Агата Кристи - Свидание со смертью. Рождество Эркюля Пуаро. Убить легко. Десять негритят

А теперь представьте страшную дилемму, перед которой она оказалась. Ее карьера, ее амбиции, ее положение в обществе — все поставлено на карту! Нам пока неизвестно, за что она была осуждена (хотя скоро мы это узнаем), но, полагаю, это преступление, будь оно предано гласности, свело бы на нет ее политическую карьеру. И не забывайте — миссис Бойнтон не была шантажисткой в обычном понимании слова. Ей нужны были не деньги. Она жаждала удовольствия: сначала хорошенько помучить свою жертву, а затем насладиться эффектным ее разоблачением. Нет, друзья мои, пока существовала миссис Бойнтон, леди Уэстхолм постоянно грозила опасность. Миссис Бойнтон каким-то образом передала ей приказание явиться в Петру, и та не посмела ослушаться. Меня, естественно, удивляло, почему леди Уэстхолм, женщина, столь высоко ценящая свою персону, путешествует как простая смертная. Но я думаю, все это время она искала возможность избавиться от миссис Бойнтон. И как только случай представился, она тут же им воспользовалась. Но две оплошности она все же допустила. Первая: она слишком тщательно описала одежду бедуина — описание изорванных бриджей сразу меня насторожило; вторая: она перепутала палатки и вошла сначала не к доктору Жерару, а в палатку Джиневры, которая как раз там дремала. Отсюда эта ее невероятная история — полувымысел-полуправда — о переодетом шейхе. Девушка сильно исказила этот эпизод, повинуясь своей потребности драматизировать события, но и одного упоминания о шейхе для меня было достаточно.

Сегодня я, незаметно для леди Уэстхолм, сумел снять отпечатки ее пальцев и отослал их в тюрьму, где некогда служила надзирательницей миссис Бойнтон. Вскоре мы узнаем правду — там наверняка хранят образцы отпечатков всех заключенных. — Пуаро сделал паузу, и в наступившей тишине вдруг раздался громкий хлопок.

— Что это? — спросил доктор Жерар.

— Похоже на выстрел, — вскочив, сказал полковник Карбери. — В соседней комнате. Кстати, кто там живет?

— Мне почему-то кажется, — пробормотал Пуаро, — что этот номер занимает леди Уэстхолм…

Из газеты «Вечерний крик»:

«С прискорбием сообщаем о кончине члена парламента, леди Уэстхолм, последовавшей в результате трагической случайности. Леди Уэстхолм любила путешествовать. В дорогу она всегда брала небольшой револьвер. Однажды во время чистки этого оружия произошел случайный выстрел. Смерть наступила мгновенно. Мы выражаем глубочайшие соболезнования лорду Уэстхолму и всем ее друзьям и коллегам».

Прошло пять лет. Жарким июньским вечером Сара Бойнтон и ее супруг сидели в партере одного из лондонских театров. Шел «Гамлет»[113]. Сара сжимала руку Рэймонда, вслушиваясь в песню Офелии:

Как узнать, кто милый ваш?

Он идет с жезлом,

Перловица[114] на тулье,

Поршни с ремешком…

…Ах, он умер, госпожа,

Он — холодный прах;

В головах зеленый дерн,

Камешек в ногах.

Чудесная красота обезумевшей от горя девушки, ее неземная улыбка — улыбка существа, уже отрешившегося от суетных тревог и пребывающего в мире своих видений и грез…

— Она — чудо! — прошептала Сара.

Этот взволнованный, проникающий в самую душу голос, всегда был мелодичным и выразительным, но теперь, прекрасно поставленный и разработанный, звучал как совершенный музыкальный инструмент. Когда после очередного акта дали занавес, Сара с горячей убежденностью сказала:

— Джинни — великая актриса!

После спектакля ужинали в «Савое»[115]. Джиневра, загадочно улыбаясь, наклонилась к сидящему рядом с ней бородачу.

— У меня ведь неплохо получилось, правда, Теодор?

— Вы были восхитительны, cherie[116].

Ее губы тронула счастливая улыбка.

— Вы всегда в меня верили, — шепнула она. — Всегда знали, что я способна на нечто незаурядное… что я могла бы увлечь целый зал.

За соседним столиком актер, игравший Гамлета, ревниво возмущался:

— Она ужасающе манерна! Публика, конечно, это обожает! Но разве это Шекспир? А мой выход она попросту загубила.

Надин, сидевшая напротив Джиневры, сказала:

— Просто поразительно! Мы — в Лондоне, а наша Джинни играет Офелию и стала настоящей знаменитостью!

— Как я рада, что вы пришли, — тихо откликнулась Джиневра.

