Мистер Саттерсвейт вышел в коридор и, церемонно раскланявшись перед миссис Грехэм, пожелал ей спокойной ночи. В свою комнату он мог подняться по одной из двух лестниц. Одна из них была совсем близко от него, а другая – в конце коридора. Мистер Саттерсвейт решил воспользоваться дальней, поскольку по другой уже поднимался мистер Джерард Эннесли, а следом за ним – мать и сын Грехэмы.

– Мейбель, ты бы взяла гитару с собой, – сказала Мадж. – Завтра вы уезжаете рано. Вдруг в спешке забудешь.

– Пойдемте, пойдемте, мистер Саттерсвейт! – бесцеремонно схватив пожилого джентльмена за руку, воскликнула Дорис. – Кто рано встает, тому… Ну и так далее.

Мадж подхватила его под другую руку, и они втроем под звонкий смех Дорис направились по коридору. У лестницы они остановились и стали ждать мистера Дэвида Кили, который шел вслед за ними и выключал по пути свет. Вчетвером они поднялись на второй этаж и, попрощавшись, разошлись по комнатам.

На следующее утро мистер Саттерсвейт, одевшись к завтраку, уже собирался спуститься в столовую, как кто-то тихонько постучал в его дверь. Дверь тут же распахнулась, и на пороге появилась бледная как смерть Мадж Кили. Он вся дрожала.

– О, мистер Саттерсвейт! – выкрикнула она.

– Дорогая моя, что произошло? – спросил он и взял девушку за руку.

– Мейбель!.. Мейбель Эннесли!..

– Что? Что с ней?

Он сразу понял, что произошло нечто ужасное. Мадж широко раскрытыми глазами смотрела на мистера Саттерсвейта и не могла вымолвить ни слова.

– Она… – с трудом выдавила из себя девушка. – Она… сегодня ночью повесилась! На двери своей комнаты. Боже мой, какой ужас!

Мадж Кили, не в силах сдержать слез, зарыдала.

«Мейбель Эннесли повесилась! – в ужасе подумал мистер Саттерсвейт. – Не может быть! Просто невероятно!»

Он сказал девушке слова утешения и выбежал из комнаты. Первым, кого мистер Саттерсвейт встретил внизу, был хозяин дома. Тот пребывал в полной растерянности.

– Мистер Саттерсвейт, я уже позвонил в полицию, – сообщил мистер Кили. – Это же необходимо было сделать. Так мне и врач сказал. Он только что закончил осмотр трупа. Боже мой, какой ужас! У Мейбель наверняка было какое-то горе. Иначе она не покончила бы с собой. Помните, какую странную песню она пела вчера вечером? Кажется, о лебеде. Да-да, о нем. А ведь она сама напоминала лебедя. Только не белого, а черного.

– Да-да, вы правы.

– Песня лебедя… – задумчиво повторил Дэвид Кили. – Это же свидетельствовало о ее настроении.

– Видимо, так, – сказал мистер Саттерсвейт и, колеблясь, спросил: – А я могу увидеть…

Хозяин дома сразу понял, что хотел увидеть его гость.

– Да, пожалуйста, – ответил он. – Совсем забыл, что вас это должно интересовать.

Дэвид Кили, сопровождаемый мистером Саттерсвейтом, поднялся на второй этаж. Ближнюю к лестнице комнату занимал Роджер Грехэм, а ту, что напротив, – его мать. Дверь в комнату миссис Грехэм была приоткрыта, из нее струился табачный сизый дым.

Мистер Саттерсвейт удивился. Он и не думал, что пожилая женщина курильщица, да еще такая заядлая.

Они прошли почти весь коридор, и мистер Кили вошел в предпоследнюю комнату.

Комната оказалась небольшой. В ней кое-где лежали предметы мужского туалета. С крюка двери смежной комнаты свешивался обрывок веревки, на кровати лежало тело Мейбель Эннесли. На ней было все то же платье из синего шифона, с рюшами и складками, напоминавшими птичье оперение. Взглянув на лицо покойной, мистер Саттерсвейт тотчас отвернулся и больше на него не смотрел.

– Она была открыта? – указав на дверь, из которой торчал крюк, спросил он.

– Да. Во всяком случае, так сказала горничная.

– Эннесли спал здесь? Неужели он ничего не слышал?

– Говорит, что ничего.

– Невероятно, – задумчиво произнес мистер Саттерсвейт и посмотрел на лежавший на кровати труп. – Где он сейчас?

– Кто, Эннесли? Внизу. С доктором.

Они спустились вниз и увидели в холле только что прибывшего полицейского. Мистер Саттерсвейт с удивлением узнал в нем своего давнего знакомого инспектора Уинкфилда. Инспектор вместе с врачом поднялись в комнату супругов Эннесли. Через несколько минут полицейский попросил всех собраться в гостиной.

Большая комната с задернутыми на окнах портьерами напоминала огромный склеп. Дорис Коулз выглядела подавленной и уже не смеялась. Она то и дело прикладывала к глазам носовой платок. Мадж Кили, в отличие от подруги, была собранной. Миссис Грехэм, как и накануне, проявляла полное спокойствие. Лицо пожилой женщины было мрачным и бесстрастным, как маска. Наибольшее потрясение от разыгравшейся в доме трагедии, похоже, пережил ее сын. Дэвид Кили, как всегда, держался на заднем плане.

Убитый горем муж покойной сидел в стороне от остальных, уставясь в одну точку ничего не видящими глазами.

