Эрл Стенли Гарднер - Сорвать банк

Я почистил зубы, умылся, причесался и протянул в полуоткрывшуюся дверь руку за рубашкой. Клейншмидт держал ее в своих руках и пристально разглядывал.

Я положил расческу, зубную щетку и зубную пасту обратно в саквояж. Клейншмидт схватился за ручку своей громадной лапищей.

– Я и сам в состоянии его понести, лейтенант, – сказал я.

– Ничего, ничего, пусть побудет у меня.

Подошел проводник.

– Всего через несколько минут прибудем в Барстоу, сэр. Мы остановимся там на секунду-другую. Будьте готовы тотчас спрыгнуть.

Клейншмидт кивнул.

Я курил сигарету.

– Что, собственно, происходит? – поинтересовался я у Клейншмидта.

– Извини, Лэм. Сейчас я ничего не скажу.

– По твоей манере действовать можно подумать, что ты расследуешь дело об убийстве.

Откусить бы себе язык! Выражение лица полицейского гиганта подсказало мне, что я совершил промах.

– Откуда тебе известно, Лэм, что совершено убийство? – громче, чем говорят ночью, спросил страж порядка.

– А что, было убийство?

– Это ты сказал, не я.

– Мы же не идиоты, лейтенант. Я сказал, что ты дергаешься, будто совершено убийство.

– Не совсем точно повторяешь то, что ты сказал.

– Черта с два, лейтенант!

– Сам ведь знаешь, что неточно.

– Сам я знаю, что точно. Такое есть выражение просто-напросто. А ты напрасно дергаешься, нет у тебя никаких причин скрывать от меня, если оно и произошло…

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, пока будем добираться до Лас-Вегаса.

Поезд замедлил ход. Мы прошли через коридор в тамбур. Проводник стоял у выхода, держа ладонь на рычаге подъемной ступеньки. Когда поезд остановился, он поднял рычаг и рывком открыл дверь; спрыгнул со ступенек и замер, уставившись на нас. В рассветном сумраке блестели белки его глаз.

Жалящий воздух пустыни проник в ноздри, вызвал щекотку. Даже в кондиционированном вагоне нельзя избавиться от влажных испарений, выдыхаемых спящими. А холодный сухой воздух снаружи, чистый и острый, вычистил мои легкие со скоростью кинжального удара.

Я протянул проводнику четвертак. Он хотел было взять, но потом отдернул руку и сказал:

– Нет, сэр. Все в порядке, сэр. Я не хочу накликать беду. С добрым утром, сэр!

Я вернул четвертак на прежнее место – в свой карман.

Клейншмидт хохотнул.

Я посмотрел по ходу поезда вперед. Дул ветер. Пар от локомотива относило назад, тут же разрывая в клочья. Клейншмидт шагал впереди с моим саквояжем; он уж точно знал, куда направляется. Маленькое здание станции осталось позади; я взглянул на небо: звезды спокойно себе мерцали, густо утыкав темное полотно, – немигающие, сверкающие, острые белые точки. Так уж в этой пустыне: жара сменяется леденящим холодом.

– Пальто в саквояже? – спросил Клейншмидт.

– Нет. Нет как такового.

– Ладно, в машине будет тепло.

А вон и вправду – припаркованная машина. Из нее выскочил какой-то мужчина, распахнул дверь задней кабины.

Клейншмидт позаботился, чтобы я влез первым, закинул за спину саквояж, пристроился рядом.

– Поехали, – сказал он водителю.

Мы плавно развернулись от железной дороги к автостраде, пересекли мост. Внутри машины было тепло, но ощущалось холодное присутствие звезд; по обеим сторонам от нас, спереди и сзади простиралась пустыня, усиливая ощущение холодной ничтожности.

Я сказал Клейншмидту:

– Прекрасная погода, не правда ли?

– Еще бы.

– В чем дело? Меня обвиняют в каком-то преступлении?

– Ты просто возвращаешься, Лэм, вот и все.

– Если меня ни в чем не обвиняют, у тебя нет никакого права снимать меня с поезда и везти обратно.

– Может быть, оно и так. Но шеф велел мне привезти тебя, и ты вернешься.

– Откуда машина?

– Взял напрокат по дороге. А вон там у меня – самолет.

Похищение, что и говорить, подготовлено и проведено по всем правилам.

– Как бы там ни было, лейтенант, я рад, что мы друзья. А то ведь ты мог бы обидеться и ничего мне не рассказать.

Он рассмеялся. Водитель полуобернулся, потом снова глаза его уставились на дорогу.

Машина взревела, проделала серию скачков по неважной дороге с такой скоростью, что я мог всем телом почувствовать, как трудно живется всем ее пружинам.

Я пристроился в углу и погрузился в размышления. Клейншмидт откусил кончик сигары и закурил. Было тихо. Если не считать свиста холодного ветра да урчания мотора. Несколько раз мы пересекали песчаные барханы, длинные белые щупальца пустыни, принесенные ветром.

Мы были в пути уже около получаса, когда взошла бледная, изрытая оспинами кратеров старая луна, а спустя несколько минут машина замедлила ход.

Квадрат разноцветных огней обозначал периметр летного поля. Водитель сбавил скорость, фарой поискал поворот, нашел его и подъехал к квадрату. Сразу же я услышал рев авиационного двигателя и увидел огоньки, зажегшиеся на самолете.

