Тоби наконец обрел дар речи.

— Ты написала эту записку… — начал он.

Прю не обратила на него внимания, ограничившись рассеянной улыбкой. Ее куда больше интересовала Ева.

— Я попросила у него эту компенсацию, чтобы мы могли расстаться друзьями. Я желала ему добра и даже поздравила с будущим браком. Но он отказал мне, заявив, что пребывает в стесненных обстоятельствах. — Взгляд Прю свидетельствовал, что она об этом думает. — Потом умер его папа. Это очень печально… — Прю казалась искренне огорченной, — поэтому я не беспокоила Тоби целую неделю, только выражая ему сочувствие. Кроме того, он говорил, что, став наследником своего папы, сможет быть щедрым со мной. Однако вчера он сказал, что дела его папы в беспорядке, денег осталось немного, а мой сосед месье Вейль, антиквар, требует платы за разбитую табакерку стоимостью — можете себе представить? — в семьсот пятьдесят тысяч франков!

— Эта записка… — снова начал Тоби.

Но Прю опять обратилась к Еве.

— Да, я ее написала, — признала она. — Моя сестра Иветт об этом не знает. Это моя собственная идея.

— Почему вы написали ее? — осведомилась Ева.

— Нужно ли об этом спрашивать, мадам?

— Нужно.

— Но это должно быть очевидно каждому разумному человеку, — укоризненно промолвила Прю. Наклонившись, она погладила Тоби по голове. — Я очень люблю бедняжку Тоби…

Упомянутый джентльмен вскочил на ноги.

— К тому же я не богата. Хотя, думаю, вы согласитесь, — Прю встала на цыпочки, чтобы полюбоваться собой в зеркале над камином, — что я, несмотря на все это, недурно выгляжу.

— Выглядите вы превосходно.

— Ну, мадам весьма состоятельна — во всяком случае, мне так говорили. Разумные и воспитанные люди должны понимать такие вещи без объяснений.

— Тем не менее я не…

— Мадам хочет выйти замуж за моего бедного Тоби. Мне жаль терять его, но я, как у вас говорят, умею проигрывать. Я независима. Я не вмешиваюсь ни в чьи дела. Но нужно быть практичной. Поэтому, если мадам согласится выплатить мне маленькую компенсацию, все можно будет уладить с наилучшими последствиями для всех.

Снова наступила долгая пауза.

— Почему мадам смеется? — осведомилась Прю куда более резким тоном.

— Прошу прошения. Я не смеюсь. Могу я сесть?

— Ну конечно. Я забыла о хороших манерах! Присаживайтесь — это любимое кресло Тоби.

Лицо Тоби уже не было багровым от стыда и унижения. Он больше не являл собой жалкую картину измочаленного боксера в конце пятнадцатого раунда, столь униженного, что хотелось похлопать его по спине и сказать: «Все в порядке, старина».

Тоби все еще держался скованно, но гнев и притворство уже заявляли о себе. Человеческая натура всегда остается таковой, нравится нам это или нет. Он попал в неловкое положение и хотел взвалить вину за это на кого-то другого — быть может, на всех.

— Убирайся, — приказал он Прю.

— Месье?

— Я сказал, убирайся!

— Ты не забыл, — вмешалась Ева так хладнокровно, что Тоби опешил, — что это дом мадемуазель Латур?

— Мне плевать, чей это дом. Пусть она… — С усилием сдержавшись, Тоби провел рукой по волосам и выпрямился, тяжело дыша. — Пожалуйста, выйди отсюда, — снова обратился он к Прю. — Я хочу поговорить с мадам.

Лицо Прю сразу прояснилось.

— Мадам, несомненно, хочет обсудить размер компенсации? — спросила она с сочувствием.

— Что-то вроде этого, — согласилась Ева.

— Я все понимаю, — промолвила Прю. — Поверьте, я рада, что мадам воспринимает все это с таким благородством. Должна признаться, что на какой-то момент я забеспокоилась. Сейчас я уйду, но буду наверху. Когда вы захотите меня видеть, постучите в потолок этой шваброй, и я спущусь. До свидания, мадам. До свидания, Тоби.

Подобрав со стола пояс, иголку и нитку, Прю направилась к двери в задней стене гостиной, дружелюбно кивнула и выплыла в цветочном аромате, тщательно закрыв за собой дверь.

Ева молча опустилась в кресло у стола.

Тоби отошел и оперся локтем на камин. Предгрозовую атмосферу в комнатке позади цветочного магазина мог бы ощутить даже менее чуткий человек, чем Тоби Лоз.

Немногим женщинам выпадала такая возможность, как Еве. После пережитых мучений она могла обрушить на Тоби всю накопившуюся ярость и боль. Любой посторонний наблюдатель подстрекал бы ее с радостными криками устремиться на врага. Но посторонним легко говорить.

Молчание затягивалось. Тоби, втягивая голову в плечи и теребя усы, время от времени бросал на Еву косые взгляды, дабы проверить, как она воспринимает ситуацию.

Ева произнесла только одно слово:

— Ну?

Глава 14

— Послушай, — выпалил Тоби. — Мне чертовски жаль…

— Вот как?

— Я имею в виду, жаль, что ты об этом узнала.

— И ты боишься, что об этом узнают и в банке?

