Я подумал о пронзительном ветре, несущем белые валы у входа в эту маленькую гавань, и спросил.

— А не опасно выходить в открытое море на шхуне в такую ночь?

— А чем тебе эта ночь не нравится? Прекрасная ночь, погода что надо. Лучше не бывает. Это пустяки. Я помню, как парни выходили в море в шесть вечера, в декабре месяце, когда штормит по-настоящему.

— Что же заставило вас так рисковать?

— Причина была серьезная, что и говорить,— он усмехнулся.— Выпивка кончилась, и ребята хотели успеть в Торбей, пока пивнушки не закроют. Твое здоровье, Калверт!

Я больше не задавал ему вопросов. Очевидно было, что Хатчинсон — именно тот человек, который мне этой ночью будет просто необходим. Он повернулся в сторону коридора и задумался:

— Двое парней женаты.. Я думаю...

— Никакой опасности для них нет. Кроме того, им хорошо заплатят за работу.

— Не надо все портить, Калверт.— Удивительно, как человеку с таким рокочущим басом удавалось временами переходить на мягкий полушепот.— За подобную работу мы денег не берем.

— Я не собираюсь нанимать вас,— устало пояснил я. Слишком много людей сегодня уже выражали свое несогласие с моими предложениями, чтобы и Тим Хатчинсон присоединялся к их числу.— Существует страховая премия. Меня уполномочили предложить вам половину.

— Ну, это совсем другое дело. Вытрясти из страховых компаний лишние денежки я никогда не откажусь. Но только не половину, Калверт. Это слишком много за день работы после того, что ты уже сделал. Двадцать пять процентов нам, семьдесят пять процентов тебе и твоим друзьям.

— Вы получите половину. Вторая половина пойдет на компенсацию ущерба пострадавшим. Например, одна пожилая пара с острова Ейлин Оран получит столько, сколько им и не снилось. Хватит, чтобы прожить безбедно до конца дней.

— А тебе ничего не достанется?

— Я получаю жалование, размер которого мне не хотелось бы обсуждать, потому что это больной вопрос. Государственным служащим не положено дополнительного вознаграждения.

— Ты хочешь сказать, что тебя бьют, сбивают в вертолете, топят, дважды пытаются убить, и все за какую-то жалкую зарплату? На кой черт тебе это надо, Калверт? Зачем ты это делаешь?

— Вопрос неоригинальный. Я задаю себе его раз по двадцать за день, а последнее время еще чаще. Нам пора трогаться.

— Я сейчас подниму парней. Они просто умрут от счастья, узнав, что страховая компания собирается преподнести им именные часы или что там они еще надумают. Лучше золотые часы с гравировкой. Надо будет настоять на этом.

— Премию выплатят наличными, никаких памятных подарков. Сумма зависит от того, сколько украденного удастся вернуть. Мы уверены в том, что весь груз «Нантвилля» будет обнаружен. Есть шанс, что найдем и остальное. Премия составляет десять процентов от суммы. Ваших пять. Минимальная сумма, которая достанется вам и вашим парням, четыреста тысяч фунтов. Максимум — восемьсот пятьдесят. Тысяч фунтов, я имею в виду.

— Повторите, пожалуйста.— Он выглядел так, будто на него рухнула башня Лондонского почтамта. Я повторил. Через некоторое время он стал похож на человека, на которого упал всего лишь телеграфный столб, и осторожно произнес: — За такую сумму человек может рассчитывать на серьезную помощь. Больше ни слова. И не надо печатать объявление в «Дейли телеграф» о наборе добровольцев. Тим Хатчинсон — вот кто тебе нужен позарез.

Тим Хатчинсон действительно был мне нужен позарез. В такую ночь, когда темень хоть глаз выколи, дождь шпарит, а туман сгустился настолько, что стало совершенно невозможно — для меня, по крайней мере — разглядеть торчащие из-под воды рифы под кипящей водяной пеной, Тим Хатчинсон был мне необходим. И полмиллиона за него заплатить было совсем не дорого.

Он был из редкой породы, той очень редкой породы людей, для которых море было родным домом. Двадцать лет ежедневно холить и неустанно совершенствовать тот редкий дар, которым наградила тебя природа от рождения,— и любой сможет выйти на такой уровень совершенства. Как великие гонщики современности, всякие Каррачиолы, Нуволарисы и Кларки, достигли в вождении машины таких высот мастерства, которые просто непостижимы даже для опытных водителей, так и Хатчинсон управлял катером на уровне, непостижимом для любителя. Можете обыскать все знаменитые океанские яхт-клубы, все олимпийские сборные и не найдете таких умельцев, как он. Их можно обнаружить разве что, да и то крайне редко, среди профессиональных рыбаков.

Его огромные ручищи порхали с элегантностью бабочки над штурвалом. Он обладал ночным зрением совы и слухом, способным отличить шум волны, разбивающейся о риф, от волны, накатывающейся на берег. Он мог безошибочно угадать силу и направление волн, появляющихся из тьмы и тумана, и соответственно регулировать скорость хода и положение руля. Он обладал внутренним компьютером, который учитывал поправки на силу ветра, волн, подводные течения и скорость хода, всегда позволяя ему безошибочно ориентироваться в пространстве и во времени. Могу поклясться, что он нюхом чувствовал берег даже с подветренной стороны. И это в то время, как обоняние окружающих было полностью парализовано мерзким дымом его черной сигары, которая, казалось, была частью его самого. Достаточно было побыть рядом с ним десять минут, дабы убедиться, что вы ровным счетом ничего не смыслите ни в море, ни в кораблях. Неприятное, но полезное открытие.

