Первым делом занялись коробкой с документами. Усевшись прямо на цементный пол в коридоре, шериф самым внимательным образом изучил ее содержимое. Там лежала связка писем от «Эмили», написанных довольно-таки неоформившимся почерком. Читать их он не стал, однако, мельком глянув на одно из них, остановился и что-то записал в свою тетрадку. Счета, оплаченные и неоплаченные, он просмотрел очень быстро. В декларации также не значилось никакого ожерелья, однако один из счетов был выписан за пару бриллиантовых сережек. Стоили они две тысячи пятьсот долларов.

— Полагаю, они достались миссис Рэнсом? — заметил он, и Говард кивнул.

По-прежнему никакого просвета. Письменный стол оказался пуст. Как, впрочем, и ящики комода и прочая мебель. Говард начал поглядывать на часы и в конце концов удалился.

— Если вы намерены просматривать сундуки, ради Бога, — сказал он. — Я буду у себя в офисе. У Пейджа был какой-то японец, который его обслуживал. Он и упаковывал сундуки. Вряд ли вы что-нибудь найдете.

Однако в то утро шериф нашел-таки кое-что, сидя, как он выразился, утонув по пояс в куче мужского барахла— галстуков, сапог для верховой езды и нижнего белья. Нашел он это в кармане домашнего халата и испытал нечто вроде яркого озарения.

— С той минуты мне многое стало понятно, — заметил он позже в разговоре со мной. — Беда была в том, что это никак не помогало Пейджу. Если моя догадка была правильной, для него все только усугублялось— сильнее, чем прежде. Иными словами, у него имелся реальный мотив, чтобы убить ее. Или же попросту сильно ее ненавидеть, что, возможно, одно и то же.

К тому времени он уже напал на след и был близок к цели.

В тот день шериф не пошел в офис к Говарду. Преодолев некоторые сложности, он связался с полицейским, на глазах которого произошел несчастный случай, когда погибли Верна Данн и ее дочь, а также с врачом «скорой», подобравшей Пейджа на улице. И то, что он узнал, его удовлетворило.

— Вы уверены в этом? — спросил он врача «скорой».

— Уверен. Именно там я его и нашел. Его не двигали с места.

— Вам это не показалось странным?

— Ну, тогда я об этом как-то не подумал. Чудно, однако же, а? Хотя, при таком толчке…

— Ни один толчок в мире не отправил бы его туда, где он очутился, если только машина не перевернулась…

— Гм, да нет, она не переворачивалась. К чему вы все это клоните? Полагаю, хотите сказать, что за рулем машины был не он?

— Вот именно.

— Что же случилось с тем, другим парнем?

— Это и мне хотелось бы узнать, — мрачно заключил шериф и отправился по своим делам.

Остаток дня он провел, нанося визиты городским ювелирам. Занятие это было долгим и утомительным, но в конце концов оно тоже увенчалось успехом.

— Я не уверен, но думаю… Позвольте мне кое с кем связаться, хорошо?

Шериф стал ждать. Осмотрелся вокруг. «Никогда не думал, что в мире так много бриллиантов», — заметил он, рассказывая мне об этом, после того как дело было закончено. Наконец кое-кто появился. Жемчуг был идентифицирован, и шериф записал в свою тетрадочку некое имя, а затем, в тот же вечер, с бесстрастным лицом встретился с Говардом у поезда.

Он ничего не стал рассказывать о своей дневной деятельности, вернул Бруксу ключи, и снова они вместе потрапезничали— в относительном молчании. Но в глубине души шериф переживал сильнейшее волнение. Насколько он мог судить, он лишь собрал улики и окончательно выстроил дело против Лэнгдона Пейджа.

К тому времени он уже никому не доверял. Ту ночь в поезде он проспал, положив свой бумажник и тетрадку под подушку, а на следующее утро запечатал тетрадку в конверт и запер в своем сейфе, вместе с ожерельем и жестяной коробкой. Затем, тщательно закрыв двери, позвонил по междугородному телефону.

По иронии судьбы, как порой случается в подобных делах, пока он разговаривал по телефону, Мейми отыскала наконец среди прочей почты то, что он называл «собачьим письмом»: «Дорогой сэр, в ответ на ваш вопрос…»

Ибо к тому времени он уже знал.

В то утро к нему заехал Буллард. Они так и не сумели заставить Аллена сознаться, а посему окружной прокурор пребывал в отвратительном настроении. Он настоял на том, чтобы заново просмотреть все дело, начиная от отпечатков пальцев на машине доктора и кончая умением Аллена управлять моторной лодкой. Шериф слушал с невозмутимым видом.

— Ты все время старался поставить мне палки в колеса в этом деле, Шенд, — нападал на него Буллард. — Я следил за твоими действиями. Дела принимают скверный оборот, когда шериф этого округа отказывается соблюдать закон. На днях…

— На днях я попрошу вас парковать свою жирную задницу подальше от этого кабинета, — грубо перебил его шериф. — У меня полно работы.

Буллард все еще продолжал брызгать слюной, когда зазвонил телефон. Звонок был междугородным.

— Ладно, — сказал шериф. — Говорит Шенд. Положите свою трубку, Мейми. Это конфиденциально.