Тоби задумался.

— Нет, с этим все в порядке, — заверил он. Внезапно на его лице мелькнуло облегчение. — Значит, ты из-за этого беспокоилась?

— Возможно.

— Конечно, я тоже думал об этом, — вполне серьезно продолжал Тоби. — Но с банком все в порядке, пока не вовлекаешь его в открытый скандал. Этого они боятся, как чумы. А в остальном твоя личная жизнь их не касается. Между нами говоря… — он огляделся вокруг, — старик Дюфур, управляющий банка, ездит в Булонь к одной poule.[11] Факт! В банке все это знают. Разумеется, это строго между нами.

— Естественно.

Лицо Тоби снова покраснело.

— Больше всего, Ева, мне нравится то, что ты с ходу все понимаешь.

— Неужели?

— Да, — кивнул Тоби, избегая ее взгляда. — Нам незачем это обсуждать. О таких вещах я не хотел бы говорить ни с одной приличной женщиной, тем более с тобой. Но раз все стало известно… ну, ничего не поделаешь.

— Действительно.

— Большинство женщин устроили бы истерику. Ты не знаешь, каково мне приходилось последние недели, еще до папиной смерти. Возможно, ты заметила, что я был сам не свой. Эта маленькая сучка наверху — худшая головная боль, какая только была у меня в жизни. Ты и представить не можешь, чего я натерпелся.

— И это все, что ты хочешь мне сказать? — медленно спросила Ева.

Тоби заморгал.

— Все, что я хочу тебе сказать?

Ева Нил, как говорится, прошла хорошую школу. Но в то же время она была дочерью старого Джо Нила из Нилз-Миллз в Лумхолте, графство Ланкашир. Подобно старому Джо, некоторые вещи она могла терпеть до бесконечности а некоторые вовсе не могла выносить.

Когда Ева сидела в кресле мадемуазель Прю, ей казалось, будто комната плавает в туманной дымке. Она видела затылок Тоби, отражающийся в зеркале над камином и крошечную лысину, не более шестипенсовой монеты среди густых волос. Почему-то это зрелище стало для нас последней каплей.

Ева выпрямилась.

— Тебе никогда не приходило в голову, — осведомилась она, — что ты просто бесстыжий наглец?

Тоби выглядел так, словно не мог поверить своим ушам.

— Тебе не казалось забавным, — продолжала Ева, — что ты проповедовал мне высокие моральные принципы, изображая благородного сэра Галахада,[12] а сам держал на поводке эту девицу все время, как мы с тобой знакомы?

Тоби был в ужасе.

— Право, Ева! — пробормотал он, нервно озираясь, как будто боялся оказаться лицом к лицу с управляющим банком, месье Дюфуром.

— Да, право! — передразнила Ева. — Тьфу!

— Не ожидал услышать от тебя такие выражения.

— Выражения! А как насчет действий?

— Каких действий?

— Значит, ты можешь «простить и забыть» то, что делаю я? Еще бы, ты, лицемерный Урия Хип![13] А как же насчет твоих высоких идеалов, простодушный молодой человек со строгим моральным кодексом?

Тоби был не только озадачен, а изумлен такой реакцией. Он продолжал близоруко моргать, совсем как его мать.

— Но это совсем другое дело, — запротестовал он тоном взрослого человека, объясняющего ребенку очевидные вещи.

— Почему?

Тоби не находил слов. Казалось, от него требуют объяснить дюжиной фраз принципы строения Солнечной системы или всего мироздания.

— Моя дорогая Ева! У мужчины бывают… ну, импульсы.

— А у женщины, по-твоему, их не бывает?

— Вот как? — ощетинился Тоби. — Значит, ты признаешь?

— Что признаю?

— Что снова связалась с этой свиньей Этвудом?

— Я не говорила ничего подобного. Я сказала, что у женщины…

— О нет. — Тоби покачал головой с видом человека, который обладает знаниями, доступными лишь богам. — Не у приличной женщины. Вот в чем разница между нами. Если у женщины бывают такие импульсы, она не леди и не стоит того, чтобы ее идеализировали. Поэтому ты меня так удивила, Ева. Не возражаешь, если я выскажусь откровенно? Ты знаешь, что я ни за что на свете не стал бы тебя обижать. Но я не могу молчать о том, что у меня на душе. Этим вечером я увидел тебя в новом свете. Мне кажется…

Ева не прерывала его.

Она равнодушно отметила, что Тоби стоит слишком близко к огню, что серая ткань его брюк уже начинает морщиться и дымиться и что в следующую секунду ему обожжет ноги. Но эта перспектива ее не волновала.

Монолог прервала мадемуазель Прю, которая вошла, постучав в дверь, и поспешила к столу с виноватым видом.

— Мои нитки, — объяснила она. — Я ищу еще одну катушку.

Прю начала рыться в корзине с рукоделием, покуда Тоби подпрыгнул от боли, когда ткань обожгла ему икры, а душа Евы танцевала сарабанду при виде этого.

— Дорогой Тоби, и вы, мадам, — продолжала мадемуазель Прю. — Могу Я попросить вас не кричать так громко? Мы здесь ведем себя респектабельно, и шум побеспокоит соседей.

— Разве мы кричали?