Я вернулся в рубку вместе с Шарлоттой Скурас, еле переводя дыхание. Вся эта беготня в рубку и обратно не прошла бесследно. Отдышавшись, я сказал:

— При всем моем уважении к вам, сэр, потрудитесь объяснить, что вы хотели сделать?

— Я? — Он был невозмутим, словно медведь во время зимней спячки.— А что, собственно, стряслось?

Я перевел рычаг на «малый вперед», взялся за штурвал, выровнял «Файеркрест» так, что мы легли на курс строго на север по стрелке компаса, и сказал:

— Так держать... прошу вас.— После этого, прихватив фонарь, принялся выяснять ситуацию за бортом. Море было темным и пустынным. Даже остатки лодки скрылись из виду. Я думал, что все окна в домах поселка засветятся. Четыре отчетливых выстрела моего «Лилипута» должны были всех поднять на ноги. Но никаких признаков жизни заметно не было. Видимо, сегодня вечером джин шел как никогда хорошо. Я вернулся в рубку и сверился с курсом — мы уже отклонились на двадцать градусов к западу. Как пчелу к цветку, как железо к магниту, дядюшку Артура неудержимо влекло к берегу. Я взял штурвал у него из рук, вежливо, но твердо, и сказал: — Вы уже подошли к причалу слишком близко в прошлый раз, сэр.

— Очень возможно.— Он вынул платок и протер свой монокль.— Проклятое стекло запотело не вовремя.

Надеюсь, Калверт, что вы прицельно стреляли? — Дядюшка Артур за последний час приобрел очень воинственный вид. Он высоко ценил Ханслетта и переживал потерю.

— Я уложил Жака и Крамера. Жак — это тот, который был специалистом по стрельбе из автомата. Он готов. Думаю, Крамер тоже. Куинн ушел.— Ну и ситуация, подумал я мрачно, эк меня угораздило! Оказаться вдвоем с дядюшкой Артуром в открытом море у берегов Шотландии, да еще ночью. Я всегда знал, что даже в идеальных условиях со зрением у него не все в порядке, но не подозревал, что с заходом солнца он становится слеп, словно летучая мышь. При этом, к несчастью, в отличие от летучих мышей, у дядюшки Артура нет встроенного радара, который позволял бы ему огибать скалы, мели, острова и прочие препятствия подобного толка, на которые мы запросто могли наткнуться в темноте. Я оказывался связанным по рукам и ногам. Необходимо было срочно пересмотреть планы, но мне было непонятно, как это можно сделать.

— Совсем неплохо,— одобрительно произнес дядюшка Артур.— Жаль, конечно, что Куинн ушел, но все равно совсем неплохо. Ряды нечестивцев редеют. Как вы думаете, они предпримут еще одну попытку напасть на нас?

— Нет. По нескольким причинам. Во-первых, они пока не знают, что случилось. Во-вторых, обе сегодняшние попытки провалились, и они не будут спешить со снаряжением очередной экспедиции. В-третьих, с этой целью они используют катер, а не «Шангри-ла». Если же им удастся проплыть на катере больше ста ярдов, тогда я полностью разуверюсь в качестве первоклассного сахара, который я засыпал им в бензобак. В-четвертых, опускается туман. Огни Торбея уже еле видны. Они не смогут преследовать нас, потому что не смогут нас обнаружить.

До этого момента единственным источником света в рубке была лампа подсветки компаса. Внезапно зажегся верхний свет. На выключателе лежала рука Шарлотты Скурас. У нее было изможденное лицо, и она уставилась на меня так, словно я был пришельцем с другой планеты. Ни тебе восхищения, ни почтения во взгляде.

— Что же вы за человек, мистер Калверт? — Никакого «Филипа» на этот раз. Ее голос звучал ниже, чем обычно, с хрипом и дрожью.— Нет... вы не человек. Убили двоих людей и продолжаете спокойно, хладнокровно рассуждать, как будто ничего не случилось. Кто же вы, скажите, Бога ради? Наемный убийца? Это так... неестественно. У вас нет сердца, вы ничего не чувствуете, ни о чем не жалеете?

— Жалею. Очень жалею, что не удалось убить Куинна.

Она посмотрела на меня в ужасе, потом перевела взгляд на дядюшку Артура. Сказала тихо, почти шепотом:

— Я видела этого человека, сэр Артур. Видела, как его лицо разнесло на куски пулями. Мистер Калверт мог бы арестовать его, задержать и передать в руки полиции. Но он этого не сделал. Он убил его. И другого тоже. Не торопясь, расчетливо. Почему, почему, почему?

— Никаких «почему», моя дорогая Шарлотта,— в голосе дядюшки Артура почти сквозило раздражение.— Никакие оправдания не требуются. Калверт убил их, или они, убили бы нас. Они собирались нас убить. Вы же сами нам об этом сказали. Неужели вы испытаете сожаление, наступив на ядовитую змею?

— Они ничем не лучше. А в том, что касается их ареста...— дядюшка Артур замолчал, может быть, для того, чтобы убрать усмешку, а может быть, и для того, чтобы припомнить все, о чем я рассказывал ему сегодня вечером.— В этой игре не бывает промежуточных стадий. Убивай, или убьют тебя. Эти люди смертельно опасны, с ними нельзя разговаривать на обычном человеческом языке. Они не внемлют увещеваниям.— Старина Артур слово в слово начал пересказывать текст своей любимой лекции.

