Найо Марш - Свет гаснет

Мэгги весь день лежала в кровати, а на звонки отвечала Нэнни.

Сэр Дугал пообедал в клубе и насладился поздравлениями, стараясь не демонстрировать слишком явно свое удовлетворение.

Саймон Мортен позвонил Мэгги и попал на Нэнни.

Король Дункан провел день, вырезая статьи из газет и наклеивая их в четвертый по счету альбом.

Нина Гэйторн достала свои амулеты и средства от несчастий и перецеловала их все. Это заняло довольно долгое время, так как она сбилась со счета, и ей пришлось начинать все сначала.

Малькольм и Дональбайн безо всякого чувства вины напились.

Лорды, у которых был текст, и ведьмы поужинали у Росса и его жены, принеся с собой спиртное; за ужином говорили о театре.

Лекарю и придворной даме позвонили их друзья, что растрогало и взволновало их обоих.

Лорды без текста разошлись в разных неизвестных направлениях.

А Гастон? Он удалился в свой мрачный дом в Даличе и написал несколько негодующих писем в те газеты, которые назвали использованное в поединке оружие «мечами» или «клейморами», вместо того чтобы употребить слово «клейдеамор».

Эмили отвечала на телефонные звонки и, пользуясь системой, которую они с Перегрином довели до совершенства, либо звала его к телефону, либо говорила, что он вышел, но будет очень рад узнать, что ему звонили.

Так прошло воскресенье. Утром в понедельник все взяли себя в руки и отправились в театр, где их ждало второе выступление и долгий период представлений.

Пьеса шла уже месяц, собирая полные залы. Перегрин больше не приходил на каждый спектакль, но в эту субботу он собирался привести на представление двух старших сыновей. Глупые розыгрыши прекратились, актеры успокоились, и представления шли с большим успехом. Мальчики приехали домой на каникулы. Перегрин встретился с администрацией театра, чтобы решить, как долго продлится сезон, нужно ли ради блага актеров сменить постановку через полгода, и если нужно, то на какую именно пьесу.

— Нам незачем об этом беспокоиться, если мы решим устроить сезон Шекспира: скажем, «Двенадцатая ночь» или «Мера за меру» вместе с «Макбетом», — сказал Перегрин. — Просто будем иметь это в виду. Никогда ведь не знаешь, что может случиться.

С ним согласились, и на этом обсуждение закончилось.

День без всякой на то причины выдался очень утомительным, с сырой и теплой погодой. Небо было покрыто облаками, в неподвижном воздухе раздавались дальние раскаты грома.

— Слева, — сказал Гастон, готовясь руководить утренним поединком. — Во времена древних римлян гром слева означал беду. Ссора между богами.

— Слышали бы вас римские боги, — грубо сказал Дугал. — Они бы из колесниц попадали.

— Давайте поторопимся, — сказал Саймон. — Не забудьте, что у нас сегодня дневное представление.

Они приготовились и принялись сражаться.

— Вы затягиваете! Затягиваете! — закричал Гастон. — Стоп. Это хуже, чем вообще ничего не делать. Начнем сначала.

— Сжальтесь, Гастон. Сегодня убийственный день для таких прыжков, — сказал Саймон.

— Я безжалостен. Давайте. Начали. В темпе. И раз, и два…

Они закончили поединок и пошли в душ, потные и недовольные.

Перегрин собирался привести на вечерний спектакль своих старших сыновей — девяти и пятнадцати лет. Ричард должен был пойти с Эмили на фарс: они посчитали, что для «Макбета» он еще слишком мал.

— Пьеса кровавая? — удрученно спросил Ричард.

— Очень, — твердо ответил Перегрин.

— Исключительно кровавая?

— Да.

— Я бы такое посмотрел. А она долго будет идти?

— Да.

— Может быть, я успею до нее дорасти.

— Может быть, успеешь.

Эмили вызвала такси, и они с Ричардом уехали, радостные и взволнованные. Перегрин и два старших сына поехали в театр на машине. Класс Криспина как раз проходил «Макбета» в школе, и он задавал Перегрину множество вопросов, которые тот считал необходимыми и на которые отвечал со всем старанием.

— Старый Перки говорит, что человек должен испытывать в конце чувство огромного облегчения. Когда Макдуф поднимает на пику голову Макбета, а молодой Малькольм становится королем.

— Надеюсь, и ты это почувствуешь.

— А осветитель должен выдерживать точную паузу между репликой и действием? — спросил Робин, который в этот период мечтал стать инженером-электриком.

— Да.

— А сколько она длится?

— Не помню. Думаю, примерно секунду.

— Ничего себе!

В фойе было полно народа и была вывешена табличка о том, что все билеты проданы.

— У нас ложа, — сказал Перегрин. — Пойдемте. Вверх по лестнице.

— Супер, — сказали мальчики.

