— Вы бесчувственная маленькая фурия!

— Это лучше, чем быть маленькой пылкой дурочкой!

— Разве?

— Да, это я точно знаю.

Люк насмешливо улыбнулся.

— И что же вы знаете?

— Я знаю, что такое любить мужчину! Вам не доводилось встречаться с Джонни Конишом? Я три года была с ним помолвлена. Я обожала его до беспамятства — до боли! А в итоге он бросил меня и женился на пышной вдовушке с северо-английским выговором, тройным подбородком и с тридцатью тысячами годового дохода! Такие уроки хорошо излечивают от романтических склонностей, правда?

— Да, пожалуй. — Люк с тяжелым вздохом отвернулся.

— Ну, вот я и излечилась…

Нависло тягостное молчание. Наконец Бриджит нарушила его.

— Надеюсь, вы понимаете, — начала она несколько неуверенно, — что, живя в доме Гордона, вы не имеете ни малейшего права говорить со мной подобным образом. Это очень дурной тон!

Люк уже успел овладеть собой.

— Кажется, вы тоже грешите избитыми фразами? — с любезной улыбочкой осведомился он.

Бриджит вспыхнула.

— В любом случае то, что я сказала, верно!

— Вовсе нет! И я имею право.

— Чепуха!

Люк посмотрел на нее. Его лицо покрывала странная бледность, как будто ему было очень больно.

— Я имею право. Потому что люблю вас… Как вы только что сказали? Люблю до боли! Именно так!

Она слегка подалась назад.

— Вы…

— Смешно, правда? Что же вы не хохочете! Я приехал сюда по важному делу, а вы… вы заворожили меня! Да, да… с первой же минуты! Я помню, как вы появились из-за угла этого дома, и я словно попал в сказочный мир! Вы колдунья! Мне кажется, стоит вам приказать: «Обернись лягушкой!» — я тут же послушно запрыгаю прочь, хлопая вылезшими из орбит глазами!

Он подошел чуть ближе.

— Я безумно люблю вас, Бриджит Конвей. Поэтому не надейтесь, что я буду ликовать по поводу того, что вы собираетесь замуж за пузатенького напыщенного коротышку, который выходит из себя, когда проигрывает партию в теннис.

— И что же мне, по-вашему, делать?

— Выходите лучше за меня! Но мое предложение, конечно, вызовет у вас только веселый смех.

— Да, это действительно очень смешно.

— Я в этом и не сомневался. Что ж, по крайней мере, мы выяснили отношения. Вернемся на корт? Может быть, теперь вы подыщете мне партнера, который способен выигрывать!

— Так вы тоже не любите проигрывать? Совсем как Гордон!

Люк, не выдержав, схватил ее за плечи.

— У вас ужасный язык, Бриджит!

— Боюсь, я вам не слишком по нраву, Люк, несмотря на всю вашу пылкую страсть!

— Совсем не по нраву.

— Вы ведь собирались по возвращении с Востока жениться и завести свой дом, не так ли? — спросила Бриджит, пристально на него посмотрев.

— Да.

— Но ваша избранница представлялась вам совершенно не такой, как я.

— Вы угадали. Абсолютно не такой.

— Конечно, я представляю, каков идеал мужчин вашего типа. Хорошо представляю.

— Вы вообще очень проницательны, дорогая Бриджит.

— Вы мечтали о славной девушке — настоящей англичанке, которая любит природу и обожает собак… Вероятно, вы не раз рисовали в своем воображении, как стоит она в своей твидовой юбке у камина и кончиком туфли подталкивает в огонь веточку.

— Какая прелестная картинка!

— Восхитительная! Ну что ж, вернемся на корт? Вы можете играть с Розой Шмеллинг. Она здорово играет, и вы почти наверняка выиграете.

— Я, как человек «весьма старомодный», оставляю последнее слово за вами…

Снова наступила пауза. Люк медленно убрал руки с ее плеч. Оба стояли в какой-то нерешительности, как будто между ними оставалось еще что-то невысказанное.

Наконец Бриджит резко развернулась и пошла по дорожке к корту…

Второй сет как раз заканчивался. Однако Роза больше играть не хотела.

— Я и так уже сыграла два сета подряд.

Но Бриджит настаивала.

— Я очень устала. Составьте пару мистеру Фицвильяму — против мисс Джонс и майора Хортона.

Однако Розу уговорить не удалось, и в конечном итоге на корт вышли одни мужчины. Потом все отправились пить чай.

Лорд Уитфилд беседовал с доктором Томасом, подробно и с большим апломбом описывая свой визит в исследовательскую лабораторию Веллермана Крейца.

— Я хотел уяснить себе направление последних научных изысканий, — важно заявил он. — Я ведь несу ответственность за то, что печатают мои газеты. Чувство долга — оно ведет меня нужной стезей. Мы живем в эпоху расцвета науки. И надо уметь преподносить ее так, чтобы она легко усваивалась массами.

— Наука предназначена для узкого круга, для дилетантов она может быть даже опасна, — сказал доктор Томас, слегка пожав плечами.

