— Очень неплохо сработали! — буркнул я. — И внешний вид, и американский акцент… Вы бы и меня провели, как пить дать!

— Вас — не знаю, но Ройала я провел. — Кеннеди нагнулся и посмотрел на багровый синяк на виске Ройала. — Может быть, я перестарался… — Он испытывал сейчас такое беспокойство, какое испытывал бы я, если бы нечаянно наступил на пробегающего тарантула. — Как вы думаете, выживет?

— Выживет. Должно быть, вы уже давно предвкушали это удовольствие. — Я сбросил куртку и быстро натянул на себя спецодежду. — Все готово?

— Конечно, мистер Тэлбот, — сказал он с упреком в голосе. — Ведь у меня было целых три часа.

— Что верно, то верно… А если ваш друг начнет проявлять признаки жизни?

— Тогда я опять легонечко стукну его, — мечтательно сказал Кеннеди.

Я усмехнулся и вышел. Я не имел ни малейшего представления о том, как долго генерал может задержать Вайланда, но подозревал, что не очень долго, — Вайланд уже начал беспокоиться немного, я сам виноват в этом, возможно. Ведь именно я заявил ему, что агенты ФБР только и ждут, пока утихнет шторм, а потом сразу нанесут визит генералу. Но в этот момент, когда Вайланд направил на меня свой пистолет, угрожая, что убьет меня, я был вынужден схватиться за самую длинную соломинку, которую только мог найти.

Ветер наверху выл и бушевал, как и прежде, но его направление изменилось, и мне приходилось с трудом отвоевывать у него каждый шаг вперед, ибо дул он теперь прямо в лицо. Теперь он дул с севера, и я сообразил, что центр урагана прошел, видимо, где-то севернее, завернул на Тампу. Похоже, что через несколько часов и волны начнут понемногу затихать и ослабнут. Но до этого было еще далеко, и порывы ветра были настолько сильными, что раза два мне пришлось обернуться назад, чтобы перевести дух. Когда я оборачивался второй раз, мне внезапно показалось, что за мной крадется какая-то фигура, тоже цепляясь за спасательный трос. Но я оставил это без внимания. Ведь рабочие, наверное, пользовались этим тросом день и ночь.

Время думать об осторожности и тщательно взвешивать каждую потенциальную опасность миновало. Теперь альтернатива была четкой: либо пан, либо пропал.

Перейдя через площадку, я вошел в коридор, где недавно мы с Кеннеди перекинулись репликами, и, дойдя до конца, повернул не налево, как в прошлый раз, а направо. Приостановился, чтобы сориентироваться, и направился в сторону широкого трапа, который, как сказала Мэри, вел непосредственно к буровой вышке. Мимо проскальзывали люди. Одна из дверей, мимо которой я проходил, была приоткрыта, и в комнате, которая, видимо, была комнатой отдыха, воздух был сизым от дыма, и там было много народу. Очевидно, работа прекратилась на всех участках. Бурильщиков это не волновало, ибо им уже оплатили весь срок пребывания, начиная с того момента, как они покинули берег, и до той минуты, как они вступят на него снова. Меня это тоже не волновало, так как я направился именно на рабочую площадку, и отсутствие на ней людей только облегчало мою задачу.

Повернув еще раз за угол, я чуть было не столкнулся с двумя людьми, которые, как мне показалось, с жаром о чем-то спорили: Вайланд и генерал! В ту минуту говорил Вайланд, но он прервал свою речь, чтобы бросить на меня злобный взгляд, когда я извинился, что нечаянно его толкнул. Я пошел дальше. Я был уверен, что он меня не узнал: моя клетчатая шапка была надвинута на лоб, воротник куртки поднят почти до носа, а главное: я отбросил свою хромоту. И тем не менее я почувствовал неприятное ощущение между лопаток. Наконец, я снова завернул за угол, где Вайланд уже не мог меня видеть. Я не знал, хорошо это или плохо, что генерал и Вайланд спорили. Если генералу удалось глубоко заинтересовать его каким-то спорным вопросом, важным для обоих, тогда хорошо, но если Вайланд возражал против того, что ему казалось ненужным промедлением, тогда дело могло кончиться плохо. Мне не хотелось думать, что произойдет, если он вернется на ту сторону площадки раньше, чем я, поэтому я просто отбросил эти мысли и побежал, не обращая внимания на удивленные взгляды рабочих, которые не могли понять причины такой спешки, когда можно было за эту плату вообще ничего не делать. Добравшись до трапа, я помчался наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

Наверху, за закрытой дверью, ждала Мэри, плотно завернувшись в пластиковый плащ с капюшоном. Она тихо вскрикнула и отступила назад, когда я неожиданно вырос перед ней и на мгновение отвернул воротник, чтобы она узнала меня.

— Вы? — Она уставилась на меня. — Но… ваша нога? Вы не хромаете?

— Я никогда не хромал. Местный колорит! Верный способ обмануть самых подозрительных. Кеннеди сказал, зачем вы мне нужны?

— Быть… сторожевым псом. Стоять на страже.

— Правильно! Я не хочу, чтобы мне всадили пулю или нож в спину, пока я буду в радиорубке. Жаль, что выбор пал на вас, но больше практически некому. Как туда пройти?

— Вон в ту дверь! — она показала. — Около 50 футов в ту сторону.

