Безмолвие сна,

Она молода и нежна.

Не с мрачным презрением,

С тоской, с сожалением,

Склонись человечески к ней;

Нет больше в ней темного,

Лишь чары в ней скромного,

В ней женственность стала нежней.

Брось думу пытливую, –

Мятежна ль она;

Душа – торопливую

Судить не должна;

Исчезло все черное,

Все стерлось позорное,

И как она в смерти нежна!

Ее заблуждения

Достойны прощения,

Дочь Евы прости,

С уст, полных забвения,

Сотри загрязнение,

И волосы ей поспеши заплести,

Каштаново-темные,

Длинна их волна, –

Вопросы встают бесполезно нескромные:

Откуда она?

Кто был ей отец? Кто родимая?

Иль, может быть, брат был у ней?

Сестра? Иль подруга любимая?

Иль кто-нибудь ближе, тесней

С ней связанный,

Сердцем указанный,

Кто всех был желаннее ей?

О, где милосердие?

Как редко оно!

Нет в сердце усердия,

И сердце темно.

Подумать – что людными

Столица домами полна,

Но с мыслями трудными

Была без приюта она!

Что матерью звалося.

Отцом нарекалося,

Что братом звалось, и сестрой,

Все вдруг измененное,

Рассталось с душой,

Любовь оскорбленная

Осталась одной;

Как будто от самых

Небес отчужденная,

Стояла она над волной.

И лампы дрожащие

Вдоль темной реки.

И всюду горящие

Там в окнах огни, огоньки.

С громадою темною

Тяжелых домов

Давили бездомную,

Ее, что утратила кров.

Под ветром пронзительным

Дрожала она;

Потоком стремительным

Река убегала, темна,

Но ей не страшна:

Всей повестью жизни обманута,

И тайною смерти притянута,

Спешит она в пропасть и в ночь,

И силы вдруг прибыло:

Куда бы то ни было,

Скорее, скорее, куда бы то ни было,

Но только из мира ужасного прочь!

Без удержу ринулась, –

Что холод воды!

В безвестность откинулась

От здешней беды.

Ты, с волей железною,

Ты, взявший свое, –

Ты можешь над бездною

Представить ее?

Коль знаешь, как зыбкою

Явилась вода, –

Пей воду с улыбкою,

В ней мойся тогда.

Ее равнодушною

Не троньте рукой;

Такую воздушную –

Берите с мольбой.

Мечтою послушною

Щадите безмолвие сна,

Она молода и нежна.

Еще не застывшее

Несчастно любившее,

Сложите как следует тело ее,

Закройте бессонные

Глаза, ослепленные,

Упорно хранящие горе свое.

Сквозь плесень холодную,

Сквозь муть эту водную,

Так страшно глядит неотступный тот взор.

И нет в нем раскаянья,

В нем только отчаянье,

В нем дерзкая смелость и горький укор.

Убитой мучением,

Жестоким презрением,

Бездушьем людским,

Горящим безумьем своим,

Сложите ей руки – как будто с молением,

Как будто она со смирением

Лежит, утомившись борьбой, –

Да будет ей вечный покой!

Ее пригрешения,

Признавши, простим,

И кротко, ее заблуждения

Спасителю все предадим!

Сила этой поэмы не менее замечательна, чем ее пафос. Версификация хотя и доводит фантастичность почти до причудливости, тем не менее превосходно соответствует дикому безумию, являющемуся сюжетом поэмы.

Среди небольших поэм лорда Байрона есть одна, никогда не получавшая от критиков тех похвал, которых она, несомненно, заслуживает: «Хотя день мой достиг до заката…» Хотя ритм этой поэмы один из самых трудных, версификация вряд ли может быть улучшена. Никогда поэт не задавался более благородной темой. Какая это душу возвышающая мысль, что ни один человек не может считать себя вправе сетовать на Судьбу, пока в своих превратностях он продолжает сохранять, чуждую колебаний, любовь женщины.

Из Альфреда Теннисона, хотя, говоря чистосердечно, я считаю его благороднейшим из поэтов, когда-либо живших, я процитирую лишь коротенькое стихотворение. Я называю его и считаю его благороднейшим из поэтов не потому, чтобы впечатления, им создаваемые, были всегда наиболее глубокими – не потому, чтобы поэтическое возбуждение, им вызываемое, было всегда наиболее напряженным – но потому, что оно всегда наиболее воздушно, – другими словами, оно наиболее возвышающее и самое чистое. Ни один поэт не имеет в себе так мало от земли, так мало земного. Я процитирую отрывок из последней его длинной поэмы, «The Princess».

