К сожалению, есть и другие факторы, которые способствуют такого рода ошибкам.

В той истории, о которой рассказывала «Сатердей Ивнинг Пост», выяснилось, что полиция предоставила двум девушкам возможность предварительно посмотреть на подозрительного человека и изучить его внешность, прежде чем он был представлен для опознания в ряду других лиц. Другими словами, было проведено «предварительное опознание».

Такое случается нередко, когда подозреваемого в преступлении показывают жертве, и задержанный даже не догадывается об этом.

Несколько лет назад в Детройте рассматривалось достаточно интересное дело. На свалке было найдено тело девушки. Она была убита ударом ножа в спину. Рана была нанесена снизу вверх, а не в обратном направлении, как можно было бы предполагать, если считать, что убийца преследовал ее и нанес удар сзади.

Полиция была сбита с толку. Наконец она получила сведения, что молодого человека, работавшего на станции техобслуживания неподалеку, видели с ножом в руках.

К тому времени полиция почти потеряла надежду раскрыть это преступление и отчаянно ухватилась за наводку. Был найден нож. Арестовав подозреваемого, они наконец добились от него признания.

Этот человек был осужден за убийство первой степени. Адвокат, представлявший его, был изумлен тем, что по крайней мере в двух аспектах признание не согласовывалось с фактическими обстоятельствами дела. Первым делом, если он в самом деле говорил правду об убийстве, след от удара ножа, конечно же, должен был быть направлен сверху вниз, а не наоборот.

То была маленькая деталь такого типа, которую обвинитель пренебрежительно отбрасывает в сторону, как «техническую подробность», считая ее «последней соломинкой», за которую тщетно хватается обвиняемый.

Жюри не испытывало симпатий к подсудимому, и все шло к тому, что он вот-вот будет осужден за убийство первой степени, когда в ходе расследования другого преступления полиция нашла сумочку, принадлежавшую убитой. Так как эта сумочка была в руках лица, которое, вне всякого сомнения, совершило ряд преступлений, полиция стала искать дальше и обнаружила нож, который куда в большей степени отвечал описанию оружия, убившего девушку, чем нож, принадлежавший оператору станции техобслуживания.

Развязка ситуации выразилась в том, что судье пришлось прервать обсуждение, к которому уже приступило жюри присяжных, и объявить им, что найден настоящий преступник, а человек, который сидел на скамье подсудимых, на самом деле невиновен в преступлении, хотя от него и было получено признание.

Дела такого рода связаны с ошибочной тенденцией валить все шишки на представителя обвинения только потому, что он представляет дело, которое вела полиция.

Есть, конечно, прокуроры, которые пользуются недостойными приемами, так же как существуют и адвокаты, позорящие свою профессию.

В некоторых штатах закон отводит главенствующую роль в рассмотрении дела судье. Но в большинстве наших штатов судья лишь сидит на своем месте, подобно верховному владыке или рефери, наблюдая, как обвинитель старается представить жюри присяжных подсудимого в самом черном свете, прибегая к уничтожающему сарказму и неприкрыто презирая его, в то время как адвокат пытается вызвать симпатию к нему, упоминая о престарелой матери, плачущей жене и невинных детях, которым грозит «безотцовщина».

Большинство упускает из виду, что святая обязанность обвинителя — всего лишь представлять дело по обвинению, выдвинутому полицией против подсудимого. И слишком часто синяки и шишки выпадают на долю прокурора вместо неквалифицированных следователей с низкой техникой следствия.

В упоминавшемся «детройтском деле» было «свободное и добровольное признание».

Это, конечно, не может не волновать. Мало кто из людей обладает такой стойкостью, чтобы выдержать бесконечные часы непрерывных допросов.

У нас у самих было достаточно интересное дело, в котором нашлось место и ошибочному опознанию, и признанию человека, который, как оказалось, был совершенно невиновен. В сущности, это было исчерпывающее признание вины, но в его заявлении содержались факты, которые были поставлены ему в вину и которые, как потом выяснилось, не имели ничего общего с действительностью.

Я веду речь о деле Силаса Роджерса, который позднее был помилован губернатором Виргинии Джоном С. Бэттлом.

Как нам рассказывал Роджерс, ему пришлось написать это заявление из-за того, что полиция очень жестоко обращалась с ним. Из его слов явствует, что полиция избила его до такой степени, что он плохо соображал, что говорит и делает.

Есть и такие дела, в ходе которых к подозреваемому не применяют прямого физического насилия, но он просто не может выдержать града противоречивых вопросов.

Но если лишить полицию права допрашивать подозреваемого, выкладывая уличающие его доказательства с требованием объяснить их происхождение, если все добытые ими объяснения мы с самого начала будем квалифицировать как лживые и добытые вероломными способами, если они не смогут ставить подозреваемого в такое положение, когда тот поймет, что дальнейшее сопротивление бесполезно и поднимет руки со словами: «Ладно, ваша взяла», мы настолько снизим эффективность полиции, что для преступников наступят райские дни.

