Агата Кристи - Таинственный мистер Кин

Марджери в ужасе посмотрела на него.

– Она убила мою маму, а теперь хочет убить и меня… – упавшим голосом произнесла она.

– Видимо, так. Судя по всему, в последнее время у нее навязчивая идея вернуть все, что отнято.

– Но Клейтон такая старая! – воскликнула Марджери.

Мистер Саттерсвейт ничего ей не ответил – он мысленно сравнивал эту седую старуху и ту полную жизни красавицу блондинку, которую видел в Каннах. Неужели эта поблекшая с годами старая женщина – сестра леди Стренлей? В молодости дочери Баррона были похожи как две капли воды. А сейчас? И все только потому, что судьбы у них сложились совсем по-разному.

«Боже, и какие только сюрпризы не преподносит нам жизнь!» Он удрученно покачал головой.

– Давайте поднимемся наверх и поговорим с вашей тетей, – предложил мистер Саттерсвейт.

Когда они вошли в небольшую комнату, в которой старая женщина любила вязать, то увидели Беатрис Баррон сидевшей в кресле. Как ни странно, она даже не повернула головы. Вскоре все стало ясно.

– У нее не выдержало сердце, – коснувшись холодного, окаменевшего плеча, тихо произнес мистер Саттерсвейт. – Что ж, так для нее, наверное, даже лучше.

Мистер Саттерсвейт слушал оперу. В просторной ложе первого яруса он сидел один. Снаружи была прикреплена карточка с его фамилией. Ценитель прекрасного, мистер Саттерсвейт особенно любил хорошую музыку и в начале каждого сезона, резервируя ложу на вторники и пятницы, покупал годовой абонемент в «Ковент-Гарден».

Это был тот редкий случай, когда в своей ложе он находился один. Как человеку общительному, ему больше нравилось, когда рядом сидел кто-нибудь из представителей высшего света, к которому сам относился, или какой-нибудь известный художник или артист. Сегодня же он был вынужден слушать оперу в одиночестве. И причиной тому была его знакомая графиня, вернее, то, что она была не только очень красивой женщиной, но и заботливой матерью. Дело в том, что ее дети заболели такой привычной для их возраста болезнью, как свинка. Графине пришлось остаться дома и наравне с многочисленной прислугой в жестко накрахмаленных передниках исполнять роль сиделки. Ее супруг, от которого она имела не только вышеупомянутых детей, но и титул, воспользовался ситуацией и улизнул из дому! Но в театр вместе с мистером Саттерсвейтом не пошел – музыка этому ничтожеству ничего, кроме жуткой тоски, не навевала.

Вот почему мистер Саттерсвейт оказался в своей ложе один.

В тот вечер в «Ковент-Гарден» давали «Сельскую честь» и «Паяцы». Первая опера ему не нравилась, и он появился в театре, когда Сантуция уже билась в предсмертной агонии. Когда опустился занавес, мистер Саттерсвейт успел-таки оглядеть зал, прежде чем зрители повскакивали с мест и кинулись в буфет за чашкой кофе или стаканом лимонада. Поднеся к глазам бинокль, он обвел взглядом ряды партера и, выбрав себе «жертву», решительно направился к ней. Однако, выйдя из ложи, Саттерсвейт натолкнулся на высокого брюнета, встречи с которым всегда доставляли ему истинное удовольствие.

– Мистер Кин! – радостно воскликнул мистер Саттерсвейт и, словно боясь, что тот исчезнет, схватил приятеля за руку. – «Паяцы» вы будете слушать в моей ложе. Вы же пришли один?

– Да. Но у меня в партере совсем неплохое место, – улыбаясь, ответил мистер Кин.

– Значит, решено. Вы сидите вместе со мной, – облегченно вздохнув, произнес мистер Саттерсвейт. Он выглядел комично, но, к счастью, их разговора никто из зрителей не слышал.

– Вы так любезны.

– Что вы! Для меня находиться рядом с вами – огромное удовольствие. А я и не знал, что вы любите оперу.

– Сегодня мне особенно хотелось послушать «Паяцы».

– Ну да, конечно, – понимающе кивнув, произнес мистер Саттерсвейт. – Поэтому вы и пришли в театр.

После первого звонка они зашли в ложу и, перегнувшись через барьер, стали рассматривать публику в зале.

– Вы только посмотрите, какая красивая головка! – тихо воскликнул мистер Саттерсвейт и указал биноклем на сидевшую в партере девушку.

Сверху им была видна ее изящная белая шея и золотистые волосы под маленькой шляпкой.

– Настоящая греческая головка! Головка женщины Древней Греции, – восторженно прошептал мистер Саттерсвейт и, вздохнув, добавил: – Удивительно, но факт: женщин с красиво уложенными волосами стало чудовищно мало. Большинство почему-то предпочитают короткие стрижки.

– Вы очень наблюдательны! – заметил мистер Кин.

– Верно. Я могу приметить то, на что другие вообще внимания не обращают. Вот и эту головку я сразу заметил. Очень хотелось бы взглянуть на ее лицо. Только, боюсь, оно не соответствует прическе. Красивое лицо и красивая прическа – вещи почти несовместимые. Бывает, конечно, и наоборот, но очень редко. Одна на тысячу, не больше.

