Генерал сделал распоряжения относительно обеда, дверь за стюардом закрылась, и с минуту в комнате царила тишина. Потом кто-то поднялся, прошелся по комнате, и я услышал позвякивание бутылок и стаканов. Занавеска, закрывавшая нишу, отдернулась, и генерал сам поставил передо мной стакан. Секунды две он стоял и глядел на меня такими глазами, какими никогда бы не посмотрел на убийцу, похитившего его дочь и угрожавшего ей смертью. Это был долгий, вдумчивый, пристальный и испытующий взгляд. А затем уголок его губ тронула улыбка, и он подмигнул мне. В следующее мгновение он уже исчез, занавеска задернулась и я снова был отделен от всей остальной компании.

Генерал меня раскусил! Насколько глубоко он меня раскусил, я не знал, как не знал и того, каким образом он смог что-то почуять или заподозрить. Лишь в одном я был уверен: от своей дочери он не мог узнать ничего – я слишком хорошо внушил ей, что необходимо молчать.

В комнате послышался разговор, и через минуту слово взял генерал:

— Но ведь это чертовски оскорбительно и нелепо, — заговорил он таким тоном, какого я еще ни разу от него не слышал. Это был сухой, ледяной тон, который, по моим понятиям, всегда оказывал нужное действие на непокорное собрание директоров. — И я не виню Тэлбота, хотя он и убийца… Это бряцание оружием и эту охрану следует немедленно прекратить. Я настаиваю на этом, Вайланд! Неужели вы сами не понимаете, что это абсолютно излишне! Вот уж никогда бы не подумал, что такой человек, как вы, сможет пойти на такую дешевую мелодраматическую чепуху! — Генерал все больше и больше горячился, протестуя против того, чтобы его пасли под дулом пистолета или просто держали под непрерывным наблюдением. — Вы только взгляните на погоду! Ведь никто не сможет отсюда выбраться в ближайшие двенадцать часов! И просто не в состоянии причинить какие-либо неприятности. К тому же вы отлично знаете, что мне и самому не хочется никаких неприятностей. За свою дочь и Кеннеди я ручаюсь.

Ну и остер же генерал, остер как игла! Гораздо острее, чем Вайланд и Ройал. Правда, он немножко опоздал со своим протестом против слежки. Я понял, что он хочет добиться известной свободы действий. Возможно, для себя, но вероятнее всего, для своего шофера. А самое замечательное заключалось в том, что он, кажется, отвоевывал свои позиции. Вайланд практически согласился с ним, с той лишь оговоркой, что, пока он и Ройал будут в батискафе, генерал, его шофер и дочь должны ждать их в том стальном помещении внутри опоры вместе с остальными его людьми. А я до сих пор не установил, сколько человек Вайланда находится на Икс-13, но, по-видимому, кроме Ларри, Чибатти и его приятеля здесь было по крайней мере еще трое. И конечно, того же сорта, что и Чибатти.

Разговор прервал стук в дверь. Управляющий и официанты расставили тарелки и приготовились прислуживать за столом, но генерал велел им удалиться. Когда дверь закрылась, он сказал:

— Мэри, может быть, ты отнесешь что-нибудь Тэлботу? Послышался смягченный ковром звук отодвигаемого стула, и голос Кеннеди произнес:

— Позвольте мне, сэр?

— Благодарю вас, Кеннеди! Подождите секундочку — моя дочь сейчас положит все на тарелки…

Вскоре занавеска отодвинулась, и Кеннеди аккуратно поставил передо мной еду. Рядом он положил маленькую книжечку в синем кожаном переплете, выпрямился, бесстрастно взглянул на меня и удалился.

Он исчез, прежде чем я успел сообразить, какое значение имеет его поступок. Он прекрасно знал, что свобода действий, отвоеванная генералом, отнюдь не распространялась на меня, что я по-прежнему буду под надзором и дулом пистолета все шестьдесят секунд в минуту и все шестьдесят минут в час и что наш последний шанс перекинуться словами безвозвратно потерян. Но возможность контактировать не потеряна! Ее обеспечит эта маленькая книжечка, которая лежала сейчас передо мной на столе.

Строго говоря, это была не книжечка, а нечто вроде записной книжки с вложенным в крошечную петельку маленьким карандашиком. Такие книжечки хозяева гаражей и машин сотнями раздают своим платежеспособным клиентам. Почти все шоферы имеют такие книжечки, записывая в них стоимость бензина, обслуживания, ремонта, количество наезженных миль и тому подобное. Все, что мне было нужно, — это чистые места на страничках и крошечный синий карандашик.

Глядя одним глазом в книжечку, другим на занавеску, настроив оба уха на звуки голосов и движений по ту сторону занавески, я без перерыва писал почти пять минут, орудуя почти вслепую вилкой, которую держал в другой руке. Я пытался изложить в самой краткой форме то, что хотел сказать Кеннеди. Закончив дело, я почувствовал глубокое удовлетворение. Многое, конечно, зависело от случая, но все, что было в моих силах, я сделал.

Минут через девять после того, как я написал последнее слово, Кеннеди принес мне чашку кофе. Книжечки не было видно, он без волнения сунул руку под смятую салфетку рядом с моей тарелкой, плотно зажал в ладони эту маленькую книжечку и спрятал ее куда-то под куртку. Я начинал испытывать не просто доверие, но и веру в Саймона Кеннеди.

