Прошелестев газетой, Джордж бросил.

— Не беспокойтесь, Люцилла. Я уже сказал, я все выясню.

— Знаю, дорогой Джордж, вы всегда так добры. Но сердце мое неспокойно, маленькая задержка — и произойдет непоправимое. Ведь все эти справки, которые вы наводите, — они же требуют времени.

— Ничего, мы их поторопим.

— Он просит: «Не откладывай ни на секунду». А до завтрашнего дня пройдет не секунда, а целые сутки. Я себе не прощу, если с ребенком что-нибудь случится.

— Не случится. — Джордж отхлебнул кофе.

— И еще эти мои конвертируемые облигации…

— Послушайте, Люцилла, предоставьте все это мне.

— Не волнуйтесь, тетушка Люцилла, — вставила Ирис. — Джордж все уладит. К тому же не впервые это случается.

— Давно уже такого не бывало. («Три месяца», — уточнил Джордж.) С тех пор, когда бедного ребенка надули оказавшиеся мошенниками приятели с этой ужасной фермой.

Джордж вытер салфеткой усы, поднялся и, перед тем как — выйти из комнаты, добродушно потрепал миссис Дрейк по спине.

— Выше голову, дорогая. Я попрошу Руфь немедленно послать телеграмму.

Едва он вышел в коридор, как к нему присоединилась Ирис.

— Джордж, не лучше ли отложить сегодняшнюю вечеринку? Тетушка Люцилла так расстроена. Может быть, останемся с ней дома?

— Разумеется, нет! — Розовое лицо Джорджа побагровело. — Что, позволить этому наглому вымогателю, черт бы его взял, портить нам жизнь? Это шантаж — самый настоящий шантаж, вот что это такое. Будь моя воля, не дал бы ему ни гроша.

— Если бы тетушка Люцилла позволила.

— Люцилла — дура от рождения. Эти бабы, рожающие детей, когда им перевалило за сорок, теряют последние остатки разума. С пеленок портят собственных выродков, угождая всем их прихотям. Если бы юному Виктору когда-нибудь предоставили самому выпутываться из разных неурядиц, может быть, это и сделало бы из него человека. Не спорь, Ирис. До вечера что-нибудь изобрету, чтобы Люцилла могла спокойно уснуть В крайнем случае, возьмем ее с собой.

— O, нет, рестораны она не переносит — она там клюет носом. Духота и прокуренный воздух вызывают у нее астму.

— Знаю. Я пошутил. Пойди и подбодри ее. Скажи ей, что все утрясется.

Он повернулся и направился к выходу. Ирис медленно побрела обратно в столовую. Зазвонил телефон, она подошла к нему.

— Алло — кто? — Бледное, безжизненное лицо расцвело от удовольствия. — Антони!

— Антони собственной персоной. Звонил тебе вчера и не мог дозвониться. Признайся, это ты обработала Джорджа?

— О чем ты?

— Видишь ли, Джордж очень настойчиво, приглашал меня сегодня на какую-то вечеринку. Совершенно непохоже на его обычное «руки долой от моей дражайшей подопечной!» Он так настаивал, что не прийти нельзя. Я подумал, не результат ли это каких-то твоих тактических уловок.

— Нет… нет… я к этому не имею никакого отношения — Значит, он сам переменил гнев на милость?

— Не совсем. Это…

— Алло… куда ты подевалась?

— Нет, я слушаю.

— Ты что-то сказала. В чем дело, дорогая? Слышу в телефоне, как ты вздыхаешь. Что-то случилось?

— Нет… ничего. Завтра я воспряну. Завтра все будет хорошо.

— Какая трогательная вера. Разве не говорится «Завтра не наступает»?

— Не наступает.

— Ирис… в чем же все-таки дело?

— Нет, ничего. Я не могу тебе сказать. Я обещала, понимаешь?

— Скажи мне, моя радость.

— Нет… я действительно не могу. Антони, может, ты мне что-нибудь скажешь?

— Если бы я знал что.

— Ты… когда-нибудь любил Розмари?

Мгновенная пауза, затем смех.

— Ах, вот в чем дело. Да, Ирис, чуточку был влюблен. Ты же знаешь, она была неотразима. И вот однажды и беседовал с ней и увидел тебя, спускающуюся по лестнице, — и в ту же минуту все закончилось, как ветром сдуло. Ты одна на всем свете осталась. Вот тебе вся правда… Не принимай это близко к сердцу. Ведь даже у Ромео была Розалинда, прежде чем его покорила Джульетта.

— Спасибо, Антони. Я рада.

— Увидимся вечером. Твой день рождения, да?

— На самом деле день рождения через неделю, но собираемся по этому поводу.

— Ты не очень радуешься.

— Нет.

— Полагаю, Джордж знает, что делает, но мне кажется сумасбродной мысль собраться в том самом месте, где…

— О, с тех пор я уже несколько раз была в «Люксембурге»… Я хотела сказать, после Розмари… ничего страшного.

— Пусть так. Я приготовил тебе подарок. Ирис. Надеюсь, понравится. Au revoir .

Он повесил трубку.

Ирис вернулась к Люцилле спорить, уверять, убеждать.

Джордж же, по прибытии в свой офис, сразу же вызвал Руфь Лессинг.

При появлении ее, спокойной, улыбающейся, в элегантном черном костюме, его озабоченность немного прошла.

— Доброе утро.

— Доброе утро, Руфь. Опять неприятности. Взгляните.

