— Уотсон, — произнес он вкрадчиво, — вы ведь не ходите на дело безоружным?

Конечно, отправляясь с Холмсом по его делам, я всегда брал с собой револьвер и делал это главным образом ради него: если он захвачен задачей, соображения безопасности перестают для него существовать.

Бывали случаи, когда мой револьвер оказывался совсем не лишним, и я ему об этом напомнил.

— Да, конечно. Простите, дорогой друг. Ну, а сейчас он у вас с собой?

Небольшой, короткоствольный и потому очень удобный для ношения в заднем кармане брюк, но при этом абсолютно надежный револьвер был и сейчас при мне. Холмс взвесил его на ладони.

— Увесистый предмет, что и говорить, — заметил он.

— Солидное изделие.

Тут Холмс вынул барабан и высыпал патроны, на минуту призадумался, а затем весело улыбнулся и сказал:

— Похоже, Уотсон, что именно ваш револьвер поможет нам разгадать эту загадку.

— Полно, Холмс, что за шутки!

— Все вполне серьезно, дорогой друг. Вскоре мы с вами проведем так называемый следственный эксперимент. Я надеюсь, что он все поставит на свои места. Впрочем, это зависит от поведения вашего револьвера. Пять патронов вставим на место, а один для нашего эксперимента лишний. Вот он сразу и потяжелел. Прекрасно — так мы довольно точно воспроизведем обстоятельства гибели миссис Гибсон.

Как ни ломал я голову, мне было не догадаться, что он имеет в виду. Сам он сидел молча, погруженный в раздумье. Приехав наконец на станцию Хэмпшир, мы наняли какой-то разваливающийся от старости экипаж, и через четверть часа он остановился у дома сержанта Ковентри.

— Вы говорите, вы нашли ключ к разгадке, мистер Холмс? — спросил наш знакомец. — Но каким образом?

— Сначала посмотрим, как поведет себя вот этот револьвер доктора Уотсона, — ответил Холмс. — От этого очень многое зависит. А пока, сержант, раздобудьте-ка шпагат, метров десять.

Моток шпагата мы купили в сельской лавке.

— Этого вполне достаточно, — заметил Холмс. — Теперь вперед, думаю, что перед нами будет разыгран последний акт трагедии.

Солнце потихоньку катилось вниз, и в его мягком свете поросшие вереском хэмпширские холмы сияли сочными красками осени. Сержант Ковентри плелся рядом с нами, всем своим видом демонстрируя недоверие не только к идее, но и к умственным способностям моего друга. Чем ближе мы были к нашей цели, тем труднее было Холмсу скрывать под напускным спокойствием обуревавшее его волнение.

— Еще бы, — сказал он, когда я дал ему понять, что вижу его состояние, — вы ведь свидетель моей первоначальной ошибки, Уотсон. Обычно я интуитивно чувствую подобные штуки, а на этот раз чутье меня подвело. Эта идея осенила меня во время свидания в тюрьме, и тогда я был готов считать предположение фактом. Но что поделаешь с собственным умом, который не может успокоиться и подсовывает новые объяснения, а они могут навести и на ложный след. Однако, Уотсон, попробуем, игра стоит свеч.

Еще на ходу Холмс закрепил конец шпагата на рукоятке револьвера. Когда мы пришли к мосту, он необычайно тщательно с помощью сержанта Ковентри уточнил место, где лежала миссис Гибсон. Другим концом шпагата он обвязал подобранный тут же камень и перекинул веревку через парапет так, что камень висел над водой. Потом, держа в руке револьвер, привязанный к другому концу веревки, он ступил на роковое место и крикнул: «Внимание!», поднес револьвер к виску, а потом разжал пальцы.

Не удерживаемый более натянутой веревкой камень увлек вырвавшийся из руки Холмса пистолет, и тот, стукнувшись сначала о парапет, перелетел через него и исчез в воде. Не прошло и мгновения, как Холмс уже обследовал, стоя на коленях, кладку парапета и тут же обнаружил то, что ожидал увидеть. Мы услышали его торжествующий крик:

— Теперь вы видите, как оно было на самом деле?! Ну, как демонстрация — достаточно убедительная? Я говорил вам, Уотсон, что вашему револьверу предстоит решить загадку?

Тут уже и мы с сержантом увидели на нижнем краю парапета второй скол, по форме и размеру совпадающий с первым. Холмс встал и сказал сержанту, который никак не мог опомниться:

— Уже темнеет. Нам придется переночевать в гостинице, а вам с утра следует пошарить стальной «кошкой» в этих камышах и извлечь оттуда два револьвера с веревками и камнями. Эта несчастная хотела не только свести счеты с жизнью, но и обвинить бедную девушку в убийстве. Мистеру Гибсону передайте, что я зайду к нему завтра и мы займемся освобождением мисс Данбар.


