— Теперь я хочу сделать заявление, — сказал Джон. — Я категорически возражаю против обвинений, выдвинутых сэром Эрнстом против моего брата. Убежден, что Лоуренс совершенно невиновен.

Судья одобрительно кивнул, и, заметив это, сэр Эрнст чуть заметно улыбнулся.

— Подсудимый, — обратился к Джону мистер Филипс, — я не понимаю, как вы сразу не догадались, что служанка перепутала ваш голос с голосом мистера Инглторпа? Это очень странно!

— Не вижу здесь ничего странного. Мне сказали, что днем произошел скандал между мамой и мистером Инглторпом. Почему же я должен был в этом усомниться?

— Но когда свидетельница Доркас в своих показаниях процитировала несколько фраз, вы не могли их не вспомнить!

— Как видите — мог.

— В таком случае, у вас на удивление короткая память.

— Удивляться тут нечему. В пылу спора мы говорили много лишнего, и я старался не обращать внимание на мамины слова.

Мистер Филипс недоверчиво покачал головой.

— Ладно, оставим пока эту тему. Скажите, вам не знаком почерк автора анонимной записки?

— Нет.

— А вам не кажется, что почерк подозрительно напоминает ваш собственный, чуть-чуть, впрочем измененный?

— Нет, не кажется!

— А я утверждаю, что вы сами написали эту записку.

— Я?! Для чего?

— Чтобы иметь неопровержимое алиби! Вы назначили самому себе свидание в уединенном месте, а для большей убедительности — написали эту записку.

— Вы хотите меня оклеветать!

— Нет, но почему, скажите на милость, я должен верить, что в тот вечер вы находились в каком-то сомнительном месте, а не покупали стрихнин?

— Но я не покупал стрихнин!

— А я утверждаю, что покупали!

— Это ложь!

— Тогда я предоставляю присяжным самим сделать выводы из поразительного сходства почерка, которым написана эта записка, с почерком самого мистера Кавендиша!

С видом человека, исполнившего свой долг, мистер Филипс возвратился на место, и судья объявил, что следующее заседание состоится в понедельник.

Я взглянул на Пуаро. Он выглядел крайне расстроенным.

— Что случилось? — спросил я удивленно.

— Друг мой, дело приняло неожиданный оборот. Все очень плохо.

Но меня эти слова обрадовали. Значит, есть еще надежда, что Джона оправдают?

Я проводил Пуаро до дома, и он предложил зайти. Настроение моего друга нисколько не улучшилось. Тяжело вздохнув, он взял с письменного стола колоду карт и, к моему великому удивлению, начал строить карточный домик.

Заметив мое недоумение, Пуаро сказал:

— Не беспокойтесь, друг мой, я еще не впадаю в детство! Просто нет лучшего способа успокоиться. Четкость движений влечет за собой четкость мысли, а она мне сейчас нужна, как никогда.

— Пуаро, что произошло?

— Смотрите, — и легким щелчком он развалил карточный домик, — я могу объяснить, как произошло преступление, но без последнего звена в цепочке моя теория так же неустойчива, как это сооружение!

Пуаро начал строить новый домик, и я восхищенно проговорил:

— Какие четкие движения! Кажется, я лишь однажды видел, как у вас дрожат руки.

— Наверное, в тот момент я очень волновался.

— Волновался — это не то слово! Помните, как вы разозлились, когда увидели, что замок розовой папки взломан? Подойдя к камину, вы стали выравнивать безделушки, и я заметил, как сильно дрожат ваши руки. Однако…

Внезапно мой друг издал страшный стон и, закрыв лицо руками, откинулся в кресло.

— Что случилось, Пуаро? Вам плохо?

— Хастингс! Хастингс! Кажется, я все понял!

Я облегченно вздохнул.

— Что, очередная «маленькая идея»?

— Друг мой, идея грандиозная! Потрясающая! Спасибо, Хастингс!

— За что?

— Этой идеей я обязан вам.

Не успел я опомниться, как Пуаро выскочил из комнаты. Через пару минут дверь отворилась, и вошла миссис Кавендиш.

— Что случилось с вашим другом? Он подбежал ко мне с криком: «Где гараж?» — но прежде чем я ответила хоть слово, он выскочил на улицу.

Мы подошли к окну. Пуаро, без шляпы, со съехавшим набок галстуком, бежал по улице.

— Его остановит первый же полицейский.

Мэри пожала плечами.

— Не понимаю, что случилось?

— Откуда я знаю! Он строил карточный домик, вдруг подскочил как ужаленный и выбежал из комнаты.

— Надеюсь, к обеду он вернется.

Однако ни к обеду, ни к ужину Пуаро не появился.

11. Последнее звено

Все утро следующего дня я тщетно прождал своего друга и начал было уже беспокоиться, когда, около трех часов, с улицы послышался звук подъезжавшего автомобиля.

Я подошел к окну и увидел, что в машине сидели Пуаро и Джепп с Саммэрхэем. Мой друг излучал блаженное самодовольство. Завидев миссис Кавендиш, он выскочил из автомобиля и обратился к ней изысканным поклоном:

— Мадам, позвольте мне собрать в гостиной обитателей усадьбы.

Мэри грустно улыбнулась.

— Мсье Пуаро, вам предоставлена полная свобода действий. Поступайте, как считаете нужным.

— Благодарю, мадам, вы очень любезны.

Когда я вошел в гостиную, Пуаро уже расставил стулья и деловито пересчитывал пришедших.