Она взяла протянутую им телеграмму. — Снова Виктор Дрейк! — Да, будь он проклят.

Она задумалась, вертела телеграмму в руках. «Вы из тех девушек, которые спят и видят себя женой своего хозяина…» — как отчетливо все это вспомнилось ей. «Словно вчера…» — подумала Руфь. Голос Джорджа вывел ее из оцепенения. — Примерно год назад мы спровадили его? Она задумалась.

— Да. Действительно, это было двадцать девятого октября.

— Вы удивительная девушка. Какая память!

Ей подумалось, что у нее были более веские причины запомнить этот день, чем он предполагает. Вспомнились беззаботный голос Розмари в телефоне и мысль, что она ненавидит жену своего шефа.

— Полагаю, нам повезло, — сказал Джордж, — что он столь продолжительное время не показывается нам на глаза. Хотя на прошлой неделе пришлось все же выбросить пятьдесят фунтов.

— Триста фунтов в наши дни не маленькие деньги.

— Да. Но он их и не получит. Нужно, как обычно, все разузнать.

— Я свяжусь с мистером Огилви.

Александр Огилви, их агент в Буэнос-Айресе, был рассудительным, практичным шотландцем.

— Да. Немедленно телеграфируйте. Мать Виктора в своем обычном репертуаре. Типичная истерия. С сегодняшним вечером могут возникнуть осложнения.

— Вы хотите, чтобы я с ней посидела?

— Нет, — он решительно запротестовал. — Нет, разумеется. Вы должны быть там. Без вас я не обойдусь, Руфь. — Он взял ее за руку. — Добрая вы душа.

— Я совсем не такая уж добрая.

Она улыбнулась и затем предложила:

— Не лучше ли связаться по телефону с мистером Огилви? К вечеру мы могли бы все выяснить.

— Хорошая мысль. Расходы себя оправдают.

— Я займусь этим немедленно.

Мягким движением она высвободила свою руку и вышла.

Джордж занялся делами, ожидающими его внимания.

В половине первого он вышел и взял такси до «Люксембурга».

Чарлз, известный всем метрдотель, вышел навстречу ему, важно наклонив голову и приветливо улыбаясь.

— Доброе, утро, мистер Бартон.

— Доброе утро, Чарлз. Все готово к вечеру?

— Я думаю, вы останетесь довольны, сэр.

— Тот же самый стол?

— В сводчатом зале, посередине. Правильно?

— Да. И, вы поняли, я хочу, чтобы столы не очень тесно стояли?

— Все сделано.

— Вы принесли… розмарин?

— Да, мистер Бартон. Боюсь, он не очень декоративен. Не желали бы добавить немного красных ягод… или, скажем, несколько хризантем?

— Нет, нет, только розмарин.

— Хорошо, сэр. Вы хотели бы посмотреть меню? Джузеппе!

Чарлз щелкнул пальцами, и перед ним предстал улыбающийся маленький пожилой итальянец.

— Меню для мистера Бартона. Появилось меню.

Устрицы, бульон, рыба по-люксембургски, шотландская куропатка, печень цыпленка в беконе.

Джордж равнодушным взглядом пробежал по этому перечню.

— Да, да, превосходно.

Он возвратил меню, Чарлз проводил его до дверей. Слегка понизив голос, он пробормотал:

— Можно мне выразить нашу признательность, мистер Бартон, за то, что… хм… вы снова оказали нам честь?

Улыбка, страшная, как оскал покойника, появилась на лице Джорджа. Он ответил:

— Прошлое следует забыть — ведь мы живем настоящим.

— Справедливо, мистер Бартон. Если б вы знали, как тогда мы были все потрясены и опечалены… Я уверен, я надеюсь, что мадемуазель останется довольна своим днем рождения, все будет на высшем уровне.

Изящно поклонившись, Чарлз отошел в сторону и тут же с проворностью стрекозы набросился на одного из официантов, который, сервируя стол у окна, допустил незначительную оплошность.

Джордж с застывшей на губах улыбкой вышел на улицу. Он не был столь уж чувствительным человеком, чтобы питать к «Люксембургу» особую симпатию. Помимо всего, «Люксембург» не виноват, что Розмари захотела там покончить с собой или какой-то неизвестный решил ее там убить. «Люксембургу» решительно не повезло. Но как и многие одержимые люди, Джордж не мог расстаться с мыслью, которая преследовала его.

Он позавтракал в клубе, а потом направился на собрание директоров.

По пути в офис он зашел в телефонную будку и набрал номер Мейды Вейле. Вышел, облегченно вздохнув. Все Шло по плану.

Он возвратился в офис. Сразу же появилась Руфь.

— По поводу Виктора Дрейка.

— Да?

— Боюсь, дело скверное. Возможен уголовный процесс. Он в течение значительного времени прикарманивал деньги одной фирмы.

— Это сказал Огилви?

— Да. Я утром связалась с ним, и он позвонил нам десять минут назад. Сообщил, что Виктор ведет себя весьма нагло.

— Так и должно было быть!

— Он утверждает, что дело замнут, если деньги будут возвращены. Мистер Огилви встретился с главным партнером фирмы и, кажется, все уладил. Сумма, из-за которой идет спор, сто шестьдесят пять фунтов.

— Итак, маэстро Виктор надеется прикарманить на этой афере сто тридцать пять фунтов наличными.

— Именно так.

— Ну что ж, во всяком случае, и эту сумму мы урежем, — проговорил Джордж с довольной ухмылкой.