Пейдж не успел уточнить значение слов «не совсем», произнесенных до щепетильности осторожным Натаниэлем Барроузом. Со стороны дома послышались голоса и шаги, и он быстро заговорил:

– Ты имеешь авторитет. Они идут… Молли ничего не видела. Не мог бы ты воспользоваться своим влиянием и не пускать их сюда?

Барроуз два-три раза прочистил горло, как нервный оратор перед ответственной речью, и распрямил плечи. Он включил фонарь и, освещая себе путь, направился к дому. Луч скользнул по Молли, вслед за ней шел Кеннет Марри; но их лица оставались в тени.

– Простите, – начал Барроуз с неестественной резкостью в голосе. – Но с сэром Джоном произошел несчастный случай, и вам лучше туда не ходить…

– Не глупите! – строго бросила Молли.

Она решительно прошла мимо него и скрылась во мраке, нависшем над прудом. К счастью, она не могла в полной мере увидеть картину происшедшего. Хотя Молли изо всех сил старалась создать впечатление спокойствия, Пейдж слышал резкий скрежет ее каблуков по песку. Он обнял ее за плечи, чтобы успокоить, и, когда она прильнула к нему, он уловил ее прерывистое дыхание. Но слова, которые она произнесла сквозь рыдания, показались ему загадочными. Молли сказала:

– Будь все проклято, а ведь он настоящий!

Что-то в ее тоне подсказало Пейджу, что она говорит не о своем муже. Это так его поразило, что он не мог произнести ни слова, а она, спрятав лицо в ладонях, быстро пошла к дому.

– Пусть идет, – сказал Марри, – для нее так будет лучше.

В этой ситуации Марри оказался не столь рассудительным, как можно было ожидать. Он был сбит с толку. Взяв у Барроуза фонарь, он направил луч на лежащее тело и присвистнул, обнажив крепкие зубы.

– Вы установили, что сэр Джон Фарнли был не сэром Джоном Фарнли? – спросил Пейдж.

– Что? Простите?

Пейдж повторил вопрос.

– Я абсолютно ничего не установил, – с гнетущей суровостью ответил Марри. – Я хочу сказать, что еще не закончил сравнивать отпечатки. Я только начал работать.

– Кажется, вам уже не надо ничего доказывать, – вяло заметил Барроуз.

И это было правдой. В самоубийстве Фарнли не было никаких сомнений. Пейдж видел, как, поглаживая бородку, Марри отрешенно покачивает головой, словно пытаясь вызвать старые воспоминания.

– Но больших сомнений у вас нет, не так ли? – допытывался Пейдж. – Кто же из них, по-вашему, был обманщиком?

– Я уже вам сказал… – огрызнулся Марри.

– Да, да, но послушайте! Я только спросил вас, кто из них был обманщиком? У вас же должно было сложиться какое-то мнение, когда вы увидели их и поговорили с ними? В конце концов, это же самое главное! Вы же понимаете это… Если Фарнли был обманщиком, у него были веские причины для самоубийства, и мы, разумеется, можем понять, почему он покончил с собой. Если же, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, он не был самозванцем…

– Вы предполагаете?…

– Нет, нет! Только спрашиваю. Если он был настоящим Джоном Фарнли, у него не было причин перерезать себе горло! Значит, он был обманщиком! Не так ли?

– Привычка делать скоропалительные выводы, даже не проверив данных, – начал Марри менторским тоном, похожим и на грубый отпор, и на научную дискуссию, – очень свойственна умам, далеким от академической…

– Вы правы! Вопрос закрыт!

– Нет, нет! Вы меня не правильно поняли! – Марри замахал руками, как гипнотизер. Похоже, он испытывал неловкость и волнение оттого, что равновесие в споре было нарушено. – Вы намекаете, что это может быть убийством, имея в виду, что, если бы… э… несчастный джентльмен, лежащий перед нами, был настоящим Джоном Фарнли, он бы не покончил с собой. Но настоящий он Джонни или нет – зачем кому-то его убивать? Если он мошенник, зачем его убивать? Им займется закон. Если он настоящий, зачем его убивать? Он никому не причинил вреда. Видите, я стараюсь взвесить все обстоятельства!

В разговор мрачно вмешался Барроуз:

– Да еще эта внезапно возникшая тема о Скотленд-Ярде и бедной Виктории Дейли! Я всегда считал себя здравомыслящим человеком, но тут у меня возникли сомнения, которые мне надо как-то разрешить. К тому же я всегда не любил этот сад!

– Ты тоже это почувствовал? – спросил Пейдж.

Марри с нескрываемым интересом наблюдал за ними.

– Стоп! – воскликнул он. – О саде! Почему вы его не любите, мистер Барроуз? У вас с ним связаны какие-то воспоминания?

– Не совсем воспоминания. – Барроуз задумался. Похоже, ему стало не по себе. – Просто, когда кто-то рассказывал истории про привидения, в этом саду они казались в два раза страшнее, чем в любом другом месте. Я вспоминаю одну, о… это не важно! Я всегда думал, что здесь легко встретить дьявола, а я еще хочу пожить. Однако все это не имеет отношения к делу! Надо работать! Болтать некогда!

Марри охватывало все большее возбуждение.

– Ах да! Полиция, – сказал он. – Да, здесь еще многое предстоит сделать в… э… практическом смысле. Вы, я думаю, позволите мне взяться за дело? Вы пойдете со мной, мистер Барроуз? Мистер Пейдж, не будете ли вы любезны остаться с… э… телом до нашего возвращения?

