— Это не мое дело.

— И не мое тоже. Я рада, что не мое. Чтобы ни случилось с Кэти, я виновата перед ней. Мне стыдно. Она чудесная девочка. Я поеду повидаться с ней через недельку. Ах да… Я почти забыла — похороны. Где будут похороны?

— Не знаю. Лучше позвоните к ним домой.

Миссис Флеминг быстро поднялась из–за стола, протянула мне руку.

— Я должна идти — есть работа, которую надо закончить. Который час?

Я посмотрел на часы.

— Четыре.

— До свидания, мистер Арчер. Спасибо, что выслушали меня.

— Это я должен вас благодарить.

— Нет. Я должна была рассказать кому–нибудь об этом. Я чувствую себя виноватой. До сих пор.

— Виноватой в чем?

— В том, что еще жива, надо полагать. — Она улыбнулась мне какой–то странной улыбкой и выбежала на улицу.

Я сидел над третьей чашкой кофе и думал. О Мод Слокум. В ее истории не отыщешь ни злодеев, ни героев. Здесь некем восхищаться и никого нельзя винить. Каждый причинил страдания и себе, и другим. И каждый потерпел неудачу. Каждый пострадал.

Возможно, больше всех Кэти Слокум. Мои мысли и симпатии переместились от умершей матери к живой дочери. Кэти родилась на этот свет ни в чем не виновной. Ее отняли от груди и сразу окунули в море ненависти, ее школьные годы проходили в сущем аду, где ничто не было настоящим, кроме ее любви к отцу. Который вовсе не был ее отцом.

Глава 25

Поездка в Куинто в автобусе, забитом уезжающими на уик–энд любителями моря, — долгая, медлительная и жаркая. Девушка, источающая запахи пива и духов, подарила мне рассказ о том, каких успехов она достигла в кегельбане на двадцатой аллее Вейкики–Боул на Фигара–бульваре. При въезде в Куинто я поспешно распрощался с ней и, покинув наконец автобус, направился к молу. Моя машина стояла там, где я ее оставил и где парковаться нельзя. Квитанция о штрафе была заткнута за «дворник». Я разорвал ее на восемь частей и бросил все восемь клочков, один за другим, в океан. Я не собирался возвращаться в Куинто, где моя помощь никому не нужна.

Через перевал — снова в Нопэл–Велли. Главная улица задыхалась в потоке дневного транспорта и в тисках припаркованных у тротуаров машин. Одна из них вырулила на проезжую часть и обогнала меня, и тогда я вернулся и поставил свой автомобиль на освободившееся место. Я прошел квартал до «Антонио», зашел в ресторан и занял место в конце переполненного посетителями зала. Антонио увидел меня и кивнул, давая понять, что узнал. Не говоря ни слова, он обернулся к сейфу и открыл его. Когда он подошел, чтоб принять мой заказ, в его руках был неуклюжий газетный сверток. Я поблагодарил Антонио. Он ответил, что «не за что». Я попросил себе двойной бурбон, который он и принес. Заплатил ему за напиток. Он помог мне прикурить сигарету. Одним глотком я осушил бокал.

И ушел с деньгами в кармане…

* * *

Гретхен Кек стояла у газовой плиты. Наряд был скромно–минимальным: лиф и спортивные брюки. Соломенные волосы собраны в пучок, который держался на голове при помощи эластичной ленты. Яичница, подпрыгивая на сковороде, трещала как автоматический пистолет, превращая в решето и меня — пулями голода.

Гретхен не замечала меня до тех пор, пока я не постучал по открытой двери. Увидев, кто пришел, она схватила сковородку и замахнулась ею, как дубиной. Яичница упала на пол и осталась лежать там, истекая желтком.

— Убирайтесь отсюда!

— Через минуту.

— Вы грязный бык, вы из тех, кто убил Пэта, да? Мне нечего сказать вам.

— Зато мне есть, что сказать.

— Но только не мне. Я ничего не знаю. Можете убираться!

С занесенной над головой горячей сковородкой, готовая ударить ею или бросить ее в меня, Гретхен могла бы выглядеть смешно, но — ничего смешного не было.

Я заговорил быстро–быстро:

— Перед тем как умереть, Пэт кое–что передал мне для вас…

— Перед тем, как вы его убили…

— Да замолчи же и выслушай меня, девочка. Я не могу тратить на разговоры с тобой целый день.

— Ну, давай завершай свою миссию! Я знаю, легавый, что ты врешь. Я знаю, что ты хочешь втянуть в свои грязные дела и меня, но я не знаю ничего!.. Как я могла знать, что он собирается кого–то там убить?

— Оставь ты это и послушай меня… Я вхожу.

— Нет! Я ударю!

Я перепрыгнул через порог, вырвал из ее руки сковородку и силой усадил девушку на одинокий стул.

— Пэт никого не убивал, можешь ты это понять?

— В газете сказано, что он убил. А ты врешь. — Но голос Гретхен потерял убежденность, которая так страстно звучала раньше. Губы ее дрогнули.

— Не следует доверять тому, что ты читаешь в газетах. Смерть миссис Слокум — несчастный случай.

— Тогда почему они убили Пэта, раз он невиновен?

— Потому что сам наболтал, будто это он убил ту женщину. Пэт слышал, как полицейский сказал мне, что она мертва. Он отправился к человеку, для которого работал, и убедил его, что это он, Пэт, совершил убийство.

