— А папе Лозу нравится твой банковский счет.

— Не смей так говорить!

— Я не могу это доказать. Но однажды…

Нед сделал паузу и провел по лбу тыльной стороной ладони. Ева могла поклясться, что он смотрит на нее с искренней привязанностью, — это озадачивало и приводило в отчаяние.

— Ева, — снова заговорил Нед, — я не собираюсь позволить тебе сделать это.

— Сделать что?

— Совершить такую ошибку.

Когда он отошел погасить сигарету в пепельнице на туалетном столике, Ева вся напряглась. Глядя ему вслед и хорошо его зная, она чувствовала, что в душе он ликует. Нед зажег другую сигарету и повернулся к ней. На его лбу под жесткими светлыми волосами обозначились горизонтальные морщинки.

— Сегодня, Ева, я кое-что узнал в «Донжоне».

— Ну?

— Папа Лоз, — продолжал Нед, пуская дым и кивая в сторону окон, — туговат на ухо. Но если я раздвину портьеры и крикну ему, спрашивая, как он поживает…

Снова молчание.

Ева ощущала физическую боль, зародившуюся где-то в животе и распространявшуюся по всему телу, даже затуманивая зрение. Все выглядело не вполне реальным. Едкий сигаретный дым наполнял душную комнату. Она видела глаза Неда, смотрящие на нее сквозь дымную пелену, и слышала собственный голос, звучащий словно издалека.

— Ты не способен на такой грязный трюк!

— Я?

— Даже ты!

— Но разве это грязный трюк? — Нед указал на нее пальцем. — А что ты сделала? Ты считаешь себя абсолютно невинной?

— Да.

— Повторяю снова: ты образец добродетели, а я злодей из пьесы. Я проник сюда силой, хотя у меня был ключ. — Он продемонстрировал его. — Допустим, я подниму шум. Чего тебе бояться?

У Евы пересохли губы. Казалось, воздух вокруг разрядился.

— Я прохвост, которого нужно отдубасить, если Тоби Лоз в состоянии это сделать. Ты пыталась меня вышвырнуть, не так ли? Конечно, твои друзья знают тебя и поверят каждому твоему слову. Ладно, обещаю, что не буду опровергать твою историю. Если ты действительно ненавидишь и презираешь меня и если эти люди таковы, какими ты их описываешь, почему бы тебе не закричать самой вместо того, чтобы впадать в истерику, когда я угрожаю это сделать?

— Нед, я не могу это объяснить…

— Почему?

— Потому что ты не поймешь.

— Не пойму?

Ева беспомощно всплеснула руками. Как объяснить весь мир полудюжиной слов?

— Могу сказать только одно. — Ева говорила спокойно, хотя ее глаза наполнились слезами. — Я бы скорее умерла, чем позволила кому-нибудь знать, что ты был здесь этой ночью.

Мгновение Нед молча смотрел на нее.

— Вот как? — Повернувшись, он быстро шагнул к окнам.

Первым порывом Евы было выключить свет. Она побежала к туалетному столику, путаясь в складках пеньюара, чей атласный пояс снова развязался. Впоследствии Ева не помнила, кричала ли она на Неда. Споткнувшись о табурет, Ева подняла руку к выключателю, нащупала его и едва не вскрикнула от облегчения, когда комната погрузилась в темноту.

Можно сомневаться в том, действительно ли Нед — даже в таком состоянии — намеревался окликнуть через улицу сэра Мориса Лоза. Но в любом случае это ничего бы не изменило.

Нед смотрел на находящиеся менее чем в пятидесяти футах освещенные окна кабинета сэра Мориса. Это были окна от потолка до пола, во французском стиле. Они выходили на маленький каменный балкон с чугунными перилами, нависающий над парадной дверью. Окна были приоткрыты, стальные ставни распахнуты, а портьеры раздвинуты.

Но кабинет за окнами выглядел не так, как несколько минут назад, когда Нед впервые заглянул туда.

— Нед! — испуганно окликнула Ева.

Ответа не последовало.

— Нед! В чем дело?

Он указал рукой на дом напротив, и этого было достаточно.

Они видели квадратную комнату среднего размера, со стенами, уставленными застекленными шкафчиками причудливой формы, где хранились предметы коллекции. Через два окна можно было рассмотреть почти все помещение. Один-два книжных шкафа прерывали ряд шкафчиков с редкостями. Мебель украшали парча и позолота, выделяющиеся на фоне белых стен и серого ковра. Когда Нед заглядывал в кабинет в прошлый раз, там горела только настольная лампа. Теперь же, с ужасающей четкостью, невыносимой для обоих зрителей, сцену освещала люстра.

Через окно слева они видели большой письменный стол сэра Мориса Лоза, стоящий у левой стены, а через окно справа — белый мраморный камин в правой стене. В задней стене кабинета виднелась дверь на лестницу к верхнему коридору.

Кто-то осторожно закрывал эту дверь.

Они видели, как она двигалась, когда этот человек выскальзывал из кабинета. Ева подошла слишком поздно, чтобы разглядеть лицо, которое преследовало бы ее по ночам, но Нед смог это сделать.