У внешне спокойного мистера Саттерсвейта внутри все клокотало от сознания того, что он становится участником столь важного расследования.

Как только инспектор Уинкфилд в сопровождении врача вошел в гостиную, дверь в комнату закрыли.

– Да, трагическое событие произошло в этом доме, – прочистив горло, произнес он. – Это – большое несчастье. В сложившейся ситуации я должен задать каждому несколько вопросов. Надеюсь, возражений не будет. Начну с мистера Эннесли. Сэр, прошу прощения за такой вопрос. Ваша супруга никогда не угрожала покончить с собой?

Мистер Саттерсвейт непроизвольно открыл рот, но, поняв, что время его еще не настало, решил промолчать.

– Мне?.. Нет. Думаю, что нет.

Эти слова Джерард Эннесли произнес так неуверенно, что все с удивлением посмотрели на него.

– Сэр, вы в этом не совсем уверены?

– Да нет, уверен. Она ничего подобного мне не говорила.

– Хорошо. Может быть, ваша супруга сильно переживала?

– Н-нет… Я не знаю.

– Может, она была в глубокой депрессии? Вы не замечали?

– Нет.

Лицо инспектора полиции оставалось непроницаемым.

– Вы не могли бы кратко описать, что было прошлой ночью?

– Мы… все разошлись по комнатам. Я лег спать и сразу же заснул. И ничего не слышал. А утром меня разбудил крик горничной. Выбежав в соседнюю комнату, я увидел Мейбель. Она… она… – Голос мистера Эннесли дрогнул, и он замолчал.

Инспектор понимающе кивнул.

– Да-да, – сказал он. – Этого вполне достаточно. В подробности вдаваться не будем. Когда последний раз вы видели свою жену живой?

– Я… я видел ее внизу.

– Внизу?

– Да. Когда мы вышли из гостиной. Я сразу поднялся наверх, а остальные все еще разговаривали в холле.

– И супругу вы после этого не видели? А разве она перед сном не пожелала вам спокойной ночи?

– Когда она вошла в комнату, я уже спал.

– Но она пришла всего через несколько минут после вас, – заметил инспектор и посмотрел на хозяина дома.

Тот кивнул.

– Нет, Мейбель не появлялась где-то с полчаса, – твердо сказал Джерард Эннесли.

Инспектор взглянул на миссис Грехэм:

– Мадам, а к вам мисс Эннесли случайно не заходила? Ну, чтобы просто поболтать?

Мистеру Саттерсвейту показалось – а может, так оно и было на самом деле, – что вопрос полицейского поставил пожилую женщину в тупик.

– Нет-нет, – выдержав паузу, со свойственным ей спокойствием ответила миссис Грехэм. – Как только я вошла в комнату, то закрыла за собой дверь и легла в постель.

– Так вы, сэр, утверждаете, что мгновенно заснули и ничего не слышали? – вновь обратился инспектор к мужу покойной. – Дверь между вашими комнатами была открыта. Не так ли?

– Да, кажется, она была открыта. Но Мейбель могла попасть в свою комнату и из коридора.

– Если даже и так, то все равно раздавались бы какие-нибудь звуки. Например, скрип двери, стук каблуков…

– Нет, ни того ни другого он не слышал, – не в силах больше молчать, заявил мистер Саттерсвейт.

Все удивленно уставились на него. Пожилой мужчина стушевался и даже покраснел:

– Извините, инспектор, что помешал. Но вы идете по ложному пути. Дело в том, что миссис Эннесли не покончила с собой – ее убили. И в этом я абсолютно уверен.

Наступило молчание, которое немного погодя прервал инспектор Уинкфилд:

– Сэр, почему вы так решили?

– Интуиция. Она меня еще не подводила.

– Здесь одной интуиции мало. Для такого заявления должно быть более веское основание.

Основание у мистера Саттерсвейта имелось. То было послание, переданное ему мистером Харли Кином. Но мог ли он на него сослаться? Конечно нет. Мистер Саттерсвейт начал усиленно искать оправдание и вспомнил…

– Вчера вечером я разговаривал с миссис Эннесли. Она сказала мне, что очень счастлива. Да-да, так и сказала: «Я очень счастлива». Тогда она совсем не походила на человека, помышляющего о самоубийстве. Она вернулась в гостиную за гитарой, чтобы рано утром в спешке не забыть ее. Этот факт также свидетельствует о том, что о самоубийстве она не помышляла.

– Да, пожалуй, вы правы, – согласился инспектор и повернулся к Дэвиду Кили: – Так она забрала свою гитару?

– Кажется, да, – рассеянно произнес хозяин дома. – Да-да, я вспомнил, что, когда Мейбель шла вверх по лестнице, гитара была в ее руке. Это я хорошо помню, потому что ждал, когда миссис Эннесли поднимется на второй этаж. Только после этого я и погасил внизу свет.

– О боже! – испуганно воскликнула Мадж. – Но гитара же здесь. – Девушка указала на лежавшую на столе гавайскую гитару.

– Это странно, – произнес инспектор и позвонил, вызывая прислугу.

В комнату вошел дворецкий. Инспектор попросил его позвать прислугу, которая этим утром убиралась в гостиной. Горничная подтвердила, что сегодня музыкальный инструмент Мейбель Эннесли лежал в гостиной и что она даже смахивала с него пыль.

Полицейский отпустил девушку и, обращаясь ко всем присутствовавшим в комнате, сказал:

– Мне хотелось бы поговорить с мистером Саттерсвейтом наедине. Прошу всех выйти. И напоминаю, что никто не должен покидать этот дом.