыли.

– Когда закончишь завтракать, приходи на террасу. Поболтаем.

– Хорошо, – ответила девушка и сладко зевнула.

– Ну и манеры у нее, – недовольно пробурчала герцогиня, когда они с мистером Саттерсвейтом вышли на улицу. – Впрочем, Карлтон-Смиты все такие.

Кофе они пили на залитой солнцем террасе. Минут через пять из здания отеля вышла Найоми и подсела к ним. Развалившись в кресле, она вытянула ноги.