Билетер, стоявший у входа в ложи, поздоровался с ним и улыбнулся мальчикам. Он качнул головой, и Перегрин с мальчиками покинули очередь, проскользнули вслед за ним и прошли в центральную ложу. Перегрин купил каждому программку. Продававшая их девушка тоже им улыбнулась. Зал был почти полон. Высокий мужчина прошел по центральному проходу и направился к креслу в партере. Он посмотрел вверх, увидел Перегрина и помахал ему программкой. Перегрин помахал в ответ.

— Кому ты машешь, пап?

— Видишь того высокого мужчину, который садится в третьем ряду?

— Да. Выглядит супер, — сказал Криспин. — Кто это?

— Старший суперинтендант Аллейн. Из отдела уголовного розыска. Он был у нас на премьере.

— А зачем он пришел опять? — спросил Робин.

— Наверное, потому что ему нравится пьеса.

— А!

— Вообще-то в день премьеры ему не удалось посмотреть пьесу как следует. Здесь были члены королевской семьи, и он помогал полиции присматривать за ними.

— Значит, ему нужно было наблюдать за зрителями, а не смотреть на сцену?

— Да.

В фойе настойчиво прозвенел звонок. Перегрин взглянул на часы.

— Мы задерживаемся на десять минут, — сказал он. — Дадим им еще пять минут, а потом опоздавшим придется ждать второй сцены. Нет, все в порядке. Начинаем.

Свет в зале очень медленно погас, и зрители замолчали. Вспыхнула молния, прогремел дальний раскат грома, слабо зашелестел ветер. Занавес поднялся, и их взорам предстали три ведьмы за своей дьявольской работой.

Пьеса текла своим чередом. Перегрин смотрел на затылки сыновей и думал о том, что происходит в их головах. Он старался не навязывать им пьесы Шекспира и предоставил им самим решать, хотят ли они их читать. Насколько он понял, мистер Перкинс не особенно донимал Криспина примечаниями к пьесе и ее спорными пассажами, а в первую очередь старался заинтересовать его самой пьесой и магической силой ее языка.

Робин в шестилетнем возрасте посмотрел «Сон в летнюю ночь» и получил от пьесы большое удовольствие, но совершенно по иным причинам, чем можно было ожидать. По его мнению, главным комическим персонажем в ней была Ипполита, и он очень весело смеялся при каждом ее появлении. Когда Эмили спросила его, почему он смеется, он ответил: «Из-за ее ног». Он счел Боттома прекрасным актером, а зрителей — крайне невежливыми, потому что они над ним смеялись.

В возрасте девяти лет он будет меньше удивлять родителей своими суждениями.

Сейчас оба сына сидели неподвижно и смотрели на сцену очень внимательно. Перегрин сидел позади Робина. Когда Банко и Флинс появились и разыграли свою небольшую ночную сцену, Робин обернулся и посмотрел на него.

— Хорошо! — прошептал Робин, и они кивнули друг другу.

Но позже, когда Макбет начал подниматься по лестнице, Робин протянул назад руку и нащупал руку отца. Перегрин крепко держал его руку до самого конца сцены, когда появляется привратник. Оба мальчика громко смеялись над непристойного вида дровами и над тем, как привратник описывал досадные последствия чрезмерных возлияний.

В антракте Робин пошел в туалет. Криспин сказал, что он, пожалуй, сходит с ним, а отец тем временем может выпить с администратором. Они договорились встретиться в фойе под фотографией Макбета.

Уинти вышел, поздоровался с Перегрином, и они пошли в его кабинет.

— Все еще идет, — сказал Уинти. — Билеты забронированы на полгода вперед.

— Странно, — сказал Перегрин, — если подумать обо всех этих суевериях. Удача в бизнесе и катастрофа идут рука об руку в буквальном смысле на протяжении веков.

— Но не для нас, старина.

— Постучи по дереву.

— И ты туда же? — спросил Уинти, протягивая ему бокал.

— Нет. Ни за что. Но в труппе полно этих предрассудков.

— В самом деле?

— Старушка Нина особенно этому подвержена. Ее туалетный столик похож на прилавок магазина для любителей магии.

— Однако никаких признаков катастрофы нет, — сказал Уинти.

Перегрин не ответил, и он резко спросил:

— Или есть?

— Есть признаки того, что какой-то идиот пытается их посеять. Кто бы это ни был, он не добился тех результатов, на которые надеялся. Но все-таки это сильно раздражает. Или раздражало: похоже, все эти дела прекратились.

Уинти медленно произнес:

— Думаю, у нас был пример этих дел.

— У вас? Пример? Какого рода?

— Я не говорил об этом ни с кем, кроме миссис Абрамс. И она не знает, что именно было напечатано, да и в любом случае она умеет молчать. Но раз уж ты поднял эту тему…

Прозвенел звонок к началу второй части.

— Прости, — сказал Перегрин. — Мне придется уйти — я обещал младшему сыну. Он, наверное, уже места себе не находит. Спасибо, Уинти. Я зайду завтра утром.