— Я хочу рассказать тебе, Антони, но не знаю, что ты подумаешь… не знаю, поверишь ли ты…

Антони поднял руку и начал загибать пальцы.

— Раз — незаконный ребенок. Два — шантажирующий любовник. Три…

Она сердито его оборвала:

— Не мели чепухи. Ничего подобного.

— Ты облегчила мою душу, — сказал Антони. — Продолжай, дурочка.

Лицо Ирис опять затуманилось.

— Нечего смеяться. Это… это касается того самого вечера.

— Да? — его голос напрягся. Ирис сказала:

— Ты присутствовал утром при расследовании, слышал…

Она замолчала.

— Очень мало, — сказал Антони. — Полицейский хирург распространялся о всяких технических подробностях, в основном насчет цианида и о действии цианистого калия на Джорджа, а также про вещественные доказательства, которые представил тот первый инспектор, не Кемп, а другой, с пышными усами, который первым приехал в «Люксембург» и начал расследование. Главный клерк из конторы Джорджа опознал труп. Весьма покладистый следователь отложил расследование на неделю.

— Я имею в виду этого инспектора, — сказала Ирис. — Как он объяснил, под столом отыскался маленький бумажный пакетик со следами цианистого калия.

Антони заинтересовался.

— Да? Очевидно, некто, подсыпавший эту дрянь Джорджу в бокал, просто выбросил под стол упаковку. Простейшая вещь. Он не хотел рисковать, сохраняя ее при себе, или, может быть, это была она…

К его удивлению, неистовая дрожь охватила Ирис.

— О, нет, Антони. Нет, совсем не то.

— О чем ты, дорогая? Что тебе известно?

— Я бросила этот пакетик под стол, — сказала Ирис. Он с удивлением на нее посмотрел.

— Послушай, Антони. Ты помнишь, Джордж выпил шампанское, а потом все и произошло?

Он кивнул.

— Ужасно — подобно дурному сну. Как гром посреди ясного неба. Я хочу сказать: после концерта, когда зажегся свет, я почувствовала облегчение. Понимаешь, в тот раз мы увидели мертвую Розмари, и почему-то, не знаю почему, я снова этого ожидала… Я чувствовала, она была там: мертвая, возле стола…

— Дорогая…

— Знаю. Просто нервы. Но как бы то ни было, мы все остались живы, ничего страшного не произошло, и вдруг, когда, казалось, что и ждать больше нечего, — все снова началось. Я танцевала с Джорджем, и мне было так хорошо. Мы вернулись к столу. И тут Джордж вдруг вспомнил про Розмари и попросил нас выпить в память о ней… Потом он умер, и снова повторился этот кошмар. Я остолбенела. Тряслась, как в лихорадке. Ты приблизился к нему, я отодвинулась немного назад, подбежали официанты, кого-то послали за доктором. Я словно застыла и стояла не шелохнувшись. Вдруг комок подступил к горлу, по щекам покатились слезы: я впопыхах открыла сумочку, чтобы вынуть платок. Не глядя нащупала платок, вынула его — в нем находился плотный кусок белой бумаги, вроде тех, в какие в аптеках заворачивают порошки. Понимаешь, Антони, его не было у меня в сумочке, когда я собиралась в ресторан. Ничего похожего не было! Сумка была совсем пустая. Я сама в нее все сложила: пудреницу, губную помаду, платок, вечерние заколки в футляре, шиллинг и пару шестипенсовиков. Кто-то подложил этот пакет в мою сумку. И тут я вспомнила, что такой же пакет нашли в сумке у Розмари после ее смерти, и в нем оставалось еще немного цианида. Я испугалась, Антони, ужасно испугалась. Пальцы ослабли, и пакет выскользнул из платка под стол. Я не подняла его. И ничего не сказала. Я была слишком напугана. Если бы кто-нибудь это увидел, мог подумать, что я убила Джорджа, а я не убивала его.

Давая выход своим чувствам, Антони протяжно засвистел.

— И никто не видел тебя? — спросил он. Ирис замялась.

— Не уверена, — тихо сказала она. — Кажется, Руфь заметила. Но она выглядела настолько ошеломленной, что я не знаю — или она действительно заметила, или просто рассеянно на меня смотрела.

Антони снова присвистнул.

— В общем, весело, — проговорил он.

— Куда уж веселее. Я так боюсь, что они до всего докопаются.

— Интересно, почему там не было твоих отпечатков? Прежде всего они бы занялись отпечатками.

— Думаю, потому что я держала пакет через платок.

Антони кивнул.

— Да, в этом тебе повезло.

— Но кто же все-таки мог положить его в мою сумку? Сумка была при мне весь вечер.

— Это не так трудно сделать, как ты думаешь. Когда ты пошла танцевать после кабаре, ты оставила сумку на столе. Кто-то мог подсунуть пакет. Там были женщины. Соберись-ка с мыслями и расскажи мне, что творит женщина в туалетной комнате? О таких вещах следует знать. Вы все стояли вместе и болтали или разбрелись каждая к своему зеркалу?

Ирис задумалась.

— Мы все прошли к одному столу — очень длинному, со стеклянным верхом. Положили сумочки и оглядели себя.

— Продолжай.

— Руфь напудрила нос, а Сандра поправила прическу и воткнула в нее шпильку, я сняла мой лисий капюшон и отдала его женщине, потом увидела на руке какую-то грязь и подошла к умывальнику.