Скрытый закрывающейся дверью человек просунул в комнату руку — казавшуюся маленькой на таком расстоянии — в коричневой перчатке. Рука коснулась выключателя у двери. Согнутый палец надавил на кнопку выключателя, погасив люстру. После этого высокая белая дверь с металлической ручкой бесшумно закрылась.

Теперь только настольная лампа под зеленым стеклянным колпаком отбрасывала тусклый свет на большой письменный стол у левой стены и придвинутое к нему вращающееся кресло. Сэр Морис Лоз, которого они видели в профиль, по-прежнему сидел в нем. Но он уже не держал в руке лупу, и ему было не суждено держать ее снова.

Лупа лежала на промокательной бумаге, прикрывающей стол. На этой бумаге — по всей поверхности стола — были разбросаны прозрачные осколки какого-то разбитого предмета, поблескивающие при свете лампы, словно розовый снег. Среди осколков виднелось что-то золотое, возможно, еще какие-то яркие вкрапления. Но цвета было трудно различить из-за брызг крови на столе и даже на стене.

Ева Нил впоследствии не могла вспомнить, сколько времени она простояла неподвижно, как загипнотизированная, чувствуя подступающую к горлу тошноту и все же отказываясь верить своим глазам.

— Нед, меня сейчас…

— Тихо!

Голова сэра Мориса Лоза была разбита несколькими ударами каким-то орудием, находящимся вне поля зрения. Колени, просунутые между тумбами стола, помешали телу соскользнуть с кресла. Подбородок опустился на грудь; руки безвольно повисли. Кровь, стекающая по щеке к кончику носа, образовала красную шапку на неподвижной голове.

Глава 4

Так умер сэр Морис Лоз, рыцарь, ранее проживавший на Куин-Эннс-Гейт в Вестминстере, а впоследствии на рю дез Анж в Ла-Банделетт.

В те давние дни, когда у газет было мало материала, но много бумаги для печати, его смерть вызвала сенсацию в английской прессе. Правда, очень немногие знали, кто такой сэр Морис, не говоря уже о том, за что его удостоили рыцарским званием, покуда его не убили загадочным образом, сразу сделав объектом всеобщего интереса. Как выяснилось, рыцарство он получил за деятельность во благо гуманизма в прошлом. Сэр Морис Лоз ратовал за расчистку трущоб, тюремную реформу, облегчение условий морской службы.

«Кто есть кто» называл в числе его хобби «коллекционирование и облагораживание человеческой натуры». Сэр Морис принадлежал к тем противоречивым личностям, которые спустя несколько лет едва не привели Англию к гибели. Он жертвовал большие суммы на благотворительные цели и постоянно требовал от властей увеличения расходов на повышение качества жизни народа, но поселился за границей, избегая уплаты подоходного налога. Низенький, толстый, глуховатый, с усами и маленькой бороденкой, сэр Морис существовал в своем собственном мире. Но его качества популярного, доброго и приятного человека получили полное признание в семье. И это признание было заслуженным. Морис Лоз действительно был таким, каким казался.

Тем не менее кто-то с расчетливой жестокостью и свирепостью размозжил ему голову. И в этот сонный ночной час Ева Нил и Нед Этвуд — пара незапланированных свидетелей — стояли у окна, выходящего на тихую улочку, как пара испуганных детей.

Ева больше не могла выносить вида крови, поблескивающей при свете лампы. Она отшатнулась от окна и больше не смотрела в него.

— Нед, отойди оттуда.

Ее компаньон не ответил.

— Нед, он действительно…

— Да. По крайней мере, я так думаю. Отсюда трудно судить.

— Может быть, он только ранен.

Нед снова не ответил. Из них двоих мужчина казался более потрясенным, чем женщина. Но это было естественно, так как он видел что-то, чего не видела она, — лицо человека в коричневых перчатках. С колотящимся сердцем и пересохшим горлом Нед продолжал вглядываться в тускло освещенную комнату.

— Я сказала, может быть, он только ранен!

Нед откашлялся.

— Ты имеешь в виду, что нам следует…

— Мы не сможем войти туда, — прошептала Ева, до которой дошел весь ужас ситуации, — даже если бы захотели.

— Да, вероятно…

— Что с ним случилось?

Нед начал говорить, но сдержался. Ситуация была слишком хороша (или слишком плоха), чтобы быть правдой. Слова тут не подходили. Вместо них он прибег к пантомиме, изобразив человека, наносящего свирепые удары каким-то орудием. Их голоса звучали хрипло. Когда они говорили чуть громче шепота, слова как будто отзывались эхом в печных трубах, и они тут же умолкали. Нед снова прочистил горло.

— У тебя есть бинокль — полевой или театральный?

— Зачем он тебе?

— Не важно. Есть или нет?

Полевой бинокль… Стоя спиной к стене у окна, Ева попыталась сосредоточиться на этом. Полевой бинокль, скачки, Лоншан…[5] Она была в Лоншане с семьей Лоз всего несколько недель тому назад. Память возвращалась вспышками цвета и залпами звука: крики зрителей, разноцветные рубашки жокеев, лошади, мчащиеся мимо белых перил, яркое солнце… Морис Лоз в сером цилиндре, подносящий к глазам бинокль… Дядя Бен, как всегда сделавший ставку и проигравший…