Он провел «Красотку» между скал, обозначивших вход в бухту, на самом полном ходу. Покрытые пеной зловещие зубцы рифов пронеслись мимо нас с двух сторон, почти касаясь борта. Он их как будто не замечал. Он на них даже не взглянул. Двое ребят, которых он прихватил с собой, два низкорослых паренька, футов шести с половиной ростом, зевали во весь рот. Хатчинсон обнаружил «Файеркрест» за сотню ярдов до того, как я с трудом заметил его очертания в темноте, и подвел «Красотку» к борту так чисто, как я паркую машину к тротуару в солнечный день. И то не каждый день мне удается так лихо эго сделать. Я вошел на борт «Файеркреста», изрядно перепугав дядюшку Артура и Шарлотту, которые даже не слышали, как мы подошли, объяснил ситуацию, представил Хатчинсона и вернулся на «Красотку». Спустя пятнадцать минут я закончил сеанс радиосвязи и снова был на борту «Файеркреста».

Дядюшка Артур и Тим Хатчинсон были поглощены общением между собой. Бородатый гигант-австралиец вел себя чрезвычайно почтительно и галантно, через каждые два слова называя дядюшку Артура «адмирал», который в свою очередь млел от удовольствия, откровенно радуясь внезапно наступившему облегчению в связи с появлением Тима в рулевой рубке. Если здесь и был намек на мои способности как рулевого, то вполне справедливый.

— Куда мы теперь направляемся? — спросила Шарлотта Скурас. Мне было неприятно видеть, что она обрадовалась Тиму не меньше дядюшки Артура.

— На Дабб Сгейр,— сказал я.— Нанесем визит лорду Кирксайду и его очаровательной дочери.

— Дабб Сгейр! — Похоже, что она растерялась.— Мне показалось, что кто-то говорил, будто ключ к загадке находится на Ейлин Оран и Крейгморе?

— Я не отказываюсь от своих слов. Там крылись ответы на несколько предварительных вопросов. Но конечная наша цель — Дабб Сгейр. Туда опирается радуга.

— Ты говоришь загадками,— недовольно сказала она.

— Мне так не кажется,— бодро встрял Хатчинсон.— Там, куда опирается радуга, мадам, спрятан кувшин с золотом. Так люди говорят.

— В данный момент я бы не отказался от кувшина с горячим кофе,— сказал я.— Кофе на четверых. Готов заварить его своими руками.

— Я лучше пойду спать,—сказала Шарлотта.— Ужасно устала.

— Ты заставила меня выпить свой кофе,— угрожающе сказал я.— Теперь выпей моего. Так будет справедливо.

— В таком случае, поторопись.

Я поторопился. Четыре чашки с дымящимся напитком стояли на алюминиевом подносе спустя мгновение. Крепкая смесь растворимого кофе, молока, сахара и кое-чего еще в одной из чашек. Жалоб на кофе не поступило. Хатчинсон осушил свою чашку и сказал:

— Не понимаю, почему бы вам троим не покемарить немного? Или вам кажется, что я один не справлюсь?

Никому так не казалось. Первой ушла Шарлотта Скурас, заявив, что ей безумно хочется спать. Это меня нисколько не удивило, кстати. По ней было видно, что так оно и есть. Мы с дядюшкой Артуром задержались на минутку. Тим Хатчинсон обещал позвать меня, когда мы будем подходить к западному берегу Дабб Сгейра. Дядюшка Артур, завернувшись в плед, устроился на кушетке в салоне, а я прошел в свою каюту и лег.

Полежал три минуты, потом поднялся, положил в карман треугольный напильник, тихонько открыл дверь своей каюты и осторожно постучал в дверь Шарлотты. Ответа не последовало. Поэтому я открыл дверь, зашел внутрь, тихо прикрыл дверь и включил свет.

Шарлотта спала. Она была далеко-далеко, за миллионы миль отсюда. Ей даже не удалось добраться до кровати, она лежала на ковре, полностью одетая. Я переложил ее на кушетку, прикрыв одеялом. Потом приподнял рукав ее платья и внимательно осмотрел след, оставленный веревкой.

Каюта была небольшая, и буквально через минуту я обнаружил то, что искал.


Было необычайно приятно сойти с «Файеркреста» на берег без помощи этого проклятого водолазного костюма, такого неудобного и скользкого.

Как удалось Тиму Хатчинсону под дождем, в тумане, ночью обнаружить старый причал, навсегда осталось бы для меня загадкой, если бы он сам не рассказал об этом позднее. Он послал меня па палубу с фонарем в руке, и этот чертов причал тут же вынырнул из тьмы, словно Тим шел по радиомаяку. Он дал обратный ход, подвел шхуну к причалу настолько, что раскачивающийся на волнах борт оказался в двух футах от него, подождал, пока я выберу момент для прыжка, потом дал задний ход и исчез во тьме и тумане. Я попытался представить себе, как дядюшка Артур мог исполнить подобный маневр, но у меня не хватило воображения. Не надо гневить судьбу. Дядюшка Артур, слава Богу, спал сном праведника. Как птичка в уютном гнездышке.