Снова молчание, еще более глубокое, чем прежде. Мне очень хотелось курить, но в кабине этого делать было нельзя. Мы и так уже дышали с трудом, и пот покрывал наши лица.

— Мне хочется рассказать вам одну маленькую историю, — снова начал я. — И хотя это не сказка, я начну ее со сказочной фразы: «В некотором царстве, в некотором государстве».

Итак, в некотором царстве, в некотором государстве существовал очень маленький военный флот — всего пара эсминцев, фрегат да канонерская лодка. Маловато для военного флота, не так ли, Вайланд? И тогда правители решили увеличить его вдвое. Они неплохо зарабатывали на вывозе нефти и кофе и считали, что могут себе это позволить. Хочу обратить ваше внимание, что они могли бы истратить эти деньги на сотни более выгодных дел, но в этой стране часто происходили революции, и позиция каждого очередного правительства зависела от силы армии, которой они располагали. «Удвоить наш флот!» — сказали они. Кто это сказал, Вайланд?

Он хотел было ответить, но из горла его вырвалось лишь какое-то карканье. Он облизал губы и сказал:

— Колумбия…

— Интересно, откуда вы это знаете, Вайланд? Правильно, Колумбия. Они договорились о покупке пары подержанных эсминцев в Британии и нескольких фрегатов, миноносцев и канонерок в Соединенных Штатах. Хотя все это корабли были уже в эксплуатации, они оставались почти новыми. Их купили, как говорится, по дешевке — всего за двадцать с четвертью миллионов в переводе на доллары. И вдруг — загвоздка. В Колумбии возникла угроза революции и гражданской войны. Курс песо стал резко падать за границей, и Британия и Соединенные Штаты отказались от сделки. Ни один международный банк даже и смотреть не хотел на Колумбию. Тогда решили заплатить натурой. Какое-то из предыдущих правительств импортировало из Бразилии для промышленных целей на два миллиона долларов алмазов, которые так и не были использованы. К этому добавили колумбийского золота на два с половиной миллиона долларов — почти две тонны слитков по 28 унций каждый. Но основную массу все же составили отшлифованные изумруды — ведь вы хорошо знаете, Вайланд, что россыпи в восточных Андах — самый известный и крупный источник изумрудов в мире. Или, быть может, вы этого не знаете?

Вайланд ничего не ответил. Он вынул свой изящный носовой платок и обтер лицо. Вид у него был совершенно больной.

— Впрочем, это не так уж и важно… А потом встал вопрос о транспортировке. Предполагалось, что ценности доставит самолет, но в начале мая 1958 года все рейсы на национальных линиях были временно отменены из-за предстоящих выборов. Тем не менее, некоторые члены администрации стремились как можно быстрее избавиться от этих ценностей, боясь, как бы они не попали в чужие руки. Поэтому они решили обратиться к иностранной авиакомпании, совершающей только внешние рейсы. Они договорились с Транскарибской авиакомпанией. А фирма Ллойда согласилась застраховать груз. Был разработан маршрут: из Баракквилла на Тампу через Юкатанский пролив, и самолет вылетел.

В этом самолете, Вайланд, летели только четыре человека: пилот, родной брат владельца Транскарибской авиакомпании; второй пилот, выполняющий также обязанности штурмана; женщина и маленький ребенок, которых сочли благоразумным захватить с собой на тот случай, если бы при неудачном исходе выборов выяснилась роль Транскарибской авиакомпании в вывозе ценностей из страны.

Как я уже сказал, был разработан фиктивный маршрут, но тем не менее это их не спасло, Вайланд! Ибо один из благородных администраторов, так стремящихся уплатить долг Британии и Америке, который занимал крупный пост, оказался также и крупным мошенником. Он знал о настоящем маршруте и радировал вам. Вы были в Гаване и ждали этого звонка… Не так ли, Вайланд?

— Откуда вы все это знаете? — прохрипел тот.

— Потому что я и есть… был… владельцем Транскарибской авиакомпании… — Я чувствовал невыносимую усталость, но только не знал от чего: то ли от боли, то ли от сознания, что для меня жизнь уже практически кончилась. — В то время я находился в Балайзе, — продолжал я. — В Британском Гондурасе, но мне удалось связаться с ними по радио после того, как они починили рацию. Они передали мне, что кто-то пытался взорвать самолет, но теперь я знаю, что это было вовсе не так. Была сделана только попытка вывести из строя рацию и тем самым отрезать самолет от внешнего мира. Им это почти удалось — почти, но не совсем. Ведь вы так и не узнали, Вайланд, что прежде, чем самолет был сбит, кое-кому удалось связаться с ним по радио. Я говорил с ними всего две минуты, две короткие минуты, Вайланд. Но эти две короткие минуты и решили вашу судьбу! Сегодня к вечеру вы умрете!

Вайланд смотрел на меня глазами, полными ужаса и отчаяния. Он знал или предполагал, что последует дальше. Теперь ему было известно все: и кто я, и что значит встретить человека, который потерял в этом мире все и для которого такие понятия, как жалость и сострадание, перестали существовать даже как слова. Медленно, словно ему было больно это делать, он повернул голову, чтобы посмотреть на Ройала. И впервые за все время, что я их знаю, он не встретил с его стороны ни успокоения, ни поддержки, ни тем более уверения в том, что все кончится хорошо. Ибо в эти мгновения случилось невероятное: Ройал сам испугался.