– Зачем? – спросил практичный Пейдж.

– Так обычно делается. Ах да! Будьте любезны, дайте мистеру Пейджу ваш фонарь, мой друг. А теперь пошли. В «Фарнли-Клоуз» не было телефона, когда я здесь жил; но сейчас, полагаю, есть? Хорошо, хорошо, хорошо. Нам также нужен доктор.

Он вырвался вперед, ведя за собой Барроуза, а Пейдж остался у пруда с останками Джона Фарнли.

По мере того как проходил шок, Пейдж озирался в темноте и размышлял о вопиющей бессмысленности и загадочности трагедии. И все же самоубийство обманщика было достаточно простым объяснением. Его беспокоило то, что он так ничего и не добился от Марри. Для Марри было бы достаточно просто сказать: «Да, это, несомненно, обманщик; я знал это с самого начала»; да и весь вид Марри, кажется, свидетельствует о том, что он думает именно так. Но он не сказал ничего. Может быть, дело просто в его любви к тайнам?

– Фарнли! – вслух произнес Пейдж. – Фарнли!

– Вы меня звали? – спросил голос почти у него под рукой.

Эффект этого голоса во мраке был таков, что Пейдж отскочил назад и чуть не споткнулся о тело. Фигуры и очертания были полностью скрыты ночной темнотой. За звуком шагов по песчаной тропинке последовал шорох спички. Пламя вспыхнуло над коробком, зажатым в обеих руках, и высветило над тисовыми кустами лицо истца – Патрика Гора или Джона Фарнли, – глядящее на берег пруда. Он несколько неуклюже прошел вперед.

Истец держал в руке тонкую сигару, наполовину выкуренную и погасшую. Он засунул ее в рот, осторожно поджег и поднял взгляд.

– Вы меня звали? – повторил он.

– Нет, – мрачно произнес Пейдж. – Но хорошо, что вы ответили. Вы знаете, что произошло?

– Да.

– Где вы были?

– Гулял.

Спичка догорела; Пейдж слышал его слабое дыхание. То, что этот человек потрясен, не вызывало сомнения. Он подошел ближе, – в углу его рта дымилась сигара.

– Бедный плут, – произнес истец, опустив глаза. – И что-то в нем все-таки вызывало уважение. Мне даже немного жаль, что я все это затеял. Я нисколько не сомневался, что он принял пуританскую веру своих предков и провел много лет раскаиваясь и управляя имением. В конце концов, он мог продолжить игру и стать лучшим помещиком, чем стану когда-нибудь я. Но ложный Джон Фарнли оказался ничтожеством – не выдержал и сделал это.

– Что «это»? Самоубийство?

– Несомненно! – Истец вынул изо рта сигару и выдохнул клубящееся облако дыма, похожее в темноте на призрак, принимающий странные очертания. – Полагаю, Марри сравнил отпечатки пальцев? Вы присутствовали на маленьком допросе, учиненном им. Скажите, вы заметили, когда наш… покойный друг допустил промах и выдал себя?

– Нет.

Пейдж вдруг понял, что взволнованный вид истца вызван не только потрясением, но и другими эмоциями.

– Марри не был бы самим собой, – несколько сухо произнес истец, – если бы не задавал вопросы-ловушки. Он всегда баловался этим. Я ожидал этого и побаивался, нет, не ловушки, а того, что я что-нибудь забыл. Вы помните его вопрос: «Что такое „Красная книга Аппина“?»

– Да. И вы оба что-то написали.

– Конечно, никакой книги не было. Мне следовало бы поинтересоваться, какую чушь написал мой соперник. Ситуация стала более интригующей, когда Марри с торжественным лицом совы подтвердил, что ответ правильный. И это подтверждение ввергло моего противника почти в панику. Ах, будь все это проклято! – Он замолчал и горящим кончиком сигары начертил в воздухе что-то похожее на вопросительный знак. – Что ж, посмотрим, что сделал с собой этот бедняга! Дайте мне, пожалуйста, ваш фонарик!

Пейдж отдал ему фонарь и отступил в сторону. Истец присел на корточки. Наступило долгое молчание, изредка прерываемое невнятным бормотанием. Наконец он встал и медленно подошел к Пейджу, по пути нервно поигрывая выключателем фонарика.

– Друг мой, – отрешенным голосом произнес он, – это не так.

– Что не так?

– Мне очень неприятно говорить это, но я готов поклясться, что этот человек не покончил с собой!

(Примем во внимание гипнотизм его голоса, интуицию и атмосферу сумрачного сада.)

– Почему?

– А вы посмотрели на него внимательно? Тогда подойдите и посмотрите. Разве человек может перерезать себе горло три раза подряд, каждый раз вскрывая яремную вену, ведь после первого разреза он должен уже умереть? Может ли он это сделать? Не знаю… я в этом сомневаюсь. Вспомните, я начинал свою карьеру в цирке. Я никогда не видел ничего подобного… Разве что в случае, когда Барни Пул, лучший дрессировщик запада Миссисипи, не был убит леопардом.

Ночной бриз, блуждавший по лабиринту сада, шевелил розы.

– Где, хотел бы я знать, находится орудие убийства? – продолжал он, играя лучом фонаря по застланной туманом воде. – Вероятно, здесь, в пруду, но я не думаю, что нам следует лезть за ним. Мы в таких делах гораздо больше нуждаемся в полиции, чем нам кажется. Ситуация меняется, и… это меня тревожит, – вздохнул истец, словно делая уступку. – Зачем убивать обманщика?