О, слезы, слезы! Что в вас, я не знаю.

Из глубины какой-то высшей боли

Вы к сердцу подступаете, к глазам,

Глядящим на желтеющие нивы,

На призрак дней, которых больше нет.

Вы свежи, словно первый луч, что глянул

На корабль, любимых нам вернувший,

Вы грустны, как последний луч, вдали,

На корабле, увлекшем наше счастье,

Так грустны дни, которых больше нет.

О, странно грустны, как в рассвете летнем

Крик сонных птиц, сквозь сон поющих песни

Для гаснущего слуха, в час, когда

Горит окно для гаснущего взора.

Так странны дни, которых больше нет.

Желанные, как сладость поцелуев,

Как сладость ласк, что мыслим мы, с тоскою,

На чуждых нам устах, – и как любовь,

Как первая любовь, безумны, страстны,

Смерть в Жизни, – дни, которых больше нет.

Итак, хотя очень беглым и неполным образом, я попытался представить вам мое понятие о Поэтическом Принципе. Моей задачей было дать вам почувствовать, что в то время, как этот Принцип сам по себе есть не что иное, как Человеческое Стремление к Высшей Красоте, проявление этого принципа всегда сказывается в вызывающем возбуждении души, совершенно независимом от той страсти, которая есть опьянение сердца, или от той истины, которая есть удовлетворение Рассудка. Ибо, что касается страсти – увы! – она имеет наклонность скорее унижать, чем возвышать Душу. Любовь, напротив, – Любовь – истинный, божественный Эрос, Уранийская Венера, в отличие от Дионисовой – бесспорно является самой чистой и самой истинной из всех поэтических тем. Что же касается до Истины, если, конечно, через достижение какой-нибудь Истины мы приведены к восприятию гармонии, раньше нам не видной, мы испытываем тотчас истинно поэтический эффект, но этот эффект должен быть отнесен единственно к гармонии, никаким образом не к истине, послужившей лишь для проявления гармонии.

Мы достигнем, однако, более непосредственно вполне отчетливого представления о том, что есть истинная Поэзия, простым указанием на некоторые обыкновенные явления, вызывающие в Поэте истинно поэтическое впечатление. Он признает амврозию, питающую его душу, в блестящих светилах, которые сияют на небе, в завитках цветка, в гроздеобразном скоплении низких кустарников, в колыхании нив, в косвенном уклоне высоких восточных деревьев, в голубых далях гор, в группировке облаков, в мерцании полусокрытых источников, в сверкании серебряных рек, в спокойствии глухих озер, в отражающих звезды глубинах уединенных водоемов. Он воспринимает ее в пении птиц, в Эоловой арфе, во вздохах ночного ветра, в сетующем ропоте леса, в буруне, бьющемся о берег с жалобой, в свежем дыхании лесов, в запахе фиалки, в чувственном аромате гиацинта, в исполненном намеков аромате, который доходит до него на вечерней волне с отдаленных, неоткрытых островов, через пространство дымных океанов, безграничных, неисследованных. Он владеет ею во всех благородных мыслях, во всех не-мирских побуждениях, во всех священных порывах, во всех рыцарских, великодушных, исполненных жертвы, деяниях. Он чувствует ее в красоте женщины, в грации ее походки, в блеске ее глаз, в мелодии ее голоса, в ее нежном смехе, в ее вздохе, в гармоническом шелесте ее платья. Он глубоко чувствует ее в притягательном ее очаровании, в ее пламенном энтузиазме, в ее нежном милосердии, в ее мягком и благоговейном терпении; но больше всего, о, безмерно больше всего, он преклоняется перед ней, он молится ей в вере, в чистоте, в силе, во всем божественном величии ее любви.

Да будет мне позволено в заключение прочесть еще небольшое стихотворение, совершенно отличающееся по характеру от любого из стихотворений, которые я приводил раньше. Оно принадлежит Мазеруэллю и называется «Песня Рыцаря». С нашими современными и совершенно рационалистическими идеями о бессмысленности и беззаконности войны мы не находимся, конечно, в таких условиях мышления, чтобы быть способными симпатизировать чувствами, вложенными в поэму, и, таким образом, в должной степени оценить ее истинное превосходство. Чтобы сделать это вполне, мы должны отождествить себя в воображении с душою рыцаря старых дней.

Коня! коня! и острый меч!

Сюда, мой бодрый конь.

Коня и меч, чтоб зло пресечь,

Быть быстрым, как огонь.

Нам ржанье бранного коня,

И громкий барабан,

Звук трубы, как зов борьбы,

Есть весть небесных стран.