Найо Марш - Свет гаснет

Сцена начинается перед занавесом. Кажется, что Макбет, в короне и облачении, находится у власти, словно он и в самом деле процветает на пролитой крови. Он самую малость чересчур громогласен, чересчур возбужден, приветствуя гостей. Он отправляет гостей за занавес и уже собирается последовать за ними, когда видит Сейтона у входа на авансцену. Он ждет, пока последний гость скроется за занавесом, и подходит к Сейтону.

— Лицо твое в крови!

— Кровь Банко это[112].

Ничто не идеально: Флинс сбежал. Макбет дает Сейтону денег и дает знак открыть занавес. Зрителю открывается роскошный пир. Слуги наполняют бокалы. Леди Макбет сидит на троне. А скрытый до поры призрак Банко ждет.

Все шло хорошо. Стул маскировали так, как отрепетировали. Четкий хронометраж. Кошмарные попытки Макбета хотя бы отчасти сохранить королевское достоинство. Точные реплики. Слава богу! Перегрин подумал: все получается как надо. Да. Да.

— Благодарим и пьем за вас!

Слуги сняли крышки с блюд на столе.

Голова Банко находилась на самом почетном месте: страшная, с выпученными глазами, она лежала на подносе вместо главного блюда.

— Что это, черт подери, такое?! — громко спросил сэр Дугал.

Время тайн закончилось. Странным образом Перегрин испытал даже какое-то облегчение. Не нужно больше изобретать маловероятные объяснения, упрашивать людей не болтать, чувствуя при этом уверенность, что болтать они все равно будут. Не нужно изворачиваться и притворяться.

— Стоп! — сказал он и встал. — Накройте эту штуку.

Слуга, у которого в руке все еще была овальная крышка от блюда, быстро накрыл ею голову. Перегрин зашагал по проходу между креслами.

— Можете сесть, если хотите, но всем оставаться на своих местах. Все, кто присутствует здесь из служебного персонала — на сцену, пожалуйста.

Ассистент помощника режиссера, Чарли, два рабочих сцены и реквизитор поднялись на сцену и собрались группой на левой стороне сцены.

— Среди вас есть странный человек, — сказал Перегрин. — Он время от времени действует во время репетиций, и если считать, что у него есть цель, то она заключается в том, чтобы поддержать суеверные теории, которыми обросла эта пьеса. Эта пьеса. «Макбет». Вы слышите меня? «Макбет». Этот человек повесил маску Банко на стену комнаты Дункана. Он положил вторую голову на блюдо. При любых других обстоятельствах я бы не обратил никакого внимания на подобные глупые проделки, но в данном случае они заслуживают порицания. Они помешали представлению, которое шло на очень высоком уровне, и это весьма прискорбно. Я прошу исполнителя этих трюков любым удобным ему способом сообщить мне о том, что именно он является этим… шутником. Напомню вам о том, как построена эта сцена. Она открывается на авансцене с закрытым занавесом. Занавес придерживают слуги, пока Макбет приветствует гостей, и они снова закрывают его, когда все гости прошли внутрь. Слуги уходят. Макбет играет сцену с третьим убийцей — Гастоном. В конце Гастон уходит. Макбет хлопает в ладоши, и слуги с двух сторон полностью открывают занавес. Ради блага постановки я гарантирую вам, что не раскрою имя этого шутника. Я также не стану его увольнять или упоминать об этом происшествии в дальнейшем. Как будто ничего не было. Это понятно?

Он умолк.

Он подумал: они смотрят на меня, словно дети, которых собрали для нагоняя, и они не знают, что будет дальше.

А дальше серебряным голосом заговорил Банко — Брюс Баррабелл.

— Меня, без сомнения, оборвут на полуслове, — сказал он, — но я считаю своим долгом заявить о своем несогласии. Если этот человек находится среди нас, то я думаю, мы все должны знать, кто это такой. Его нужно публично обличить и уволить. Мы должны это сделать. Как представитель профсоюза актеров я должен занять такую позицию.

Перегрин понятия не имел, какую позицию следует занимать представителю актерского профсоюза, и стоит ли ему вообще это делать. Он веско сказал:

— Собственностью театра воспользовались не по назначению. Репетиция была прервана. Это мое дело, и я предлагаю продолжить репетировать. Время для вмешательства профсоюза может настать в свой черед, если оно вообще потребуется. Если это будет нужно, я вам об этом сообщу. А пока что я должен попросить вас сесть, мистер Баррабелл.

И что, черт побери, я буду делать, если он не сядет, подумал он.

— Правильно! — пришел ему на помощь сэр Дугал.

Остальные что-то пробормотали в знак согласия. Было слышно, как Нина жалуется на слабость.

Перегрин спросил:

— Реквизитор, когда вы в последний раз заглядывали под крышку этого блюда?

— Я под нее вообще не заглядывал, — сказал тот. — Блюдо стояло на своем месте на столе, который вынесли на сцену, как только опустился занавес. На нем должна была лежать пластиковая голова кабана, но только на генеральной репетиции.

— Кто был за кулисами? Кто-то из рабочих сцены, актеров?