Она долго неподвижно смотрела на него с непонимающим выражением на лице, взглянула на меня, повернулась и вышла из рубки.

Я обернулся к дядюшке Артуру:

— Вы ничем не лучше меня.


Она снова появилась ровно в полночь, опять включив свет в рубке. Волосы были аккуратно причесаны, лицо приведено в порядок. Белое обтягивающее платье из синтетической ткани в рубчик никак не наводило на мысль о том, что она нуждается в усиленном питании. По тому, как напряженно она повела плечами, я понял, что спина у нее еще болит. Она робко улыбнулась в мою сторону. Ответной улыбки не последовало.

Я сказал:

— Полчаса назад, обходя мыс Каррара, я чуть было не снес проклятый маяк. Теперь я надеюсь, что держу курс севернее Дабб Сгейра, хотя вполне возможно, что иду прямо на него. Сейчас за окном темней, чем в заброшенной угольной шахте, туман сгущается. Я не слишком опытный моряк, а мы находимся в самом опасном месте в Британских водах. Поэтому единственная надежда на успех связана с тем, удастся ли мне сохранить привычку к темноте, которую я с таким трудом выработал за прошедший час. Выключите этот чертов свет!

— Простите.— Свет погас.— Я не подумала.

— И не зажигайте свет нигде. Даже в своей кабине. Скалы в Лох Хурон меня беспокоят меньше всего.

— Простите меня,— повторила она.— Я хотела извиниться за то, что произошло. Поэтому и пришла. Чтобы сказать вам это. О своем необдуманном поведении. Я не имею права судить других. Кроме того, я была просто не права. Дело в том, что я была... буквально в шоке. Увидеть, как людей убивают... Нет, нет, не убивают, с убийством всегда связаны гнев, возбуждение. Видеть, как этих людей казнят... Это не имело отношения к тому, о чем говорил сэр Артур,— «убей, или убьют тебя», нет. А после этого узнать, что человеку, совершившему казнь, на все наплевать...— ее голос неуверенно затих.

— Вам бы следовало уточнить количество убитых, дорогая,— сказал дядюшка Артур.— Их было трое, а не двое. Одного он убил незадолго до того, как вы появились у нас на борту. У него не было выбора. Но Филип Калверт не из тех, кого разумный человек может назвать убийцей. Ему действительно на них наплевать, как вы изволили выразиться, потому что, если бы это было не так, он сошел бы с ума. Другими словами, ему совсем не наплевать на все остальное. Он делает свою работу не за деньги. Он получает мизерную плату за свой уникальный талант.— Я мысленно отметил, что стоит напомнить ему об этом, когда мы останемся наедине.— Он делает это не ради удовольствия или, как говорят теперь, «для кайфа». Человек, который посвящает свое свободное время музыке, астрономии и философии, не живет ради «кайфа». Ему все не безразлично. Его очень волнует разница между хорошими и дурными поступками, между добром и злом, и когда это различие становится слишком большим, когда зло угрожает добру разрушением, он немедля предпринимает меры к восстановлению равновесия. И, может быть, это качество делает его лучше, чем кто-либо из нас, моя дорогая Шарлотта.

— Это еще не все,— вмешался я.— Я также знаменит своей любовью к детям.

— Прости, Калверт,— сказал дядюшка Артур.— Надеюсь, что ты не обиделся. Но раз уж Шарлотта сочла необходимым прийти сюда и извиниться, я подумал, что надо внести окончательную ясность.

— Шарлотта появилась здесь не только ради этого,— ехидно заметил я.— Если вообще это не было просто предлогом. Она пришла сюда из женского любопытства. Ей хочется знать, куда мы направляемся.

— Можно мне закурить? — спросила она.

— Только не чиркайте спичкой у меня перед глазами.

Она прикурила сигарету и сказала:

— Насчет любопытства вы правы. А как может быть иначе? Но мне не интересно знать, куда мы направляемся. Я это и так знаю. Вы сами сказали. Вдоль Лох Хурон. Я хочу знать, что происходит, что это за таинственные появления странных людей на борту «Шангри-ла», какая тайна скрыта за всем этим, настолько важная, что можно оправдать смерть троих людей за один вечер. Что вы здесь делаете, почему, кто вы, что вы. Я никогда не верила в то, что вы делегат ЮНЕСКО, сэр Артур. Теперь я знаю, что была права. Я думаю, что имею право знать больше. Я вас прошу об этом.

— Не говорите ей,— посоветовал я.

— А почему бы нет? — ответил дядюшка Артур.— По ее словам, ей пришлось оказаться в самой гуще событий помимо собственной воли. Значит, у нее действительно есть право знать больше. Кроме того, через день-два все это станет достоянием общественности.

— Вы не вспомнили об этом, когда пригрозили сержанту Макдональду отставкой и тюремным заключением за разглашение государственной тайны.

— Просто потому, что он мог все испортить, заговорив не вовремя. Леди, то есть Шарлотта, не имеет возможности этого сделать. Я не хочу сказать, конечно,— спешно добавил он,— что она вообще собирается это сделать. Абсурд. Шарлотта — наш хороший, верный друг. Надежный друг, Калверт. Она должна знать.