Пять минут спустя под надзором Вайланда и Ройала я промаршировал обратно. Идти под ураганным ветром было так же трудно, как и прежде. К тому же за последние полчаса сумрак так сгустился, что стало совсем темно.

В двадцать минут четвертого я снова спустился в батискаф и плотно закрыл за собой люк.

Глава 10

Я покинул батискаф в половине седьмого и сделал это с радостью. Поскольку мне там делать было почти нечего — единственное дело, которое я сделал на этот раз, заняло у меня ровно одну минуту, — сидеть просто так в батискафе было довольно скучно — он ведь совсем не приспособлен для развлечений и отдыха.

Предоставляя Чибатти закрыть все люки, я поднялся по ста восьмидесяти железным ступенькам в стальное помещение на макушке опоры. Там был в одиночестве Ройал.

— Кончили, Тэлбот? — спросил он.

— Сделал все, что мог. Мне нужны бумага, карандаш, инструкции по эксплуатации, и если я не ошибаюсь, а я думаю, что я не ошибаюсь, то я смогу завести батискаф минут через пять после того, как мы туда спустимся. А где Вайланд?

— Его вызвал генерал минут пять назад. Они куда-то пошли, но куда точно не знаю.

Молодец старик, не отступает ни на волосок!

— Ладно, это не имеет значения. Мне понадобится теперь самое большее полчаса. Можете сказать ему, что все будет готово в начале восьмого… А теперь мне нужна бумага и тихое место, где меня никто не побеспокоил бы…

— А здесь что, не годится? — кротко спросил Ройал. — Я велю Чибатти принести бумаги…

— Если вы считаете, что я в состоянии буду думать под холодным рыбьим взглядом Чибатти, то вы глубоко ошибаетесь! — Я на мгновение задумался. — Когда мы шли сюда, то проходили мимо какого-то кабинета. Дверь была открыта. Там стоял письменный стол и есть все, что нужно, — бумага, линейка и так далее.

— Ну что же… — Ройал пожал плечами и дал мне пройти вперед. Когда я выходил, из отверстия опоры показался Чибатти, и не успели мы пройти по коридору и десяти футов, как я услышал тяжелый лязг засова. Чибатти честно выполнял свои обязанности привратника.

Мы дошли до небольшой и довольно уютной комнаты, дверь в нее была открыта. Я огляделся и вопросительно посмотрел на Ройала. Тот кивнул, и я вошел. Похоже было, что это кабинет архитектора. Здесь были две больших чертежных доски со специальным оборудованием. Но я все-таки предпочел небольшой письменный стол с удобным креслом.

Ройал оглядел комнату так, как мог ее оглядеть только Ройал. Сейчас его интересовало, насколько эта комната пригодна для тюремной клетки. То, что он увидел, очевидно, его удовлетворило. Кроме двери наружу было окно, под которым бушевало море. Он поставил стул прямо под верхним светом, закурил сигарету, уселся и замер. Свет блестел в его гладких волосах, лицо оставалось в тени. От меня до него было не более шести футов, в руках у него ничего не было, но он успел бы выхватить маленький черный пистолет и пробуравить во мне две крошечные дырочки, прежде чем я успел бы покрыть и половину расстояния до его стула. Кроме того, нападение не входило в мои расчеты в данный момент.

Я провел минут десять, записывая на листе бумаги разные цифры и играя с линейкой, заглядывая в инструкцию, сверяясь со схемами, но ни на йоту не продвинулся вперед. Не забывал я и хмуриться, показывая всем своим видом, что у меня что-то не получается, нетерпеливо пощелкивая языком, почесывал карандашом затылок, сжимал губы и все более раздраженно поглядывал на стены, на дверь, на окно. Но еще чаще я смотрел на Ройала. Наконец он меня понял.

— Вам мешает мое присутствие, Тэлбот?

— Что?.. А! Нет, не совсем… Просто мне кажется, что у меня…

— Не все так легко, как вы думали?

Я с раздраженным видом молча смотрел на него. Если бы он сам не предложил мне этого, то это пришлось бы сделать мне. Но он избавил меня от этой необходимости.

— Может быть, мне так же, как и вам, не терпится поскорее покончить все это дело. Вы, вероятно, из тех людей, которые не выносят, чтобы их отвлекали, а я, видимо, вас отвлекаю… — Он легко встал со стула, взглянул на мои бумаги, подхватил одной рукой стул и направился к двери. — Я подожду в коридоре.

Я не ответил, лишь коротко кивнул. Он вынул из замка ключ, вышел в коридор, закрыл дверь и запер ее. Я поднялся, подошел, ступая неслышно, как кошка, к двери и стал ждать.

Ждать пришлось недолго. Через минуту я услышал быстрые шаги по коридору. Потом чей-то голос, сказавший с американским акцентом: «Прошу прощения, Мак!», и почти одновременно звук тяжелого удара, от которого даже мне стало больно.

В следующий момент ключ в замке повернулся, дверь открылась, и я помог втащить тяжелую ношу.

Этой ношей был Ройал, без сознания и холодный, как труп. Я втащил его в комнату, в то время как некто в рабочей одежде перенес его через порог, вынул ключ с внешней стороны и запер дверь изнутри. Пришелец тотчас же стал стягивать с себя шапку, сапоги, и под всем этим оказался костюм бордового цвета, безупречный, как и всегда.