Набросив на мотор петлю и выбирая поочередно веревку и чал, я втащил лодку на борт. На это потребовалось не более двух минут. Я отсоединил мотор и перетащил лодку на другую сторону палубы, дальнюю от гавани. Достав фонарь, начал внимательно разглядывать лодку. Кроме фабричной марки на ней ничего не было обозначено. Невозможно было определить, кому она принадлежала. Я разрезал ее на куски и выбросил за борт.

Вернувшись в рубку, отрезал двадцать футов от намотанного на катушку провода, снова вышел на палубу и привязал лодочный мотор к ногам трупа. Потом обыскал его карманы. Ничего. Этого и следовало ожидать — ведь мы имеем дело с профессионалами. Я включил фонарик и посветил ему в лицо. Мне не доводилось видеть его раньше. Пришлось с трудом разжать пальцы его правой руки, которая сжимала пистолет. После этого я осторожно перевалил через перила борта сначала мотор, потом труп и, не выпуская конец провода из рук, медленно опустил их до поверхности воды, после чего отпустил провод. Они исчезли в темных водах Торбейской гавани беззвучно. Я зашел обратно, плотно прикрыв за собой двери рубки и салона.

Дядюшка Артур и раненый к этому времени поменяли позиции. Гость, нетвердо стоя на ногах, прислонился к переборке, прикладывая к лицу пропитавшееся кровью полотенце и тихо постанывая время от времени. Полотенцем его наверняка снабдил сердобольный дядюшка Артур. Попрекать пришельца стонами было бы несправедливо. Будь у меня сломан нос, выбиты все передние зубы и переломана челюсть, я бы тоже стонал. Дядюшка Артур, с пистолетом в одной руке и стаканом моего виски в другой, сидел в кресле, рассматривая свою кровавую работу со смесью брезгливости и удовлетворения. Он повернулся ко мне, когда я вошел, и кивнул в сторону пленника.

— Весь ковер запачкал,— пожаловался дядюшка Артур.— Что будем с ним делать?

— Передадим в руки полиции.

— Полиции? Я всегда считал, что у вас к полиции специфическое отношение.

— Специфическое — это мягко сказано. Но время от времени приходится себя перебарывать.

— А другого приятеля?

— Какого?

— Ну, напарника этого парня.

— Я выбросил его за борт.

Дядюшка Артур запачкал ковер окончательно. Он вылил на него целый стакан виски. Потом сказал:

— Что вы сделали?

— Беспокоиться не о чем.— Я указал пальцем вниз.— Глубина двадцать саженей, а к ногам привязано грузило в тридцать фунтов.

— Он... ээ... на дне?

— А что вы хотели, что бы я с ним сделал? Устроил ему торжественные похороны за государственный счет? Простите, забыл вам сказать, он был мертв. Мне пришлось его убить.

— Пришлось? Пришлось? — Он, похоже, расстроился.— Почему, Калверт?

— Никаких «почему». Оправдания не требуются. Я убил его — иначе он убил бы меня и вас, и мы оба оказались бы сейчас на его месте. Надо ли оправдываться, если ты убиваешь человека, который совершил три убийства, если не больше? А если именно этот тип не был убийцей, то сегодня он здесь появился для того, чтобы убивать. Я убил его с таким же легким сердцем, без сожаления и жалости, как если бы придавил скорпиона.

— Но у вас нет права выступать в роли палача. Вы не можете!

— Могу и буду. Пока приходится выбирать между ними и мной.

— Вы правы, правы.— Он вздохнул.— Должен признаться, что читать ваши доклады о выполнении операций — одно, а находиться при этом рядом — другое. Но я должен признаться, что в такие минуты ваше присутствие оказывается весьма кстати. Ну что ж, давай поместим этого типа в кутузку.

— Я бы хотел сначала отправиться на «Шангри-ла», сэр. Поискать Ханслетта.

— Понятно. Поискать Ханслетта. Не кажется ли вам, Калверт, что если там к нам настроены враждебно, как вы сами утверждаете, то никто не разрешит вам искать у них Ханслетта?

— Вы правы, сэр. Я не собирался обыскивать яхту с оружием в руках. Я бы не прошел и пяти футов. Просто хочу справиться о нем. Может быть, кто-нибудь его видел. Предположив, что они бандиты, было бы очень полезно, сэр, посмотреть на их лица, когда они увидят у себя на борту покойника. Особенно, если покойник прибыл на корабле, на который они только что отправили двух убийц. И не кажется ли вам, что еще более интересно будет понаблюдать за ними подольше, когда они убедятся, что ни первый, ни второй убийцы так и не появляются?

— Предположив, что они бандиты, это, конечно, интересно.

— Я смогу в этом убедиться прежде, чем мы распрощаемся.

— А как мы объясним наше знакомство?

— Если они побледнеют как полотно, нам не имеет смысла что-нибудь им объяснять. Если нет, то они все равно не поверят ни одному нашему слову.

Я взял моток провода в рулевой рубке и отвел нашего пленника в кормовой отсек. Там велел ему сесть на пол, спиной к генератору, что он и сделал. Сопротивляться он не собирался. Я несколько раз обмотал проволоку вокруг его груди, привязав его к генератору. Ноги привязал к стойке. Руки оставил свободными. Он мог шевелиться, мог пользоваться полотенцем и ведерком с пресной водой, которое я поставил рядом на тот случай, если ему понадобится оказать себе неотложную первую помощь. Но он не мог дотянуться ни до стекла, ни до какого-нибудь режущего предмета, с помощью которого можно было бы перерезать провод или покончить с собой. Последнее, правда, меня совсем не беспокоило.