— Двое рабочих сцены, которые внесли стол. Они ушли на другую сторону сцены. И он, — кивнул он в сторону Баррабелла, — и еще один призрак. Дублер. Они залезли под стол как раз перед тем, как занавес снова открылся.

— Привычное дело для Банко, — сказал со смехом сэр Дугал.

— Могу я спросить: что ты хочешь этим сказать? — сказал Баррабелл.

— О, ничего. Ничего.

— Я настаиваю на объяснении.

— Ты его не получишь.

— Замолчите, пожалуйста! — крикнул Перегрин. Он подождал пару секунд и спросил:

— Кто-нибудь еще?

— Конечно, — сказал замогильный голос. — Я был здесь. Но совсем недолго. Я просто сообщил Макбету об убийстве. Я сошел с авансцены, быстро. Кто-то был там с моим клейдеамором. Я схватил его. Я побежал к задней части сцены, прикрепил его к ремню на поясе и вновь появился у трона, когда занавес снова открылся. Предыдущей сценой, — предался воспоминаниям Гастон, — была сцена убийства Банко. Клейдеамор никогда бы не стали использовать для такого дела. Он слишком большой и слишком священный. Возникает интересная мысль…

Он пустился в свойственные ему рассуждения.

— Спасибо, Гастон, — сказал Перегрин. — Это очень интересно. — Так, Банко был здесь во время этой сцены, — торопливо продолжил он. — Когда именно вы залезли под стол, вы помните?

— Когда услышал, как Макбет говорит: «Из резунов ты — лучший». Занавес был закрыт, и сцена между Макбетом и Гастоном — убийцей — происходила перед ним. В маске и накидке было душно и неудобно, я всегда до последнего тяну с тем, чтобы надеть их и спрятаться. Они соединены вместе, и на то, чтобы их надеть, нужно лишь несколько секунд. Ангус и Кетнес помогли мне. Я обернул накидку вокруг коленей и заполз под стол.

— А призрак-дублер? Тоби?

Молодой парень поднял руку.

— Я надел голову и накидку в гримерной, — сказал он, — и залез под стол сразу, как пришел сюда. У стола ведь нет одной стороны, и там на самом деле много места. Я ждал в задней части, пока не появился Брюс, а потом переполз вперед.

— Когда это блюдо поставили на стол?

Реквизитор сказал:

— Оно приклеено. Весь реквизит на столе, который не используется, прикреплен к нему. Я накрыл блюдо крышкой после того, как все подготовил.

— До начала репетиции?

— Да. И если кто-то думает, что это моя проделка с головой, то я бы в жизни этого не сделал. А если кто-то в этом сомневается, то я обращусь в профсоюз.

— Никто в этом не сомневается, — торопливо сказал Перегрин. Где вообще была эта голова? Где все головы? Они лежат вместе?

— В гримерной для статистов. Все вместе. Ждут генеральной репетиции на следующей неделе.

— Комната не заперта?

— Нет. И если вы спросите, у кого ключ, то он у меня. Молодые люди попросили меня открыть ее, и я это сделал, так?

— Да. Спасибо.

— У меня такие же права, как у всех прочих.

— Разумеется.

Перегрин какое-то время молчал. Он смотрел на знакомые лица актеров и думал: это нелепо. Он откашлялся.

— А теперь я спрашиваю, — сказал он, — кто из вас ответственен за эту проделку.

Никто не ответил.

— Прекрасно, — сказал Перегрин. — Я бы попросил вас не обсуждать это дело между собой, но, — добавил он едко, — я с тем же успехом мог бы попросить вас вообще не разговаривать. Но я хотел бы обратить ваше внимание вот на что: если вы намерены связать эти глупые розыгрыши с суевериями, окружающими «Макбета», то вы сделаете именно то, чего хочет виновный в этих проделках. На мой взгляд, этот человек горячо верит во все эти суеверия. Пока что не произошло ничего зловещего, поэтому он или она решил устроить какое-нибудь недоброе предзнаменование своими руками. Все очень просто и очень глупо. Будут какие-нибудь комментарии?

— Задаешься вопросом, — объявил Гастон, — когда поползли эти слухи и действительно ли в их основе лежит какой-то дохристианский ритуал, посвященный зимнему солнцестоянию. Поскольку пьеса имеет крайне кровавую природу…

— Да, Гастон. Позже, мой дорогой.

Гастон продолжал бормотать.

Сэр Дугал сказал:

— Господи, ну скажите же уже кто-нибудь, чтобы этот старый осел забыл про свои клады-моры и заткнулся!

— Как вы смеете! — внезапно взревел Гастон. — Я, который обучил вас поединку, совершенно достоверному во всех деталях, кроме настоящего кровопролития! Как вы смеете, сэр, называть меня старым ослом?

— А вот смею. Смею! — раздраженно заявил сэр Дугал. — У меня до сих пор все болит из-за физического перенапряжения, которое мне пришлось вытерпеть — и все ради того, чего можно было добиться хорошим притворством! Так что, если вы не замолчите, клянусь богом, я применю все ваши драгоценные приемы и заставлю вас это сделать! Прошу прощения, Перри, старина, но в самом-то деле!