Клейншмидт сказал водителю:

– Мне нужна расписка, чтобы я мог подтвердить свои расходы.

Водитель взял деньги, выписал квитанцию. Клейншмидт схватил мой саквояж, и мы вышли на холод.

Винт самолета монотонно вращался. Крупный песок хрустел под нашими ногами…

– Меня вышвырнут со службы, если узнают, что я хоть что-то тебе рассказал. Предполагается, что ты вступишь в кабинет шефа, не имея ни малейшего понятия о том, что происходит вокруг и что произойдет с тобой, – буркнул сквозь зубы Клейншмидт.

– Что за строгости! – воскликнул я.

Клейншмидт измерил взглядом расстояние от нас до самолета, замедлил шаг, чтобы не подойти слишком быстро.

– В какое время ты оставил Берту Кул в отеле «Сал-Сагев»? – спросил он.

– Точно не скажу. Но было немногим более восьми.

– Куда ты направился?

– Вниз, в свой номер.

– Что ты там делал?

– Собирался.

– Ты не стал выписываться из отеля?

– Нет. Я оставил это для Берты. Они бы все равно приписали мне еще сутки за номер, а Берта у нас казначей. Она знала, что я уезжаю.

– Ты ни с кем ни о чем не разговаривал в отеле?

– Нет. Собрал саквояж и вышел. Оставил записку для Берты на конторке в номере.

– Этот саквояж – весь твой багаж?

– Да, а в чем дело, в конце концов?

Он – тихо:

– Кое-кто убит. Шеф полагает, что ты можешь иметь к этому убийству какое-то отношение. Не знаю, что заставляет его так думать, но кто-то ему намекнул. Он считает, что это серьезная версия. Но ты не теряй головы. И после того как мы зайдем в самолет, чтоб ни слова.

– Спасибо, лейтенант.

– Да ладно, не за что, – пробормотал он. – Просто продолжай прокручивать в своих мозгах то, что услышал сейчас, и постарайся раздобыть себе алиби.

– На какое время?

– От без десяти девять до отправления поезда.

– Увы, не смогу. Я приехал на вокзал около девяти и сразу сел в вагон.

– Проводник тебя не запомнил?

– Нет. Он с кем-то разговаривал. У меня легкий саквояж, и я вошел по ступенькам вагона без посторонней помощи. Я устал, сразу разделся. Лег.

– Прибереги все это на потом, – произнес Клейншмидт.

Перед самолетом возникла фигура пилота.

– Готово? – спросил Клейншмидт.

– Все в порядке. Прыгайте в самолет.

Мы вскарабкались в низкую кабину одномоторного самолета. Пилот посмотрел на меня с любопытством и спросил:

– Когда-нибудь летали на таких?

– Да.

– В курсе насчет ремня безопасности и прочего?

– Да.

Пилот задернул за собой шторку, двигатель взревел. Колеса несколько раз подпрыгнули, и мы резко набрали высоту, пересекая линию цветных огней внизу. Впереди прорезался описывающий круги луч авиационного маяка. Клейншмидт похлопал меня по колену, приложил палец к губам, поставил мой саквояж так, что тот оказался прижатым его ногой к стенке. Вне моей досягаемости. А раз так, он закрыл глаза и почти сразу начал храпеть.

Я и не думал, что он спит. Нечто вроде ловушки расставил? Чтобы посмотреть, не попытаюсь ли я достать что-нибудь из своего саквояжа. Краем ботинка он упирался в угол саквояжа, так что почувствовал бы сразу, если б я попытался дотронуться до саквояжа.

Мысленно я вернулся назад, к встрече в поезде: вспомнил, как он схватил саквояж и с тех пор не выпускал его из рук. Потом – как обследовал мою рубашку около уборной. Очевидно, на самом деле начальника полиции кто-то навел на меня…

Ластер, начальник полицейского управления, свирепо посмотрел на меня через стол и рявкнул:

– Садитесь!

Я пододвинул к себе стул, сел. Клейншмидт устроился в дальнем конце комнаты.

Я оглядел кабинет, посмотрел на окна.

Рассвет только разгорался. Длинные ленты облаков на востоке окрашены в яркий оранжевый цвет; красновато-розовый отсвет лег даже на щеки начальника полицейского управления. Электрические фонари снаружи выглядели уже слабыми и бледными, но утро только-только подходило к городу, без искусственного освещения еще не обойтись.

– Ваше имя Дональд Лэм, и вы утверждаете, что вы частный детектив. Так?

– Верно.

– Работаете в детективном агентстве Б. Кул?

– Да.

– Вы прилетели в город вчера днем на самолете, правильно?

– Да.

– И сразу же начали заваривать кашу?

– Нет.

Ластер изогнул брови.

– Нет? – саркастически переспросил он.

– Нет. Скорее меня пихнули в самую гущу каши.

Начальник подумал, не насмехаюсь ли я над ним.

– Нет? Но… разве не вы вовлекли в происшествие лейтенанта Клейншмидта, вступили в драку со служителем в «Кактусовой роще», а затем подрались на улице с человеком по фамилии Биган?

Я пожал плечами.

– Служитель в «Кактусовой роще» ударил меня. И вызвал полицию. Прибыл лейтенант Клейншмидт. Что касается того, другого, то он ни с того ни c сего накинулся на меня и Клейншмидта. Лейтенант бросился за ним, но тот человек бежал… очень быстро.