Я завел двигатель, поднял якорь, включил навигационные огни и направил корабль в сторону «Шангри-ла». Усталость неожиданно как рукой сняло.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

Среда, 8.40 —10.40 вечера

Ярдах в двухстах от «Шангри-ла» якорь ушел под воду на пятнадцать саженей. Я выключил навигационные огни, зажег свет в рулевой рубке, перешел в салон и закрыл за собой дверь.

— И долго мы будем здесь сидеть?—спросил дядюшка Артур.

— Недолго. Советую вам заранее надеть плащ, сэр. Подождем, когда дождь припустит посильнее, и тронемся.

— Вы думаете, они не спускают с нас глаз все это время?

— Без сомнения. Они будут продолжать наблюдение. Им совсем небезразлично, что случилось с теми двумя приятелями, которых они направили, чтобы взять у нас интервью. Их это должно очень беспокоить. Если они действительно бандиты.

— Они должны будут послать кого-нибудь на разведку.

— Пока нет. Не раньше, чем через час или два. Они подождут, не объявятся ли их друзья. Ведь можно предположить, что те слишком долго добирались до «Файеркресга» и что мы снялись с якоря прежде, чем они прибыли на место. Или у них могла приключиться авария с лодкой.— Я услышал, как дождь вдруг забарабанил по крыше салона.— Пора идти.

Мы вышли через боковую дверь на палубу, прошли на корму, осторожно опустили на воду резиновую лодку и спустились с нее. Я отвалил от борта. Ветер и приливная волна относили нас в сторону гавани. Сквозь завесу дождя смутно виднелись огни «Шангри-ла», оставшиеся в сотне ярдов слева по борту от нас. Когда мы очутились где-то посередине между «Шангри-ла» и берегом, я завел подвесной мотор, и мы двинулись в обратный путь по направлению к «Шангри-ла».

Большой катер был пришвартован к правому борту «Шангри-ла». Его корма находилась футах в пятнадцати от освещенных сходней. Я подвел лодку со стороны кормы корабля к самым сходням. Фигура матроса в дождевике и смешном французском берете появилась у борта. Он сбежал по трапу и схватил брошенный конец.

— Добрый вечер, любезнейший,— произнес дядюшка Артур. Это не было игрой, в такой манере он разговаривал почти со всеми.— Сэр Энтони на борту?

— Да, сэр.

— Нельзя ли мне его повидать?

— Если вам угодно подождать...— тут матрос замолк и уставился на дядюшку Артура.— Так вы... вы адмирал, сэр?

— Адмирал Арнфорд-Джейсон. Ах да, конечно, вы тот самый матрос, который доставил меня на берег, в отель «Колумбия» после ужина.

— Да, сэр, Я провожу вас в салон, сэр.

— Ничего, если моя лодка здесь побудет некоторое время? — Обо мне ни слова, давая понять, что я его шофер.

— Никаких проблем, сэр.

Они взобрались по трапу и прошли на корму. Секунд десять после этого я осматривал крепление кронштейна подвесного фонаря, освещающего трап, и решил, что он выдержит не слишком большое усилие, после чего отправился за дядюшкой. Прошел к самому входу в салон и спрятался за вентиляционную трубу. Почти в то же мгновенье возвратился матрос. Через двадцать секунд он начнет ломать себе голову, куда же делся шофер адмирала? Но мне совершенно наплевать, что он будет делать через двадцать секунд.

Сквозь полуоткрытую дверь салона слышался голос дядюшки Артура.

— Нет-нет, я действительно не хочу ставить вас в неловкое положение своим неожиданным визитом. Ну, хорошо, только немного. Да, с содовой, пожалуйста.— Сегодня вечером дядюшку Артура явно тянуло на виски.— Благодарю вас, спасибо. Ваше здоровье, леди Скурас. Ваше здоровье, джентльмены. Не буду вас задерживать. Я хотел узнать, не могли бы вы нам помочь. Мы с моим другом очень нервничаем. Кстати, где он? Я думал, что он шел за нами...

Сигнал Калверту. Я опустил воротник дождевика, который скрывал нижнюю часть лица, откинул капюшон, прикрывавший глаза, вежливо постучался и вошел.

— Добрый вечер, леди Скурас. Добрый вечер, джентльмены. Простите за вторжение, сэр Энтони.

Кроме дядюшки Артура их там было шестеро, сидящих в креслах вокруг камина. Сэр Энтони встал. Остальные остались сидеть. Шарлотта Скурас, Доллман, управляющий делами Скураса, Лаворски, его бухгалтер, лорд Чарнли, брокер и еще один, пятый, которого я не знал. У всех были бокалы в руках.

Реакция, отразившаяся на их лицах в связи с моим неожиданным появлением, была любопытной. Старый Скурас рассматривал меня с удивлением из-под нахмуренных бровей. Шарлотта Скурас натужно улыбнулась. Дядюшка Артур нисколько не преувеличивал, описывая ее синяк под глазом. Он был великолепен. На лице незнакомца трудно было что-нибудь прочесть, Лаворски подчеркнуто безразличен, лицо Доллмана застыло, словно мраморная маска, а вот у лорда Чарнли на мгновение промелькнуло выражение человека, которого кто-то тронул за плечо в тот момент, когда он ночью проходил через кладбище. Или мне так показалось. Это могла быть игра воображения. Но приглушенный звук выпавшего из руки на ковер бокала я вообразить не мог. Прямо сцена из викторианской мелодрамы. Что-то тронуло душу нашего брокера-аристократа. За остальных нельзя было поручиться. Доллман, Лаворски и, в чем я был абсолютно уверен, сэр Энтони могли придать своим лицам любые выражения, в зависимости от обстоятельств.