— Обыкновенное семейное торжество! — С улыбкой оглядев присутствующих, Надин обернулась к Ленноксу. — Думаю, детям вполне можно посмотреть дневной спектакль, ты не против? Они уже достаточно большие, и им так хочется увидеть тетю Джинни на сцене.

Леннокс с умиротворенным счастливым видом поднял бокал:

— За здоровье новобрачных, мистера и миссис Коуп! — В его глазах мелькнули веселые искорки.

Джефферсон Коуп и Кэрол благодарно кивнули, а Кэрол рассмеялась:

— Ветреная личность этот мистер Коуп! Да-да, Джеф, лучше выпей за свою первую любовь, тем более что она рядом.

— О, смотрите, как покраснел! — подхватил шутку сестры Рэймонд. — Старина Джеф не любит, когда ему напоминают о прошлом. — Он вдруг помрачнел.

Сара погладила руку мужа, и лицо его опять прояснилось.

— Все это кажется теперь просто страшным сном, — усмехнулся он.

Перед их столом вдруг остановился элегантный господин. Эркюль Пуаро во всем своем великолепии! Воплощение роскоши и безупречного вкуса — усы браво подкручены, а поклон, который он отвесил, был поистине королевским.

— Мадемуазель, — сказал он, обращаясь к Джиневре. — Mes hommages[117]. Вы были блистательны.

Все необыкновенно ему обрадовались и тут же усадили рядом с Сарой. Он одарил собравшихся лучезарной улыбкой, а когда завязался общий разговор, наклонился к Саре и вполголоса спросил:

— Eh bien[118], мне кажется, в la famille Boynton теперь все преотлично?

— Благодаря вам! — ответила она.

— Он стал очень знаменитым, ваш супруг. Я читал сегодня восторженный отзыв на его последнюю книгу.

— Она и в самом деле хороша… хотя жены, вероятно, бывают не очень объективны. А вы знали, что Кэрол и Джефферсон Коуп наконец-то поженились? А у Надин и Леннокса двое прелестных ребятишек — Рэймонд называет их «очаровашки». Ну а Джинни… Я считаю ее просто гениальной актрисой.

Она взглянула на прелестное личико в ореоле золотисто-рыжих волос и вдруг чуть заметно вздрогнула. На миг лицо Сары стало печальным, она медленно поднесла бокал к губам.

— За что вы собрались пить, мадам? — спросил Пуаро.

— Я подумала… — не сразу отозвалась Сара. — Я неожиданно подумала о ней. Я только сейчас заметила, как они с Джиневрой похожи. Те же черты, только Джинни — это олицетворение света, а она была погружена во тьму.

И тут Джинни, словно угадав, о ком они говорят, неожиданно произнесла:

— Бедная мама… в ней и вправду было что-то странное. И когда мы все так счастливы, мне ее даже жаль. Она не получила от жизни того, чего хотела. Ей, наверно, было тяжело. — И она чуть дрожащим голосом нараспев произнесла строки из «Цимбелина», и все молчали, как зачарованные, вслушиваясь в музыку этих слов:

Для тебя не страшен зной,

Вьюги зимние и снег,

Ты окончил путь земной

И обрел покой навек…[119]

Быстро шагая по платформе, Стивен поднял воротник пальто. Вокзал был окутан туманом. Огромные паровозы шипели, выбрасывая клубы пара в холодный сырой воздух. Все вокруг казалось грязным и закопченным.

«До чего же противная страна, да и столица не лучше!» — подумал Стивен.

Его первое впечатление о Лондоне — о его магазинах, ресторанах, элегантно одетых привлекательных женщинах — ушло в небытие. Теперь он понял: сверкающий брильянт оказался подделкой, вставленной в придачу в сомнительного вида оправу.

«Хорошо бы снова очутиться в Южной Африке…» На секунду его охватило чувство тоски по дому: яркое солнце, синее небо, сады, полные цветов, прохладных голубых цветов, иссиня-зеленые ветви плюща, обвивающие каждый крохотный домишко.

А здесь — грязь, бесконечные толпы — все куда-то спешат, толкаются. Словно муравьи, снующие туда-сюда по муравьиной куче.

«Зачем только я приехал сюда?» — подумалось ему.

Но он тут же вспомнил цель своего приезда и мрачно сжал губы. Нет, черт побери, он своего добьется! Он столько лет ждал… Можно сказать, всю жизнь. И теперь час настал. Он сделает это во что бы то ни стало.

И тут же опять мелькнула предательская мысль: «Зачем? К чему ворошить прошлое? Не лучше ли позабыть обо всем?» Но нет, он не поддастся слабости. Он не из тех, кто бросается из одной крайности в другую под влиянием настроения. Ему уже сорок, он знает, чего хочет, перед ним ясная цель. И он не сойдет с пути и совершит то, ради чего приехал в Англию.