Когда он начал слушать, улыбка сползла с его лица.

— Понятно, — сказал он. — Когда это произошло? — Он снова стал слушать, сделав какую-то пометку в лежавшем перед ним блокноте. Затем Буллард, лениво наблюдавший и готовый возобновить атаку, увидел, как шериф изменился в лице.

— Повторите это еще раз, — медленно произнес он. Когда он положил трубку, то уже начисто забыл о присутствии Булларда. Схватив шляпу, он пулей выскочил из кабинета, и мгновение спустя его старый автомобильчик загромыхал по улице.  

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Ничего этого я тогда, конечно, еще не знала. Началась регата, однако «Морская ведьма» по-прежнему стояла в гавани. Ходили слухи, что Говарда Брукса вызвали в Клинтон, и он в ярости отбыл туда. А Боб и Люси все еще проживали по соседству со мной, хотя уже неделю назад собрали вещи и приготовились к отъезду.

История насчет жестяной коробочки распространилась по округе. Колония дачников таяла на глазах, тем не менее ко мне заглянули в разное время по крайней мере с дюжину посетителей, и я старательно и как можно уклончивее удовлетворяла их вежливое любопытство. Да, действительно имелась некая коробочка, но в ней нашли всего несколько писем. Писем? О чем это я? Это была семейная переписка. И как я обнаружила коробку?

Я старалась изо всех сил. Рассказала им то, что они уже и так знали— что кто-то проник в карантинный отсек и как я вдруг вспомнила, что стена была заново оштукатурена, и решила с этим разобраться. Нет, писем я не видела. Коробку забрала полиция.

Слыхали они и о жемчуге, и тут уклониться от расспросов оказалось труднее.

— Не знаю, кто распространяет такие нелепые слухи, — сказала я. — Какой жемчуг? Лично я уж точно ничего такого не видела.

В конце концов они таки удалялись ни с чем, оставляя меня совершенно измочаленной и на грани срыва. Отделаться от них было непросто. Они держались весьма учтиво. Некогда они были друзьями мамы, а теперь—моими. Просто в их обустроенные и однообразные жизни ворвалась еще одна тайна— на сей раз не столь жуткая. Ничего такого, что бы им претило, но определенно волнующая история.

Они отъезжали на своих больших и маленьких автомобилях, несколько разочарованные моими скучными и прозаичными ответами. Я явственно представляла, что они говорят— будто сама слышала.

«И что вы думаете по этому поводу? Если полиция забрала эти письма…»— «Дорогая моя, Марша сказала не все, что знает. Как вы думаете, Артур?..»

И снова в их головах закрутились мысли насчет Артура. Артур, тайком заявившийся сюда, чтобы повидаться с Джульеттой; Артур, спящий в изоляторе; Артур, преследующий незнакомца, забравшегося в дом среди ночи. Кроме того, пробудилось былое недоверие к нему, так до конца и не исчезнувшее. Ведь он женился на «дешевой женщине», и они были вынуждены принять ее в свой круг.

Еще до того, как шериф добрался до Нью-Йорка, история эта угодила в газеты. В той единственной газете, что попалась мне на глаза, она была озаглавлена «Таинственная жестяная коробка». Статья была весьма неприятной. Не знаю уж, кто из моих «доброжелателей» проболтался, но там имелось подробное и изобилующее неточностями описание звонков, трезвонящих в Сансет-Хаусе, и весьма прозрачный намек, что мне якобы явился некий призрак, который и подвел меня к стене.

Вечером того самого дня, когда у Рассела Шенда состоялся тот таинственный междугородный разговор, меня почтил визитом Тони Радсфорд. Он был столь же любезен и жизнерадостен, как всегда, даже приколол к лацкану пиджака цветок, однако за этой веселостью я ощутила тщательно скрываемое беспокойство. Держался он довольно-таки напряженно.

Он, оказывается, пришел попрощаться со мной. На следующий день он должен был уехать.

— Если, конечно, меня не арестуют! — небрежно добавил он.

— Арестуют? Но почему?

Он пожал плечами.

— А почему бы нет? В той коробке были и мои письма.

К этому моменту он уже растерял свою беззаботность. Вид у него сделался измученный, если к нему вообще применимо это слово. Он остановился прямо передо мной и посмотрел на меня с какой-то непривычной серьезностью.

— Я был круглым дураком, Марша, — с горечью произнес он. — Наверное, самое худшее, что я сделал, — это упустил тебя, сильнее навредить себе я бы просто не смог. Знаю, ты не хочешь об этом вспоминать, но я должен сказать. Я не только унизил тебя. Я едва не загубил жизнь Артуру. Только вот что я скажу: я никогда не допустил бы, чтобы его осудили.

Мне вдруг стало не по себе. Нет, только не Тони! Только не веселый, беспечный Тони с цветком, приколотым к лацкану, и столь тщательно завязанным черным галстуком! Губы мои точно одеревенели.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что знал— Артур не убивал Джульетту Рэнсом. Я видел, как он садился в тот автомобиль, когда уезжал с острова. Я даже записал номер машины: Видишь ли, я тогда не знал, что это Артур. Для меня это был всего лишь некто, выпрыгнувший прямо на меня из окна и едва не поймавший меня.