Конечно, он ее не заметил — хоть в этом ей повезло.

Как и предвидела Ева, они разыскивали ее. Тоби в длинном плаще поверх пижамы перешел улицу и уже открывал переднюю калитку виллы «Мирамар».

Ограда со стороны улицы имела в высоту около пяти футов. Посредине находился арочный проем с решетчатой калиткой. Высокие и тусклые фонари на рю дез Анж отбрасывали сквозь ветки каштанов призрачный зеленоватый свет на фигуру Тоби у калитки, оставляя в тени передний сад дома Евы. Никакой толпы полицейских на улице не было — только один назойливый ажан, который спас Еву от разоблачения. Как только Тоби взялся за калитку, его окликнул сзади громовой голос:

— Attendez la, jeune homme! Qu'est-ce que je vous? Vous filez a l'anglaise, hein? Hein, hein, hem?[6]

С каждым новым «hein» голос звучал все громче. На улице послышались шаги.

Повернувшись, Тоби развел руками и ответил по-французски. Его французский был достаточно беглым, хотя говорил он с отвратительным акцентом, который, как часто подозревала Ева, намеренно культивировал, дабы показать, что не имеет ничего общего с проклятыми иностранцами.

— Я иду в дом мадам Нил. Сюда! — крикнул он полицейскому и постучал по калитке.

— Нет, месье. Вам не разрешается покидать дом. Пожалуйста, вернитесь. Быстро, быстро, быстро!

— Но я же объяснил вам…

— Вернитесь, месье. Пожалуйста, без глупостей!

Тоби взмахнул руками с усталым отчаянием. Ева видела, как он повернулся под фонарем, видела его добродушное лицо с коротко подстриженными усами, теперь искаженное настолько сильными эмоциями, что они, казалось, озадачивали его самого. В том, что он страдает, не мог бы усомниться никто — тем более Ева.

— Месье инспектор, — сказал он (следует помнить, что французское слово inspecteur означает всего лишь полицейского), — пожалейте мою мать. Она наверху в истерике. Вы же видели ее.

— Да, — подтвердил полицейский.

— Она просила меня найти мадам Нил. Только мадам Нил может ей помочь. Кроме того, я не ухожу по-английски, а просто иду в этот дом. — Он снова начал стучать по калитке.

— Вы никуда не пойдете, месье.

— Мой отец мертв…

— Разве я виноват, что произошло убийство? — осведомился полицейский. — Убийство в Ла-Банделетт! Это уж слишком! Не хочу даже думать о том, что скажет месье Горон. Самоубийства в казино выглядят достаточно скверно. Но это! — В хриплом голосе послышались нотки отчаяния. — О боже, еще кто-то из них!

Отчаяние было вызвано тем, что на улице снова послышались шаги — на сей раз быстрые и легкие. Дженис Лоз в ярко-алой пижаме присоединилась к паре у калитки. Ее пушистые рыжие волосы контрастировали со смертельной бледностью хорошенького личика. В свои двадцать три года Дженис была маленькой и кругленькой, опрятной и энергичной, с фигурой (а иногда и скромностью) восемнадцатого столетия. Сейчас она выглядела ошеломленной и готовой заплакать.

— В чем дело? — напустилась Дженис на Тоби. — Где Ева? Почему ты стоишь здесь?

— Потому что этот болван говорит…

— И это тебя задерживает? Меня бы он не остановил.

Очевидно, полицейский понимал по-английски. Когда Дженис посмотрела сквозь решетку калитки — прямо в глаза Еве, но не видя ее, — снова раздался пронзительный звук свистка.

— Я вызвал моих друзей, — мрачно объяснил полицейский. — Вы вернетесь со мной по-хорошему, месье, мадемуазель, или вам нужен конвой?

Взяв Тоби за руку, он извлек из-под плаща короткую резиновую дубинку.

— Сожалею, месье! Мне это так же неприятно, как вам видеть вашего отца в таком состоянии.

Тоби прикрыл глаза ладонью. Дженис внезапно повернулась и побежала к дому Лозов.

— Но я должен выполнять приказания. — Голос полицейского стал жалобным. — Всего через четверть часа прибудет начальник, и тогда вы, несомненно, сможете повидать мадам. А пока что будьте любезны…

— Ладно, — проворчал Тоби.

Полицейский отпустил его руку. Прежде чем уйти, Тоби бросил взгляд на виллу «Мирамар». Его коренастая фигура в длинном плаще выглядела нелепо. Под влиянием обуревавших его эмоций он впал в чудовищную мелодраму.

— Прекраснейшая, добрейшая женщина из всех, которые когда-либо существовали… — забормотал Тоби.

— Кто?

— Мадам Нил. — Тоби указал на виллу.

— А-а! — Полицейский вытянул шею, разглядывая дом, где обитало такое совершенство.

— Никто не может с ней сравниться. Ее благородный образ мыслей, чистота и… — Тоби судорожно глотнул, сдержав себя с усилием, которое Ева почти ощутила. — Если мне нельзя пойти туда, — добавил он по-французски, устремив на калитку покрасневшие глаза, — вы не возражаете, чтобы я позвонил ей по телефону?