Я немного повернулся к иллюминатору и показал на разбитую кабину самолета:

— Посмотрите хорошенько, Вайланд! — сказал я спокойно. — Посмотрите хорошенько, что вы натворили, и можете гордиться своими успехами! Вон тот скелет, что находится на месте пилота, был когда-то человеком по имени Питер Тэлбот, моим братом-близнецом. Другой скелет — это то, что осталось от Элизабет Тэлбот, моей жены! В хвосте самолета вы можете обнаружить скелет маленького ребенка, Джона Тэлбота, моего сына! Ему было три с половиной года. Тысячи раз я думал о том, какой страшной смертью умер мой маленький сын, Вайланд. Пули, убившие жену и брата, не могли поразить его, и он, должно быть, был еще жив, когда самолет ушел под воду. А две или три минуты, когда самолет, кувыркаясь в воздухе, падал в залив, малыш наверняка, обезумев от страха, кричал и плакал, звал свою мать, но мать не приходила. Он звал ее снова и снова, но она не могла прийти… так ведь, Вайланд? А потом самолет ударился о воду, и даже тогда, возможно, даже тогда Джонни был еще жив. Возможно также, что фюзеляж не сразу ушел под воду — это часто бывает, и вы это знаете, Вайланд. И может быть, в нем оставался еще воздух, когда он тонул. Кто знает, сколько времени прошло, пока волны не сомкнулись над ним… Неужели вы не можете представить себе эту картину, Вайланд? Трехлетний ребенок кричит, плачет от страха, зовет мать, но рядом с ним никого нет. А потом и он затихает — мой мальчик умирает…

Я долго смотрел на разбитую кабину самолета. А может быть, мне просто казалось, что долго. И когда я отвернулся, Вайланд схватил мою руку. Я оттолкнул его, и он упал, не отрывая от меня широко раскрытых от ужаса глаз. Рот его приоткрылся, он дышал учащенно и отрывисто, и все тело его дрожало. Ройал еще владел собой, но и только. Его побелевшие в суставах руки лежали на коленях, а глаза шныряли вокруг, как у затравленного зверя, который ищет какую-нибудь лазейку.

— Я долго ждал этого часа, Вайланд, — продолжал я. — Я ждал его два года и четыре месяца, и все это время не было и пяти минут, чтобы я подумал о чем-нибудь другом.

У меня не осталось ничего и никого, ради кого я мог бы жить. Вы можете это понять, Вайланд? Мне ничего больше не нужно в этом мире. Возможно, мои слова покажутся вам жуткими, Вайланд, но я хотел бы остаться здесь, рядом с ними. Я больше не обманываю себя относительно смысла жизни. И поэтому мне все равно — жить или остаться здесь. Только клятва заставила меня жить эти два с лишним года — клятва, — которую я дал 3 мая 1958 года. Я поклялся, что не успокоюсь до тех пор, пока не найду и не уничтожу того человека, который лишил меня жизни. И вот теперь я добился своего… Правда, мне противна мысль, что вы тоже останетесь здесь, но с другой стороны, в этом есть какая-то справедливость. И убийцы и их жертвы — все вместе.

— Вы сошли с ума! — прошептал Вайланд. — Вы сошли с ума! Что такое вы говорите!

— Помните тот переключатель, Вайланд, который я оставил на столе? Вы им еще поинтересовались, и я сказал, что он больше не понадобится? Он действительно больше не понадобится! Теперь не понадобится. Это был контрольный рычаг для сбрасывания балласта. Без него этот механизм не действует. А не сбросив балласт, мы никогда не сможем подняться на поверхность. Мы пришли к могиле, и здесь мы и останемся, Вайланд. Останемся навеки!

Глава 12

Пот ручьями стекал с наших лиц. Температура поднялась почти до 120° по Фаренгейту; воздух был влажен и почти удушлив. Наше хриплое дыхание было единственным звуком, нарушающим безмолвие внутри крошечного пространства на дне Мексиканского залива, замкнутого стальными стонами на глубине 480 футов.

— Это вы так подстроили… — Вайланд даже не шептал, а хрипел. Глаза его были как глаза безумца. — Умирать здесь… в этом… — Он замолчал и с диким видом стал оглядываться по сторонам, как крыса, которую загнали в угол и которая почуяла смерть.

— Другого выхода нет, Вайланд, — хмуро сказал я. — Может быть, только через входной люк. Хотите попробовать? На этой глубине давление снаружи около пятидесяти тонн. И если бы вам даже удалось открыть люк, вас все равно прижало бы к противоположной стенке и раздавило, как муху. Правда, умерли бы вы не сразу, но последние минуты ваши были бы минутами такой страшной агонии, которую ни один человек не может себе представить. Вы бы заметили, как ваши лицо и руки становятся сине-багровыми, потом бы начали лопаться я более крупные сосуды в легких, и вы…

— Перестаньте, перестаньте! — вскричал Вайланд. — Ради Бога, перестаньте!.. Выведите нас отсюда, Тэлбот! Выведите нас отсюда! Я дам вам все что угодно. Миллион! Два миллиона! Пять миллионов! Берите все, Тэлбот, все! — Его лицо и руки при этом дергались, как у безумного, глаза вылезали из орбит.