Ее потемневшие черные зрачки внимательно изучали меня; наконец она покачала головой, встряхнула своими почти черными волосами.

— Возможно, это Эйнарссон, — сказал я.

— Судя по всему, вы здесь не бездельничали.

Когда она улыбалась, ее глаза, казалось, мерцали.

Служанка Мария принесла вино и фрукты, поставила все на столик рядом с кушеткой и ушла. Хозяйка налила вина и предложила мне сигареты в серебряной коробке. Я отказался и закурил свою. Она закурила египетскую сигарету — длинную, как сигара.

— Что это за революция, которой они заморочили голову моему парню? — спросил я.

— Это была замечательная идея, пока не погибла.

— Как же случилось, что она погибла?

— Это… вы хоть немного знакомы с нашей историей?

— Нет.

— Муравия возникла в результате опасений и зависти четырех держав. Девять или десять тысяч квадратных миль земли, которыми владеет эта страна, не имеют большой ценности. Ни одна из четырех держав тут, собственно, ни на что не претендовала, но любые три не могли согласиться, чтобы эти земли получила четвертая. Развязать узел можно было только одним способом: создать отдельную державу. Это и произошло в тысяча девятьсот двадцать третьем году.

Первым президентом на десять лет был избран доктор Семич. Он не государственный деятель, не политик и никогда им не станет. Но поскольку Семич — единственный муравиец, о котором слыхали за границами его родного города, здесь решили, что его избрание хоть как-то поднимет престиж новой страны. К тому же это было единственное достойное вознаграждение для единственного великого человека в Муравии. Ведь он был всего-навсего марионеткой. Настоящую власть вершил генерал Радняк, которого избрали вице-президентом. Этот пост тут даже выше поста премьер-министра. Генерал Радняк был способным человеком. Армия молилась на него, крестьяне верили ему, а наша буржуазия знала, что он честный, консервативный и интеллигентный человек и разбирается в экономике не хуже, чем в военном деле.

Доктор Семич — замечательный старый ученый, оторванный от всего, что происходит в мире. Это можно понять на таком примере: он, наверное, самый выдающийся из живых бактериологов, но если вы подружитесь с ним, то он признается вам, что не верит в ценность бактериологической науки. «Человек должен жить с бактериями как с друзьями, — скажет он. — Наш организм должен приспосабливаться к болезням, и тогда будет безразлично — болеете вы чахоткой или нет. Вот где нас ждет победа. Поэтому мы и работаем над этим. Наши хлопоты в лабораториях абсолютно напрасны, однако они забавляют нас».

Но когда этого приятного старого мечтателя соотечественники наградили президентством, он отблагодарил их наихудшим образом. Чтобы показать, как он ценит такую честь, доктор запер лабораторию и всей душой отдался управлению государством. Никто этого не ожидал и не хотел. Главой правительства должен был стать Радняк. Какое-то время он действительно держал ситуацию под контролем и все было хорошо.

Но у Махмуда были собственные планы. Доктор Семич доверял секретарю, а тот начал обращать внимание президента на все случаи, когда Радняк превышал свою власть. Пытаясь устранить Махмуда от управления, Радняк допустил ужасную ошибку. Он пошел к Семичу и откровенно сказал: «Никто не ожидал того, что президент отдаст все свое время государственным делам; соотечественники оказали ему честь, избрав его первым своим президентом, но они, мол, не хотели обременять старого человека такими обязанностями».

Радняк сыграл Махмуду на руку. Теперь доктор Семич был убежден в том, что Радняк пытается отобрать у него власть. С тех пор руки у Радняка оказались связанными. Доктор Семич настоял на том, чтобы самому решать все государственные дела, а по сути вершил всем Махмуд, ибо президент знал об управлении государством не больше, чем в тот день, когда стал у власти. Жалобы — безразлично, кто с ними обращался, — ничего не давали. Каждого, кто жаловался, доктор Семич считал сообщником мятежника Радняка. Чем сильнее критиковали Махмуда в парламенте, тем больше верил ему доктор Семич. В прошлом году положение стало невыносимым, тогда же было положено начало революции.

Естественно, возглавил ее Радняк, и не менее девяноста процентов влиятельных муравийцев поддержали его. Но судить об отношении к революции всего народа трудно. Ведь большинство народа — это крестьяне и мелкие землевладельцы, которые хотят, чтобы им дали мир. Но несомненно одно: они скорее хотели бы короля, чем президента, потому, чтобы угодить им, надо было изменить государственный строй. Армия очень любила Радняка и тоже поддерживала революцию. Восстание вызревало медленно. Генерал Радняк был человек осторожный, осмотрительный, да и страна эта небогата, денег всегда не хватало.

За два месяца до того дня, на который было назначено восстание, Радняка убивают. И революция рассеялась как сон, а ее силы распались на дюжины фракций. Не нашлось достаточно сильного человека, который смог бы удержать их вместе. Некоторые из этих групп и по сей день собираются и вынашивают планы, но у них нет ни влияния, ни настоящей цели.