— Мои инструкции, месье, не включают запрет на телефонные переговоры, — после небольшой паузы ответил полицейский. — Вы можете позвонить. Вот только бежать вам незачем!

Снова телефоны.

Ева молилась, чтобы полицейский не остался у калитки. Она должна быть у аппарата, когда позвонит Тоби. Ей не приходило в голову, до какой степени он ее идеализирует. За такую цветистую чушь ему следовало бы надрать уши. Тем не менее сердце Евы заболело по-новому. С одной стороны, ока кипела от раздражения, но с другой — чисто женской — снова поклялась, что сделает все, дабы Тоби не узнал о ночной интерлюдии на вилле.

Открыв калитку, полицейский просунул голову внутрь, заставив Еву затаить дыхание, и удовлетворенно кивнул. Она слышала его шаги через улицу. Когда дверь дома напротив захлопнулась, Ева побежала к собственной двери.

Ее пеньюар распахнулся, так как пояс развязался опять, но она не обратила внимания. Всего несколько шагов отделяли ее от парадной двери, но ей эта пробежка казалась бесконечной. Даже чтобы вставить ключ в замок, потребовалось время, поскольку бородка не попадала в скважину, царапая металл.

Наконец Ева оказалась в гостеприимном сумраке виллы. Приглушенный стук закрывшейся двери отделил ее от гнавшихся за ней демонов. Она чувствовала — и была права, — что ее никто не видел. Сердце Евы бешено колотилось, чужая кровь снова жгла руку, мысли вращались медленно, как застревающее колесо. Пока она стояла в темноте, пытаясь перевести дух и успокоиться перед разговором с Тоби, наверху зазвонил телефон.

Но теперь бояться было нечего. Ева убеждала себя, что все будет в порядке. Должно быть! Завернувшись в пеньюар, она стала подниматься наверх, чтобы ответить на звонок.

Глава 6

Спустя неделю — в понедельник 1 сентября — месье Аристид Горон сидел на террасе отеля «Донжон» со своим другом, доктором Дермотом Кинроссом.

Месье Горон скорчил гримасу.

— Мы решили, — сообщил он, помешивая кофе, — арестовать мадам Еву Нил за убийство сэра Мориса Лоза.

— Улики не вызывают сомнений?

— К сожалению, никаких.

Дермот Кинросс ощутил легкий озноб.

— Значит, ее…

Месье Горон задумался.

— Нет, — ответил он, прищурив глаз, будто наблюдая за весами. — По-моему, это маловероятно. Такая нежная, красивая шея…

— Тогда…

— Скорее всего, пятнадцать лет на острове. Возможно, десять или даже пять, если она наймет толкового адвоката и пустит в ход свои чары. Конечно, вы понимаете, что даже пять лет на острове не фунт изюма.

— Что верно, то верно. И как же мадам Нил… воспринимает это?

— В том-то и беда, — вздохнул месье Горон, вынимая ложку из кофейной чашки. — Эта очаровательная дама полагает, будто вышла сухой из воды. Она даже понятия не имеет, что ее подозревают. Мне предстоит печальная обязанность сообщить ей…

У префекта полиции были причины печалиться. Преступления, столь редкие в Ла-Банделетт, расстраивали его. Месье Горон был дружелюбным кругленьким человечком с кошачьей походкой, в гетрах и белой розой в петлице. Префекту редко приходилось выполнять обязанности полицейского — в Ла-Банделетт он действовал скорее в качестве церемониймейстера. Но при этом месье Горон был проницательным человеком.

Вокруг него расстилались его владения — белая авеню де ла Форе, полная автомобилей и открытых экипажей. Над ней возвышался фасад отеля «Донжон», чьи полосатые оранжево-черные навесы предохраняли террасу от солнца. За маленькими столиками сидело не так много людей. Выпуклые глаза месье Горона внимательно разглядывали гостя.

— Тем не менее мадам Нил не по себе, — добавил он. — Что-то ее тревожит. Увиделась с семьей Лоз и сразу переменилась. Мучает совесть? Или что-то еще? Как я говорил, доказательства не вызывают сомнений…

— И все же вы не удовлетворены, — заметил Дермот Кинросс на вполне сносном французском.

Месье Горон прищурился.

— Вы угадали, — признал он. — Я не вполне удовлетворен. Поэтому должен попросить вас об услуге.

Дермот вежливо улыбнулся.

Трудно сказать, что именно во внешности доктора Кинросса выделяло его из толпы, вызывая желание познакомиться с ним. Возможно, выражение терпимости на лице, наводившее на мысль, что этот человек близок вам по духу и должен вас понять.

Это было загорелое, доброе и задумчивое лицо, с легкими морщинами от научных занятий, с темными глазами, взгляд которых оказывался по большей части рассеянным. Лишь под определенным углом можно было заметить, что одна его сторона подверглась пластической хирургии после взрыва снаряда при Аррасе.[7] На этом лице запечатлелись интеллект и юмор при полном отсутствии легкомыслия, а напоминание о силе характера появлялось на нем лишь в случае необходимости.

Дермот Кинросс курил сигарету, а перед ним стоял стакан виски с содовой. Хотя он вроде бы пребывал в каникулярном настроении, в действительности каникулы были ему неведомы.

— Продолжайте, — сказал он.

Префект полиции понизил голос: