— Прощайте, комиссар… Хочу верить, что после тех объяснений, которые я постарался вам дать, мой траур будет огражден от этой непристойной и глупой истории… Камердинер вас проводит…

Филипп позвонил, сухо поклонился полицейскому и с достоинством направился к пресловутой двери в обоях, за которой послышался шум.

Четверть часа спустя Мегрэ явился к прокурору. Насмешливый и невозмутимый, он сжимал в кармане свою трубку, так как прокурор Кана был не из тех людей, что позволяют курить у себя в кабинете.

— Ну, как, выслушали эту девушку?

— Я уже успел побывать на месте происшествия.

— Ну, и ваше мнение? Сплетни, конечно?

— Напротив, у меня такое впечатление, что бедная старая дама умерла не без посторонней помощи. Но кто ей помог… вот вопрос! А есть и другой: желаете ли вы, чтоб это выяснилось?

II

В любом городе можно найти такие маленькие гостиницы с постоянной клиентурой, как гостиница «Сен-Жорж». Об их существовании даже не подозреваешь, если только кто-нибудь не направит тебя туда. В этих гостиницах останавливаются главным образом пожилые люди, священники, добродетельные молодые девушки — словом, все, кто с большим или меньшим рвением служит религии, начиная от церковного сторожа и кончая владельцем свечного завода.

Уже больше получаса дожидался Мегрэ в гостиной с плетеными креслами, где сидела за вышиванием старушка; по временам она сурово поглядывала на него, а Мегрэ курил, и дым от его трубки потихоньку поднимался к люстре, окутывая ее голубоватым облачком…

«Эге, сынок, готов биться об заклад, ты поджидаешь ту же особу, что и я», — сразу же подумал Мегрэ, увидев молодого человека, который нервно шагал из угла в угол, поминутно вытаскивая часы.

Теперь, когда оба мужчины прождали вместе с полчаса, они, хоть и не обменялись ни словом, уже кое-что знали друг о друге. Оглядывая Мегрэ с головы до ног, молодой человек наверняка думал: «Так это тот самый знаменитый комиссар, о котором говорила мне Сесиль? С виду он просто добродушный толстяк! Но раз он пришел к Сесили в гостиницу, видно, есть новости».

«Что ж, молодой Жак Мерсье недурен, — размышлял в свою очередь Мегрэ. — Очень недурен! Пожалуй, даже слишком хорош. Совсем не такой тихоня, какими представляешь себе провинциальных молодых людей, держится очень свободно! Смазливая физиономия, волнистые волосы, блестящие глаза и горячая кровь… Эге, мадемуазель Сесиль, да вы, оказывается любите контрасты и добродетелью можете похвастаться скорее днем, чем ночью…»

Когда появилась Сесиль, она сначала увидела Жака Мерсье и радостно улыбнулась. Но молодой человек указал ей на комиссара, и она, нахмурив брови, сделала несколько шагов навстречу Мегрэ.

— Вы желаете говорить со мной? — спросила она, явно смущенная тем, что ее застали в обществе любовника.

— Да, мне хотелось бы уточнить кое-какие детали, но, по-моему, гостиница место не совсем подходящее: тут такая тишина, слышно, как муха пролетит. Может быть, зайдем на несколько минут в кафе?

Сесиль взглянула на Мерсье, тот кивнул, и вскоре все трое уже сидели за столиком в пивной, где шла игра в бильярд.

— Для начала позвольте вам заметить, мадемуазель Сесиль, что вы поступили не очень-то красиво, скрыв от меня существование господина Мерсье.

— Мне казалось, он не имеет никакого отношения к этому делу, но я, конечно, должна была предвидеть, что Филипп вам о нем расскажет. Что он еще вам говорил обо мне?

— Да мало лестного, как вы сами, наверно, догадываетесь. По-моему, Филипп, что называется, безукоризненно светский человек, но ему палец в рот не клади. Гарсон! Кружку пива! Что вы будете пить, мадемуазель? Портвейн? Вы тоже, господин Мерсье? Два портвейна…

Удобно устроившись на обитой тиком банкетке, Мегрэ машинально следил за бильярдными шарами и с наслаждением, коротко затягиваясь, курил трубку. Казалось, ему был очень по вкусу этот усыпляющий, всепроникающий покой провинциальной жизни.

— Значит, это длится уже два года?

— Да, два года, как мы знакомы.

— А с каких пор у господина Мерсье вошло в привычку оставаться ночевать в доме старой дамы?

— Да больше года.

— И вам не приходило в голову пожениться?

— Старая дама, как вы ее называете, не допустила бы этого. Вернее, расценила бы как предательство по отношению к ней. Она очень дорожила моей привязанностью. Ведь из родных у нее никого не осталось, кроме племянника, которого она ненавидела, и на меня она смотрела почти как на свою собственность. Только ради нее я и решила скрывать наши с Жаком отношения, чтобы не причинять ей горе, не разочаровывать ее…

Сесиль отвечала на вопросы Мегрэ с полной готовностью, а ее друг время от времени хмурил брови, словно хотел предупредить ее, чтобы она была осторожнее.