А вот резюме, которое сделал Холмс, когда мы с ним вдвоем уже совсем поздним вечером курили у камина в сельской гостинице:

— В этом деле, Уотсон, я проявил себя далеко не лучшим образом. Если вы намерены включить его в свои записки, знайте, оно не принесет мне славы. Воображения не хватило, а ведь именно переплетение воображаемого с реальным составляет основу моего искусства. Мне следовало сразу ухватиться за ту нить, которую предоставлял нам скол на каменной кладке. Мне стыдно, что, имея такую нить, я не сразу пришел к правильному решению. И то сказать, эта несчастная все продумала и разыграла с редкостным коварством, так что разобраться в этой головоломке было нелегко. Я не помню, чтобы нам с вами в наших предыдущих делах приходилось сталкиваться с подобными последствиями патологической любви. Будь мисс Данбар связана с Гибсоном физическими узами или только духовными, она не могла стерпеть этого соперничества ни в том ни в другом случае. К тому же эта чистая девушка была невольной свидетельницей грубостей и оскорблений, которыми осыпал ее муж, стремясь «излечить» ее от безумной к нему любви.

И вот приходит решение — покончить с собой. Потом она эту мысль развивает: заодно подстроить сопернице такую ловушку, что та будет жизни не рада.

Теперь мы можем по этапам проследить этот замысел во всем его коварстве. Очень хитро она выманивает у мисс Данбар записку, которая должна стать главной уликой. Но миссис Гибсон так заботилась, чтобы записка непременно была обнаружена, что допустила перебор. То обстоятельство, что она не выпускала ее даже в момент смерти, должно было насторожить меня с самого начала.

Вы видели, сколько оружия в этом доме. Но из всего этого она выбирает парные револьверы, один берет себе, а другой в первой половине дня подбрасывает мисс Данбар, предварительно избавившись от одного патрона. Если выстрелить утром в лесу, никто не обратит особого внимания. Вечером отправляется на назначенное место и успевает до прихода мисс Данбар обеспечить исчезновение револьвера после выстрела. Та появляется, попадает под яростный залп угроз и проклятий и убегает. Когда она уже ничего не может слышать, миссис Гибсон выполняет последний пункт своего кошмарного плана. Смотрите, как встало на свое место каждое звено в этой цепи улик.

Конечно, найдутся, особенно среди пишущей братии, охотники спросить, почему сразу не прошлись драгой по дну озера. Но все эти умники, они умные на следующий день, а кроме того, поди-ка обыщи сплошь заросшее камышом озеро, не имея представления, что ты ищешь.

Ну вот, Уотсон. Мы с вами помогли двум незаурядным людям. Если в будущем они будут действовать сообща (а я думаю, это вполне возможно), то станет ясно, что и такой финансовый воротила, как Нейл Гибсон, может кое-чему научиться в той школе скорби и печали, где уроки дает сама жизнь.

 Дело необычной квартирантки

Шерлок Холмс активно занимался расследованием преступлений на протяжении двадцати трех лет. В течение семнадцати из них мне посчастливилось помогать ему и вести записи. Поэтому вполне понятно, что сейчас в моем распоряжении огромный материал, и самое сложное — не найти, а выбрать. Ежегодные хроники занимают целую полку. Имеются и объемистые папки с документами. Все это, вместе взятое, представляет ценнейший источник сведений не только для лиц, изучающих преступность, но и для тех, кого интересуют скандальные происшествия в общественной и политической сферах периода заката викторианской эпохи. Но я могу заверить авторов полных отчаяния писем, умоляющих сохранить репутацию семьи и честное имя предков: у них нет основания для опасений. Осмотрительность и высокое понимание профессионального долга, всегда отличавшие моего друга, играют решающую роль при отборе дел для моих воспоминаний. Злоупотреблять доверием мы не станем. Я резко осуждаю недавние попытки добраться до этих документов и уничтожить их. Нам известно, от кого они исходили, и Холмс уполномочил меня сообщить: если подобные посягательства повторятся, то все обстоятельства дела, касающегося политического деятеля, маяка и дрессированного баклана, будут немедленно преданы огласке. Тот, кому адресовано данное предупреждение, поймет меня.

Было бы неверно полагать, что всякое дело давало Холмсу возможность продемонстрировать удивительный дар наблюдательности и интуиции, которые я пытался подчеркнуть в своих мемуарах. Порой ему требовались значительные усилия, чтобы добраться до истины, а иногда разгадка внезапно приходила к нему. По правде говоря, ужасающие людские трагедии чаще всего не давали особого простора для раскрытия талантов Холмса. К подобным делам следует отнести и то, о котором я собираюсь рассказать. Излагая его, я изменил лишь некоторые имена и названия, а в остальном все соответствует действительности.

Однажды незадолго до полудня — это было в конце 1896 года — я получил записку от Холмса: он срочно вызывал меня к себе. Когда я приехал на Бейкер-стрит, в полном табачного дыма кабинете уже сидела, расположившись в кресле напротив него, пожилая дама, по виду располневшая хозяйка пансиона или гостиницы.

— Это миссис Меррилоу из Южного Брикстона, — сказал Холмс, указывая рукой в ее сторону. — Если и вы не в силах бороться со своими вредными привычками, Уотсон, можете курить, наша гостья не возражает. Она расскажет любопытную историю, которая в дальнейшем может привести к тому развитию событий, когда ваше присутствие станет необходимым.