— Наука в домашнем кругу — вот к чему мы должны стремиться, — безапелляционно заявил лорд Уитфилд, будто его не слыша. — Человек, интересующийся наукой…

— Разбирающийся в пробирках, — ввернула Бриджит, состроив серьезную мину.

— Мне там понравилось, — продолжал лорд Уитфилд. — Веллерман, конечно, сам мне все показал. Я просил его не беспокоиться и послать со мной кого-то из подчиненных, но он настоял.

— Вполне естественно, — вставил Люк.

Лорд Уитфилд был польщен.

— И он мне все толково объяснил — основную идею их открытия и что такое штамм[257], сыворотка и прочие тонкости. И даже согласился написать первую из серии статей.

— Я слышала, они используют для опытов морских свинок, — пробормотала миссис Энструтер. — Какое бессердечие! Хотя, конечно, лучше их, чем собак или кошек.

— Людишек, которые используют таким образом собак, стрелять надо, — прохрипел майор Хортон.

— Мне кажется, Хортон, — произнес мистер Эббот, — что вы собачью жизнь ставите выше человеческой.

— Разумеется! В отличие от людей, собаки не способны на вероломство. И они никогда не наговорят вам всяких гадостей.

— Зато они могут вцепиться вам в ногу своими ужасными зубищами, а, Хортон?

— Собаки хорошо чувствуют, в кого следует вцепиться.

— На прошлой неделе одна из ваших чувствительных тварей чуть меня не цапнула. Что скажете на это, Хортон?

— Только то, что уже сказал!

— Как насчет очередного сета? — поспешила вмешаться Бриджит.

Была сыграна еще пара сетов. Когда Роза Шмеллинг уже прощалась, к ней подошел Люк.

— Я провожу вас, — предложил он. — Помогу донести ракетку. Вы ведь без машины?

— Да, но я живу рядом.

— Я с удовольствием пройдусь. — Он взял у нее из рук ракетку и туфли, и они пошли по подъездной аллее. Сначала оба молчали, потом Роза задала ему несколько вопросов — так, ни о чем — просто чтобы поддержать беседу. Люк был очень мрачен и отвечал односложно, но девушка, по-видимому, не обратила на это внимания.

И только когда они свернули к ее дому, лицо Люка прояснилось.

— Теперь мне лучше, — признался он.

— А раньше вам было плохо?

— Вы умница — сделали вид, что ничего не заметили.

Однако вам удалось разогнать хандру вашего невежливого кавалера. Забавно, но мне кажется, будто я из мрака вышел на солнце.

— Так и есть. Когда мы покинули Мэнор, солнце закрывала туча, а теперь ее нет.

— Вот видите, какое замечательное совпадение, мир, в сущности, прекрасен.

— Я тоже так считаю.

— Мисс Шмеллинг, вы позволите сказать вам одну дерзость?

— Разве вы на такое способны?

— Сейчас сами в этом убедитесь. Я хотел сказать, что доктор Томас очень везучий человек.

Роза вспыхнула от смущения и улыбнулась.

— Так вы уже слышали?

— А вы держали это в секрете? Извините, ради Бога.

— О! В нашем городке невозможно иметь секреты.

— Значит, вы действительно помолвлены?

Роза кивнула.

— Только… пока… мы не объявили об этом официально. Понимаете, папа был против, и нам кажется… нехорошо… оглашать это сразу после его смерти.

— Отец не одобрял ваш выбор?

— Не то чтобы не одобрял. Хотя, пожалуй, вы правы.

— Он считал, что вы еще слишком молоды? — мягко спросил Люк.

— Да, он так говорил.

— Но вы полагаете, его смущало и что-то еще, — проницательно заметил Люк.

Роза нехотя кивнула головой.

— Да… боюсь, дело было в том, что папе… в сущности, не нравился Джеффри.

— Они недолюбливали друг друга?

— Иногда мне казалось, что… так оно и есть… Конечно, папа был уже человек пожилой… со своими предрассудками.

— И очевидно, очень вас любил и не мог даже представить, что вы его покинете.

Роза согласилась, но как-то неуверенно.

— Или все обстояло еще серьезнее? Он категорически не хотел, чтобы вашим мужем стал Томас?

— Да. Понимаете ли… папа и Джеффри — они такие разные, и у них постоянно бывали споры. Джеффри старался быть покладистым, но он чувствовал, что папа не любит его… и все больше замыкался в себе… и… очень робел перед ним. Из-за этого папа так толком его и не узнал.

— Бороться с предубеждениями очень трудно.

— Папина неприязнь была совершенно необоснованна!

— И он ничем ее не мотивировал?

— О нет. Это было невозможно. То есть он не мог сказать ничего плохого о Джеффри, кроме того, что просто не любит его.

— «Ты мне противен, доктор Фелл,

Но до сих пор не знаю чем»[258].

— Именно так.

— Ну а более веские причины? Может быть, ваш Джеффри пьет или играет на скачках?

— О нет. Мне кажется, Джеффри даже не знает, кто выиграл дерби.