— Теперь примемся за вас, господин Мерсье…

— Но я не понимаю, какое я имею отношение к…

— Отношение тут ни при чем. Просто вы должны мне помочь довести до конца расследование, на котором настаивала мадемуазель Сесиль, обратившись в полицию. Филипп Делижар считает, что дела ваши идут далеко не блестяще. Это правда?

— Я не совсем понимаю…

— Это правда?

— Отвечай, Жак!

— Да, правда. Мы с приятелем — он мой компаньон — купили три грузовика, чтобы вывозить рыбу из портовых городков Котантена… Плохо то, что грузовики не новые, а ремонт нам очень дорого обошелся…

— Когда это случилось?

— Что?

— Когда развалилось ваше дело?

— Грузовики простаивают уже три дня, потому что мы задолжали владельцу гаража…

— Так, благодарю вас. Мадемуазель, вы мне не напомните, в котором часу вы зашли на улицу Реколе?

— Позавчера? Около четырех… Правда, Жак?

— Позвольте, позвольте, значит, и вы были с нею?

— Да, я ее подвез… Я ждал на углу… Было, верно, самое начало пятого…

— Вы привезли ее на машине из Байё?

И Мегрэ бросил суровый взгляд на Сесиль: она ведь рассказывала, что добралась автобусом.

— Прекрасно! Теперь скажите мне, мадемуазель… Узнав из газет о смерти Жозефины Круазье, вы, наверно, попросили Мерсье отвезти вас в Кан… В котором часу вы снова появились на улице Реколе?

— Утром, примерно в половине десятого.

— Так, значит, после смерти старой дамы прошла уже целая ночь. Не могли бы вы точно описать мне все, что увидели?

— Что вы хотите узнать? Ну, сначала я увидела камердинера, потом каких-то людей в коридоре, потом Филиппа Делижара, который подошел ко мне и насмешливо сказал: «Я не сомневался, что вы сразу примчитесь». Потом я увидела тетю…

— Минутку! Как раз это меня и интересует в вашем рассказе. Вы увидели труп вашей тети. Где?

— В гробу.

— Значит, ее уже положили в гроб, но гроб еще не был закрыт?

— Нет. Его закрыли при мне немного позднее. Люди, которых я встретила в коридоре, оказывается, были служащими похоронного бюро.

— Так, значит, вы узнали вашу тетю? Вы в этом абсолютно уверены?

— Конечно! А почему вы спрашиваете?

— Вас ничего не поразило в ее внешности?

— Да нет, я плакала… Я была очень взволнована… Мне хотелось побыть одной возле гроба хоть минутку, чтобы прийти в себя, но это было невозможно…

— Последний вопрос. В особняк я заходил с парадного хода, с улицы Реколе. Но там, вероятно, есть и другой выход?

— Да, с противоположной стороны дома есть небольшая дверца, которая выходит на улицу Эшоде. Это даже не улица, а проулочек, потому что там видны только одни садовые ограды.

— Если войти в эту дверь, можно ли попасть наверх так, чтобы не заметили ни кухарка, ни камердинер?

— Да! Надо только подняться по «лесенке», как мы ее называем. Она ведет на третий этаж.

— Сколько с меня, гарсон? Очень вам признателен, мадемуазель. И вам также, господин Мерсье.

Мегрэ заплатил по счету и поднялся. Он явно повеселел, хоть причины для такой веселости, казалось, не было. Через несколько минут Мегрэ с неизменной трубкой в зубах уже появился в клубе, который посещал Филипп Делижар. Мегрэ провели в кабинет секретаря, которому он задал несколько вопросов. Со все возраставшим удовлетворением выслушивал он ответы и тщательно заносил их в свою записную книжку.

— Итак, вы утверждаете, что видели, как Филипп Делижар пришел сюда позавчера в четверть шестого… Я вас правильно понял, да? Три его партнера, с которыми он обычно садился за бридж ровно в пять, уже ждали его. Он занял место за столом… Но когда начали сдавать карты, его позвали к телефону… Из телефонной кабинки он вышел очень бледный и объявил, что дома несколько минут назад умерла его тетя… Больше вы ничего не хотите добавить? Благодарю вас… До свиданья…

И проходя через залы, где, утонув в глубоких креслах, дремали за развернутыми газетами печальные старички, Мегрэ пожал плечами.

Доктор Льевен, которого вызвали к Жозефине Круазье, когда с ней случился сердечный приступ, оказался совсем молодым человеком с огненно-рыжей шевелюрой. Мегрэ застал его в кабинете, где доктор, облаченный в белый халат, поджаривал на газовой плите котлету.

— Простите, доктор, я, кажется, помешал вам? Видите ли, мне необходимо уточнить некоторые подробности, касающиеся смерти госпожи Круазье.

Льевену было около двадцати семи лет, в Кане он обосновался совсем недавно и, судя по обстановке, не мог похвалиться обширной клиентурой.

— Прежде всего мне хотелось бы выяснить, действительно ли с улицы Реколе до вас ближе, чем до других врачей?

— В общем, да… Правда, на улице Миним, кажется, практикует один мой коллега, но я с ним не знаком.

— Раньше вы бывали у Делижаров?

— Никогда! Вы, наверное, сразу, как вошли, поняли, что я врач начинающий и клиенты мои — люди далеко не богатые. Я очень удивился, когда меня вызвали в один из красивейших особняков города!