— Пошли! — Я схватился за ручку двери и открыл ее. Если бы я не держался крепко за эту ручку, то полетел бы вверх тормашками к подножию лестницы. Но теперь порыв ветра прижал и дверь, и меня обратно к стене с такой силой, что весь воздух вырвался из моих легких, и, возможно, я бы лишился сознания, если бы шапка не смягчила удар. На какое-то мгновение меня словно парализовало, в голове замелькал калейдоскоп разноцветных пятен и линий, а грудь сотряслась в судорожном кашле. Потом я выпрямился и проник за дверь, увлекая за собой Мэри. Дважды я пытался плотно закрыть эту дверь, но ветер был сильнее меня, и я сдался. Возможно, и даже наверняка, придет целая бригада, чтобы запереть эту дверь, а меня ждут более важные и срочные дела.

Это был не вечер, а кошмар. Темный воющий кошмар.

Зажмурив глаза от ревущего холодного дождя, я посмотрел в черное небо. На высоте двухсот футов над моей головой мерцал, то вспыхивая, то исчезая, средний сигнальный огонь на буровой вышке, совершенно не нужный в такую ночь — ведь только сумасшедший мог поднять самолет с земли в такую погоду — и совершенно бесполезный для Икс-13, ибо он ничего не освещал. Отсутствие света создавало неудобства, но в целом было все-таки благом. Конечно, можно наскочить на какое-нибудь досадное и опасное препятствие, ибо не видишь, куда идешь, но с другой стороны, и тебя никто не видит в этой кромешной тьме. Спотыкаясь и держась друг за друга, как пара пьяниц, мы с трудом пробирались к узкой полоске света, падающего на площадку из замаскированного окна. Мы добрались до какой-то двери на южной стороне, защищенной от ветра, и я уже готов был нагнуться и посмотреть в замочную скважину, как вдруг Мэри быстро открыла дверь и вошла в тесный неосвещенный коридорчик. Чувствуя себя довольно глупо, я послушно нырнул за ней. Она неслышно притворила за собой дверь.

— Вход на другом конце справа, — прошептала она. Для этого она обхватила меня руками за шею и шептала прямо на ухо, так что голоса ее не было слышно даже на расстоянии фута. — Мне кажется, там кто-то есть!

Я замер, прислушиваясь и не снимая ее рук с шеи. При более благоприятных условиях я мог бы так простоять и всю ночь, но в данный момент условия были неблагоприятными. Я спросил:

— А они не могли оставить свет просто для того, чтобы радисту было легче добраться до рубки, если бы он услышал позывной сигнал?

— Но мне послышался какой-то шорох, — прошептала она.

— Теперь уже не до осторожности, — буркнул я. — Оставайтесь здесь. Все будет хорошо! — Я ободряюще пожал ей руки, освободился тем самым от вынужденного объятия и, с горечью подумав, что на долю Тэлбота остаются лишь внешние атрибуты удачи, ощупью открыл дверь и добрался до радиорубки.

На мгновение я остановился, зажмурившись от яркого света, однако не настолько, чтобы не увидеть крупного мужчину, сидевшего у аппарата. Он повернулся на своем стуле, как только открылась дверь, и, даже если бы я его не увидел, я бы его услышал, потому что не прошло и доли секунды, как он вскочил, оттолкнув при этом стул, и повернулся ко мне лицом с неожиданной для такого огромного человека быстротой. Именно огромного. Он был выше меня ростом, шире в плечах, тяжелее и моложе. У него было крепкое смуглое лицо и черные глаза — такие лица часто можно заметить у людей итало-американского происхождения. И он был так же похож на радиста, как я на царицу Савскую!

— Чего ты вскочил? — кратко спросил я с моим лучшим и потому ужасным, поистине американским акцентом. — Я с поручением от босса!

— Какого босса? — вкрадчиво спросил он, атлетическое сложение чемпиона-тяжеловеса не всегда означает слабоумие, и этот парень не был идиотом. — Покажи-ка лучше свое лицо, дорогой!

— Какого черта тебе еще надо? — огрызнулся я и опустил воротник куртки. — Ну что, доволен?

— А теперь — шапку, — спокойно сказал он.

Я снял шапку и швырнул прямо ему в лицо, как раз в тот момент, когда услышал короткое восклицание: «Тэлбот!» Одновременно я бросился на него и вонзился левым плечом ему прямо в живот. Ощущение было такое, будто я ударился в ствол дерева, но он не стоял на земле так же твердо, как дерево, и мой удар сбил его с ног.

Головой и плечами он грохнулся о стену, и вся радиорубка задрожала до самого ее металлического основания. Любой другой на его месте тут же отдал бы концы, но он — другое дело. Могу поклясться, что он даже не моргнул глазом. Он двинул коленом, и попади он туда, куда метил, то это было бы для меня прости-прощай. К счастью, он попал мне в грудь и предплечье, но даже этого было достаточно, чтобы свалить меня, и через мгновение мы уже катались на полу, награждая друг друга ударами, лягаясь и царапаясь. Ревнителю этикета такой бой отнюдь бы не понравился.

Против меня было два обстоятельства: толстая прорезиненная спецодежда стесняла мои действия, правда, до известной степени нейтрализуя силу его ударов, но и лишая должной силы мои удары, а, с другой стороны, он готов был разнести в щепки всю радиорубку со всем ее оборудованием, в то время как в мои планы это совершенно не входило. Все, буквально все зависело теперь от того, удастся ли мне спасти радиорубку от разрушения. А мы, как нарочно, как раз налетели на стол с радиоустановкой, и из-под моего противника я увидел, как треснула одна из ножек стола, согнувшись под двойной тяжестью нашего веса.