В такую революцию и втянули Лайонела Грантхема. Через день или два мы будем иметь больше информации, но уже теперь известно, что Махмуд, который проводил месячный отпуск в Константинополе, привез оттуда Грантхема и, сговорившись с Эйнарссоном, решил облапошить парня.

Конечно, Махмуд был очень далек от революции, ведь она направлена против него. А Эйнарссон как раз поддерживал своего начальника генерала Радняка. После его смерти Эйнарссону удалось завоевать почти такую же преданность солдат, какой пользовался покойный генерал. Они, конечно, не любят этого исландца так, как любили Радняка, но Эйнарссон — человек представительный, помпезный, а именно такие черты привлекают простых людей в вожде. Эйнарссон имел армию и мог сосредоточить в руках остатки революционного механизма, чтобы произвести на Грантхема впечатление. Ради денег полковник мог пойти на все. Поэтому они с Махмудом и устроили представление для вашего молодого человека. Для этого они использовали и дочь генерала Радняка Валеску. Думаю, ее тоже обманули. Я слыхала, что ваш юноша и она хотят стать королем и королевой. Сколько денег они вложили в этот фарс?

— Наверное, миллиона три американских долларов.

Ромен Франкл тихонько присвистнула и налила еще вина.

— Какую позицию занимал министр полиции, пока революция еще не погибла? — спросил я.

— Василие, — сказала она, отпивая вино, — удивительный человек, оригинал. Его ничто не интересует, кроме собственного уюта. А уют для него — это чрезмерное количество еды и напитков, не меньше шестнадцати часов сна в сутки и чтобы в течение остальных восьми часов делать как можно меньше движений. Больше его ничто не волнует. Дабы сохранить свой покой, он сделал управление полиции образцовым. Работу все должны выполнять четко и без промедления. В противном случае преступления не будут наказаны, люди будут подавать жалобы, а эти жалобы могут побеспокоить его превосходительство. Он даже вынужден будет сократить свой послеобеденный сон, чтобы принять участие в каком-нибудь совещании или заседании. Так не годится. Поэтому он создал организацию, которая свела количество преступников до минимума и постоянно сокращает этот минимум. Так он добился того, чего желал.

— Убийцу Радняка схватили?

— Застрелен. Оказывал сопротивление при аресте. Через десять минут после покушения.

— Это один из людей Махмуда?

Девушка допила свой бокал, хмуро глянула на меня, и ее нижние веки задрожали.

— А вы не такой уж глупый, — медленно проговорила она. — Но теперь мой черед спрашивать. Почему вы сказали, что это Эйнарссон убил Махмуда?

— Эйнарссон знал, что Махмуд пытался организовать убийство его и Грантхема в тот же вечер.

— Правда?

— Я видел, как солдат взял у Махмуда деньги, подстерег Эйнарссона и Грантхема, выпустил в них шесть пуль, но промахнулся.

Ромен Франкл щелкнула ногтем себя по зубам.

— Это на Махмуда не похоже, — возразила она. — Чтобы на глазах у людей платить за убийство…

— Может, и не похоже, — согласился я. — Но, допустим, нанятый убийца решил, что ему заплатили мало, или получил только часть оплаты. Или, быть может, есть лучший способ получить деньги сполна, чем подойти на улице и потребовать их за пять минут до совершения покушения?

Она кивнула и заговорила, словно размышляя вслух:

— Значит, они получили от Грантхема все, на что надеялись, и теперь каждый старается убрать соперника, чтобы завладеть деньгами.

— Ваша ошибка в том, — сказал я, — что вы считаете революцию трупом.

— Но Махмуд даже за три миллиона не согласился бы плести заговор, который отстранил бы его от власти.

— Вот-вот! Махмуд думал, что они играют комедию для парня. А когда узнал, что это не игра, что у Эйнарссона серьезные намерения, то попытался от него избавиться.

— Возможно. — Она пожала плечами. — Но это только предположение.

— Разве? Эйнарссон носит с собой портрет персидского шаха. Снимок затертый, следовательно, им пользовались часто. Персидский шах был русским солдатом, который после войны вернулся в Персию и продвигался по службе, пока не взял под контроль войска, не стал диктатором, а через некоторое время и шахом. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Эйнарссон — исландский солдат, который попал сюда после войны и сделал карьеру. Теперь армия в его руках. Если он носит при себе портрет шаха и смотрит на него так часто, что тот даже потерся, то не означает ли это, что полковник стремится последовать примеру шаха? Или вы иного мнения?

Ромен Франкл поднялась и принялась ходить по комнате; она то слегка переставляла стул, поправляла какое-то украшение или картину, то разглаживала складки на шторах. Двигалась она так, словно ее водили, — грациозная, нежная девушка в розовом шелку.