Свет в зале стал постепенно меркнуть и наконец погас совсем. Дирижер постучал по пюпитру палочкой, взмахнул руками, и опера «Паяцы» началась. В этот вечер должен был петь молодой тенор, которому пророчили славу великого певца. В прессе его называли не иначе как «вторым Карузо». Только с национальностью артиста была полная неясность. За кого только его не принимали репортеры! И за югослава, и за чеха, и за албанца, и за венгра, и за болгарина. В сопровождении симфонического оркестра этот певец уже выступал в Альберт-Холле и произвел настоящий фурор. Программа заграничного тенора состояла из народных песен его страны. В них было много непривычных для английского уха странных созвучий и переливов, которые все музыкальные критики Великобритании называли просто очаровательными. Профессиональные же музыканты воздерживались от высказываний, считая, видимо, что для начала неплохо бы к ним привыкнуть. Поэтому неудивительно, что все были более чем довольны, когда узнали, что в тот вечер Йошбим, восходящая оперная звезда, будет петь настоящее итальянское бельканто.

Как только закончился первый акт и упал занавес, зал взорвался бурными аплодисментами. Зная, что его сосед по ложе ждет мнения об исполнительском мастерстве певца, мистер Саттерсвейт оторвал взгляд от сцены и посмотрел на мистера Кина.

– Да, это прекрасно, – взволнованно произнес он.

– Вы так полагаете?

– Голос чудесный, как у самого Карузо. Даже отличить трудно. Хотя что касается техники исполнения, то он великому итальянцу все же уступает. Есть в его голосе некая неуверенность. Я бы даже сказал, небрежность. Тем не менее певец он уникальный.

– А я его уже слушал в Альберт-Холле.

– Что вы говорите? Я тоже хотел, да дела помешали.

– На том концерте ему особенно удалась «Песнь пастуха».

– Да, я читал об этом.

– В этой песне припев заканчивается на очень высокой ноте. Довольно любопытно.

Йошбим трижды выходил на поклон и каждый раз широко улыбался. В зале вспыхнул свет, и зрители потянулись к выходу. Перегнувшись через барьер ложи, мистер Саттерсвейт стал наблюдать за молодой блондинкой. Девушка поднялась с кресла, поправила на шее шарфик и, словно почувствовав на себе пристальный взгляд, обернулась. При виде ее лица у мистера Саттерсвейта перехватило дыхание. «Женщины такой красоты творят историю», – подумал он.

Девушка в сопровождении молодого кавалера пошла по проходу на выход. И тут мистер Саттерсвейт заметил, что каждый мужчина, мимо которых они проходили, поворачивал в ее сторону голову и долго смотрел ей вслед.

«Да, вот что такое красота! Не очарование, не привлекательность, а самая настоящая красота, – подумал пожилой мужчина. – Красота во всем – в овале лица, в изгибе бровей, в линии подбородка…»

– «Лицо женщины, ставшей виновницей морского сражения», – невольно процитировал мистер Саттерсвейт и только сейчас понял, что эта фраза означала. Он перевел взгляд на мистера Кина и, увидев в его глазах сочувствие, понял, что объяснять ему ничего не надо. – Я всегда задавал себе вопрос, – словно размышляя вслух, сказал мистер Саттерсвейт, – что такие женщины собой представляют? Какие они в жизни?

– О каких именно женщинах вы говорите?

– О таких, как Прекрасная Елена, Клеопатра, Мария Стюарт…

– Если мы поспешим на выход, то, возможно, и узнаете, – задумчиво покачав головой, ответил мистер Кин.

Они вышли из ложи. Им повезло: пара, которую они искали, сидела в вестибюле. Только теперь мистер Саттерсвейт обратил внимание на спутника красавицы блондинки. Это был молодой брюнет с глубоко посаженными глазами, скуластым лицом и выступающим вперед массивным подбородком.

«Выразительное лицо, – отметил про себя мистер Саттерсвейт. – А этот лихорадочный блеск в глазах выдает натуру крайне нервную».

Молодой человек наклонился к девушке и о чем-то с жаром заговорил. Та слушала молча. Ни тот ни другой, по оценке мистера Саттерсвейта, к числу людей утонченного вкуса не принадлежал. На блондинке было простенькое зеленое платьице из дешевого шелка, а на ногах – испачканные атласные туфельки. Кавалер же ее в своем вечернем костюме чувствовал себя явно неловко.

Мистер Саттерсвейт и его знакомый несколько раз прошлись по вестибюлю. Когда они в очередной раз проходили мимо сидевшей в креслах молодой пары, к ним подсел юноша, всем своим видом напоминавший конторского служащего. Лица девушки и ее кавалера мгновенно вытянулись и напряглись. Юноша то и дело нервно поправлял галстук. Было видно, что чувствовал он себя как на иголках. Девушка все больше мрачнела, а взгляд ее кавалера становился еще более зловещим.

– Ничего удивительного, – тихо произнес мистер Кин. – Обычная ситуация.

– Да, вы правы, – согласился с ним мистер Саттерсвейт и тяжело вздохнул. – Боюсь, что ссоры им не избежать. Две собаки между собой одну кость никогда мирно не поделят. Так было и так будет всегда. Жаль, что не может быть иначе. Ох уж эта красота…

Он считал, что женская красота – это нечто удивительное и непонятное, и не знал, как описать ее словами.