С другой стороны, нельзя не признать, что слишком много признаний выбивается грубой физической силой, что существуют приемы, которые, за неимением лучшего слова, я бы назвал «умственное насилие».

Есть такие способы давления на сознание человека, которые действуют не менее эффективно, чем простые побои.

Нам довелось расследовать дело, в котором тоже было такое «признание».

История Лефти Фаулера из Оклахомы была достаточно странной. Фаулер был осужден за убийство Хелен Биверс. Но все обстоятельства, связанные с его обвинением, были таковы, что трудно было поверить в его вину. Нам казалось, что имелись куда более весомые доказательства вины другого подозреваемого, чем против Лефти Фаулера. В силу каких-то причин расследование роли другого подозреваемого было грубо оборвано, и следствие взялось за Фаулера. Несмотря на все наши старания, нам так и не удалось найти никаких действительно серьезных обстоятельств, которые заставили обратить все внимание лишь на Фаулера, кроме того, что он знал убитую и незадолго до ее гибели уволился с работы.

Фаулер признавался в содеянном не единожды, а трижды. Он говорил потом, что был запуган до смерти, когда делал эти признания. Ни в одном из них на самом деле нет фактических обстоятельств или объяснений, как было совершено убийство. Первые два признания настолько многоречивы, что смахивают, скорее, на абсурд. В третьем признании устранены некоторые противоречивые факты из первых двух, но оно и само абсурдно. Оно было стенографически записано и подано таким образом, чтобы оставить впечатление, будто оно исходит из уст самого Фаулера, завершившего его таким странным образом:

— Джентльмены, вот то признание, которого вы добивались от меня, и должен сказать, что вы прекрасно поработали. Я горжусь вами… я хотел бы подать вам руку. Я горжусь знакомством с вами.

Алекс Грегори с предельным тщанием провел испытания Фаулера на полиграфе и по завершении их был совершенно убежден, что Фаулер не убивал Хелен Биверс и не несет никакого чувства вины за ее смерть.

Ходили слухи, что в машине Хелен Биверс с ней была другая девушка, и наконец следователи Суда Последней Надежды нашли эту молодую женщину.

В ходе беседы с нашими следователями эта женщина рассказала, что она в самом деле была с Хелен Биверс, но ей удалось сбежать.

Она была в диком ужасе, боясь за свою собственную жизнь. Ее рассказ подтверждался и обстоятельствами дела. Я был уверен, что власти, руководствуясь ее показаниями, могут отдать под суд по крайней мере одного из тех двоих, которые, по ее словам, убили Хелен Биверс.

Тем не менее, осужден был Лефти Фаулер. И власти не скрывали своего удовлетворения исходом дела.

Мы же совершенно не были удовлетворены.

Гильдия адвокатов штата Оклахома попросила меня выступить на их ежегодном съезде в Тулсе с рассказом о работе Суда Последней Надежды. Я согласился, и в завершение моего выступления от всех присутствующих было получено единодушное согласие помогать нам, если какое-либо дело приведет нас в Оклахому.

Сама Гильдия адвокатов в силу специфики союза не могла выступать по отдельным делам, но мы получили убедительные заверения, что в случае необходимости в добровольцах, озабоченных лишь законностью и справедливостью, недостатка не будет.

Так что когда мы завершили расследование дела Фаулера и сделали его факты достоянием публики, три самых известных адвоката Оклахомы объявили, что они готовы представлять интересы Лефти Фаулера и составят заявление с просьбой о его полном помиловании.

В их число входили Хикс Эптон, президент Гильдии адвокатов Оклахомы, Флойд Реймс, один из самых известных и влиятельных членов отделения Гильдии в Тулсе, и О.А. Брюйер, по всеобщему признанию, один из самых искушенных стратегов защиты в суде.

Чтобы оплатить услуги столь выдающихся адвокатов, клиент должен был быть очень обеспеченным человеком. Лишь при наличии немалых средств он мог привлечь к сотрудничеству такую блестящую комбинацию лучших юридических мозгов штата.

У Лефти Фаулера вообще не было денег. Но, поскольку адвокаты Оклахомы были искренне заинтересованы в соблюдении справедливости, Лефти Фаулер оказался в положении, которое могли позволить себе лишь самые преуспевающие нефтяные магнаты штата.

Естественно, что поступок трех выдающихся представителей Гильдии адвокатов Оклахомы, предложивших свои услуги заключенному, у которого не было ни цента, нашел широкое отражение в газетах и редакционных комментариях по всему штату.

Благодаря этим комментариям и вопросам, которые задавали нам репортеры из самых разных изданий, некоторые наши заявления по делу Фаулера, касавшиеся столь загадочных обстоятельств дела, что мы и сами были готовы отбросить их, не будь подтверждения в виде данных полиграфа Алекса Грегори, получили теперь достаточное обоснование.