— Оставив сумку на стеклянном столе?

— Да. И вымыла руки. Кажется, Руфь все еще прихорашивалась, Сандра сбросила плащ и снова подошла к зеркалу, Руфь отошла и вымыла руки, а я возвратилась к столу и немного поправила прическу.

— Значит, кто-то из них двоих мог незаметно что-то положить тебе в сумку?

— Да, но пакет был пуст. Выходит, его положили после того, как было отравлено у Джорджа шампанское. Во всяком случае, я не могу поверить, что Руфь или Сандра способны это сделать.

— Не переоценивай людей. Сандра из числа тех фанатиков, которые в средние века заживо сжигали своих противников, а такой безжалостной отравительницы, как Руфь, еще свет не видывал.

— В таком случае, почему Руфь не заявила, что она видела, как я уронила пакет?

— Постой. Если бы Руфь умышленно подсунула тебе цианид, она бы из кожи вылезла, чтобы ты от него не избавилась. Похоже, что это не Руфь. Значит, больше всего подходит официант. Официант, официант! Если бы только у нас был незнакомый, неизвестный нам официант, официант, нанятый на один вечер. Но нет, нас обслуживали Джузеппе с Пьером, а они совсем не подходят.

Ирис вздохнула.

— Я рада, что рассказала тебе. Об этом никто больше не узнает, правда? Только ты и я?

Антони как-то смущенно на нее посмотрел.

— Вот тут-то ты и ошибаешься, Ирис. Наоборот, ты сейчас поедешь со мной на такси к старине Кемпу. Мы не можем хранить такие вещи у себя под шляпой.

— О нет, Антони! Они подумают, будто я убила Джорджа.

— Они определенно так подумают, если потом узнают, что ты затаилась и ничего об этом не рассказала! Тогда твои отговорки прозвучат до чрезвычайности неубедительно. А если ты сейчас откроешься, вероятно, они тебе поверят.

— Пожалуйста, Антони…

— Послушай, Ирис, ты в трудном положении. Но помимо всего прочего, существует такая вещь, как правда, ты не можешь поступать нечестно и думать о собственной шкуре, когда речь идет о справедливости.

— О Антони, к чему такое благородство?

— Тебе, — сказал Антони, — нанесли жестокий удар. Но что бы ни случилось, мы отправимся к Кемпу! Немедленно!

Нехотя она вышла с ним в прихожую. Ее пальто было брошено на стул, он взял его и помог ей одеться. Страх и протест застыли в ее глазах, но Антони был непреклонен. Он сказал:

— Возьмем такси в конце улицы.

Когда они направились к выходу, внизу послышался звонок.

Ирис воскликнула с облегчением:

— Совсем позабыла — это Руфь. Она пришла после работы, чтобы договориться о похоронах. Они состоятся послезавтра. Я думаю, без тети Люциллы мы лучше договоримся.

Антони быстро подошел к двери и отворил ее, прежде чем успела подбежать горничная.

Руфь выглядела усталой и довольно растрепанной. В руках она держала увесистый портфель.

— Извините, я опоздала, в метро вечером ужасная давка, вынуждена была пропустить три автобуса, а такси не было.

«Никогда не видел, — подумал Антони, — чтобы Руфь вынуждена была оправдываться. Еще одно свидетельство, что смерть Джорджа подорвала эту почти нечеловеческую энергию».

— Я не могу пойти с тобой, Антони. Мне нужно с Руфью обо всем договориться, — сказала Ирис.

Антони возразил непререкаемым голосом:

— Боюсь, наше дело более важное… Ужасно сожалею, мисс Лессинг, что разлучаю вас с Ирис, но дело у нас неотложное.

Руфь сказала не мешкая:

— Не беспокойтесь, мистер Браун, я обо всем договорюсь с миссис Дрейк, когда она возвратится. — Едва заметная улыбка появилась у нее на губах. — Знаете, мне удается с ней ладить.

— Уверен, вы можете поладить с кем угодно, мисс Лессинг, — польстил ей Антони.

— Вероятно. Не поделитесь ли вы со мной своими соображениями, Ирис?

— Да у меня их нет. Я хотела просто обсудить все с вами, потому что тетя Люцилла поминутно меняет свои решения, думаю, вам будет довольно трудно с ней договориться. Придется попотеть. Мне все равно, какие будут похороны! Тетя Люцилла обожает похороны, а мне это не по душе. Прах необходимо предать земле, но стоит ли создавать вокруг этого шумиху. Для самих умерших это не имеет ни малейшего значения. Они навсегда покинули нас. Мертвые не возвращаются.

Руфь не ответила, и Ирис повторила с какой-то непонятной настойчивостью:

— Мертвые не возвращаются:

— Пойдем, — сказал Антони и потянул ее к двери. По площади медленно тащились такси. Антони остановил одно и помог Ирис усесться.

— Скажи мне, моя прелесть, — обратился он к ней после того, как велел шоферу ехать в направлении Скотланд Ярда, — чье присутствие в холле ты ощутила, когда сочла уместным заявить, что мертвые не возвращаются? Джорджа или Розмари?

— Ничего такого я не ощутила! Совершенно не ощутила. Просто я хотела сказать, что ненавижу похороны.

Антони вздохнул.

— Разумеется, — сказал он, — я, должно быть, схожу с ума.

12

Трое мужчин сидели за маленьким круглым мраморным столиком.