— Пэт не был сумасшедшим до такой степени.

— Конечно, не был. Он — как хитрая лисица. Ведь босс дал ему десять тысяч. Пэт оклеветал себя, чтобы получить деньги за убийство, которого не совершал.

— Господи! — Ее глаза расширились от восхищения. — Я же говорила, что у него работает голова.

— У него было и сердце, — соврал я, хоть эта ложь оставила на языке привкус желчи. — Когда он понял, что не сможет сам этого сделать, он передал мне для тебя десять тысяч. Он сказал, что ты его наследница.

— Что? Он так сказал? — Глаза цвета лепестков кукурузы в упор поглядели на меня. — Что еще сказал?

Мой язык пошел врать снова:

— Он сказал, что хочет, чтобы ты взяла эти деньги, но при одном условии: что ты уедешь из Нопэл–Велли куда–нибудь, где сможешь вести приличную жизнь. Он сказал, что такая жизнь стоит таких денег. — Я сделаю, как он сказал! — воскликнула Гретхен. — Десять тысяч? Десять тысяч долларов?

— Совершенно верно. — Я протянул ей сверток. — Не тратьте их в Калифорнии, иначе кое–кто захочет проследить, откуда они взялись… Не говорите никому про то, что узнали от меня. Поезжайте в другой штат, положите деньги в банк и купите дом или еще что–нибудь. Пэт хотел, чтобы Гретхен Кек вот так и поступила бы с этими деньгами.

— Он так сказал? — Гретхен разорвала пакет, прижала к груди яркие бумажки.

— Да. Он так сказал, — и я добавил то, что она хотела услышать, потому что не видел причины не сделать этого:

— Он сказал также, что любил вас.

— Да, — прошептала девушка. — Я его тоже любила.

— Теперь, Гретхен, я должен идти.

— Подождите минутку. — Она поднялась, и губы ее дрогнули в попытке сформулировать вопрос. — Почему вы… Я хочу… я теперь знаю… вы по–настоящему были его другом, как вы и говорили. Простите меня. Я думала, что вы полицейский. И вдруг вы… приносите мне деньги от Пэта.

— Забудьте обо всем этом, — сказал я. — Если сможете, уезжайте из города сегодня же вечером.

— Да, конечно. Я сделаю все так, как хотел Пэт. В конце концов, он и вправду был шикарный парень.

Я повернулся к двери, не желая, чтоб она увидела мое лицо.

— Всего хорошего, Гретхен.

Эти деньги, разумеется, не обеспечат ее будущее. Она купит норковую шубку и быструю, как стрела, машину, найдет парня, который украдет шубу и разобьет машину. Второго Ривиса. Хотя бы они оставили ей после себя что–то такое, что помогло бы ей потом, через годы, увидеть разницу между этими красавчиками. Но не было у нее и не будет никаких памятных подарков. Ну так пусть эти десять тысяч… у меня слишком много собственных денег, для моих скромных запросов, да и не хотел я иметь ничего, что напоминало бы о Ривисе или о Килборне…

Миссис Стрэн проводила меня к Джеймсу Слокуму. Это была поистине мужская комната: обитые красной кожей стулья и иная крепкая, темных тонов мебель, обшитые дубовыми панелями стены, украшенные гравюрами с изображениями старинных парусников, окна, похожие на крепостные амбразуры, которые открывали вид на неподвижное море. Встроенные книжные шкафы ломились от разнообразных томов и ограничивала их лишь длина и высота стен. Комната из тех, которые полные надежд матери могут обставить для своих сыновей.

Сын Оливии Слокум сидел в халате на огромном ложе с пологом. Под прозрачной кожей лица, казалось, не было ни кровинки. В льющемся сквозь окна сером вечернем свете он был похож на посеребренную статую. Напротив него на стуле устроился Марвелл, поджав под себя ногу. Черно–белая доска из слоновой кости покоилась между ними на кровати.

Оба были поглощены шахматной партией.

Из алого шелкового рукава выглянула рука Слокума, передвинула черного слона.

— Вот так.

— Хороший ход, — отозвался Марвелл. — Даже очень хороший.

Слокум перевел мечтательный взгляд с шахматной доски на вошедших.

— Да?

— Вы сказали, что повидали бы мистера Арчера, — запинаясь, проговорила экономка.

— Мистера Арчера? Ах да! Входите, мистер Арчер, — слабо, с едва заметным раздражением пригласил Слокум.

Миссис Стрэн вышла из комнаты. Я остался стоять у двери. Вокруг Слокума и Марвелла было какое–то своеобразное воздушное поле, поле интимности, границ которого я не смел переступить. Они, кажется, также не хотели, чтобы я ее переступил. Их головы были повернуты в мою сторону под одним и тем же углом, позы выражали недвусмысленное желание не замечать меня. Им хотелось, чтобы я ушел и оставил их наедине с шахматной доской и запутанной партией.

— Надеюсь, вы поправляетесь, мистер Слокум, — я не нашел лучшей вступительной фразы.

— Не знаю, я испытал подряд несколько ужасных потрясений, — жалость к самому себе пискнула у Слокума, будто крыса за стеной. — Я потерял мать, потерял жену, теперь собственная дочь отвернулась от меня.