— Так. Мисс Ховард — здесь. Мадемуазель Цинция — здесь. Мсье Лоуренс. Доркас. Анни. Хорошо. Сейчас придет мистер Инглторп — я послал ему записку, — и можно начинать.

— Если здесь снова появится этот человек, — воскликнула мисс Ховард, — я буду вынуждена уйти.

— Мисс Ховард, — взмолился Пуаро, — очень прошу вас — останьтесь.

Эви нехотя села на место. Через несколько минут вошел Альфред, и Пуаро торжественно обратился к собравшимся:

— Мсье, мадам! Как вы знаете, мистер Джон Кавендиш попросил меня помочь в поисках убийцы его матери.

Я сразу осмотрел комнату покойной, которая до моего прихода была заперта. Там обнаружились три улики. Первая — кусочек зеленой материи на засове двери, ведущей в комнату мисс Мердок. Вторая — свежее пятно на ковре возле окна. Третья — пустая коробка из-под бромида, который принимала покойная.

Кусочек материи я передал полиции, но на него не обратили большого внимания и даже не поняли, что он был оторван от зеленого нарукавника.

Последние слова Пуаро вызвали большое оживление среди присутствующих.

— Из всех обитателей дома, — продолжал мой друг, — рабочие нарукавники есть только у миссис Кавендиш, которая ежедневно работает на ферме. Поэтому можно смело утверждать, что миссис Кавендиш ночью заходила в комнату миссис Инглторп, причем через дверь, ведущую в комнату мисс Мердок.

— Но эта дверь была закрыта изнутри, — сказал я удивленно.

— К моему приходу дверь, действительно, была закрыта на засов. Но это не означает, что она была закрыта и ночью. В суматохе, которая продолжалась до полудня, миссис Кавендиш вполне могла сама закрыть эту дверь.

Далее, из выступления миссис Кавендиш на дознании я заключил, что она что-то скрывает. Скажем, она утверждала, что слышала, как упал столик в комнате миссис Инглторп. Чтобы проверить ее слова, я попросил своего друга мсье Хастингса встать в коридоре возле комнаты миссис Кавендиш. Вместе с полицейскими я отправился в комнату миссис Инглторп и во время обыска случайно опрокинул столик. Как и следовало ожидать, мой друг не слышал ни звука. Теперь я уже почти не сомневался, что в тот момент, когда подняли тревогу, миссис Кавендиш находилась не в своей комнате (как было сказано в ее показаниях!), а в комнате миссис Инглторп.

Я взглянул на Мэри. Ее лицо покрывала смертельная бледность, но она старалась сохранить спокойствие.

— Теперь попробуем восстановить ход событий. Миссис Кавендиш находится в комнате своей свекрови. Она пытается найти какой-то документ. Вдруг миссис Инглторп просыпается, издает жуткий хрип и начинает биться в конвульсиях. Она пытается дотянуться до колокольчика и случайно переворачивает столик. Миссис Кавендиш вздрагивает, роняет свечу и воск разливается по ковру. Она поднимает свечу, быстро перебегает в комнату мисс Мердок и оттуда в коридор. Но там уже слышен топот бегущей прислуги. Что делать? Она спешит обратно в комнату мисс Мердок и начинает будить девушку. Из коридора слышны крики. Все пытаются проникнуть в комнату миссис Инглторп, и отсутствия миссис Кавендиш никто не замечает.

Пуаро взглянул на Мэри.

— Пока все верно, мадам?

Мэри кивнула.

— Да, совершенно верно. Я бы и сама уже давно все рассказала, если бы была уверена, что это облегчит положение моего мужа.

— Возможно, вы правильно сделали, что смолчали. Итак, я восстановил ход событий и должен был разобраться в других фактах.

— Мэри, — воскликнул Лоуренс, — так значит, это ты сожгла последнее завещание?!

— Нет, завещание мог сжечь только один человек — моя свекровь!

Я даже привстал от удивления.

— Но постойте! Она сама только накануне составила это завещание!

Пуаро улыбнулся.

— Тем не менее, друг мой, миссис Кавендиш права. Иначе вы не сможете объяснить, почему в жаркий день миссис Инглторп попросила разжечь камин у себя в комнате.

Действительно, подумал я, как же мне это раньше не пришло в голову.

— Температура в тот день была 27 градусов в тени. Камин в такую жару ни к чему. Значит, его разожгли, чтобы сжечь то, что нельзя уничтожить иначе. Поскольку в усадьбе строго соблюдался режим экономии и прислуга не давала пропасть ни одному клочку исписанной бумаги, то оставалось только сжечь завещание. Я понял это сразу, как только узнал, что миссис Инглторп приказала в тот день разжечь камин. Поэтому обугленный обрывок завещания не был для меня неожиданностью Конечно, тогда я еще не знал, что завещание было составлено лишь несколькими часами ранее. Более того, когда все это выяснилось, я ошибочно связал уничтожение завещания со ссорой, которую слышала Доркас, и посчитал, что завещание составлено еще до скандала. Однако выяснились дополнительные подробности, и я понял, что ошибался. Пришлось заново сопоставлять все факты. Итак, в 4 часа Доркас слышит, как разгневанная миссис Инглторп кричит, что не побоится скандала между мужем и женой, даже если он станет достоянием гласности. А вдруг эти слова были адресованы не ее мужу, а мистеру Джону Кавендишу? Через час, то есть около пяти, она говорит почти то же самое, но уже в иной ситуации. Она признается Доркас, что не знает, как поступить, поскольку боится скандала между мужем и женой. В 4 часа миссис Инглторп, хотя и была разгневана, но вполне владела собой. В пять часов она выглядела совершенно подавленной и опустошенной.