— Вы ничего не потеряете, если осмотрите город и окрестности, — сказал с гордостью швед, — они достойны внимания каждого. Недаром Макс Нордау написал им такой восторженный дифирамб.

— Благодарю вас, сэр, может быть, вы укажете нам, где лучше всего остановиться?

— Хороших отелей очень много в Стокгольме, но я посоветовал бы вам «Grand Hotel», — ответил фабрикант, довольный, что его просят. — Мадемуазель тоже там останавливается, — сообщил он.

Пароход входил в Стокгольмскую бухту. Навстречу нам неслись маленькие белые пароходы, переполненные народом. Оттуда звучала духовая музыка.

— Сегодня воскресенье, — пояснил фабрикант, — наши горожане отправляются гулять на острова.

«Титания» стала приставать к набережной.

Мы вышли на берег и пешком отправились в «Grand Hotel», красивое здание которого с развевающимся флагом горделиво отражалось в водах фьорда.

Акка Субитова раньше нас поехала туда в экипаже.


VI

— Теперь мы на месте, нужно приниматься за дело, — заметил мне Холмс, когда дверь отведенного нам номера закрылась за управляющим.

Немного спустя мы снова очутились в вестибюле отеля.

На доске, где выставлялись имена приезжих, против нашего номера стояло: Чизвинг, нотариус, и Джон Фокс, доктор из Гулля.

Из-за какой-то странной предосторожности Шерлок не желал сообщать наши настоящие имена. Не знаю, была ли это случайность, но русская артистка поселилась в соседней с нами комнате.

— Уотсон, оставайтесь здесь, в вестибюле, курите, пейте виски с содовой, здесь не жарко и расставлены такие удобные кресла. Задача ваша будет состоять в том, чтобы следить, не придет ли кто-нибудь к нашей соседке. Это легко вам будет исполнить, он, вероятно, спросит швейцара.

— А вы уйдете?

— Да, мне необходимо составить понятие о местности. Вы можете разговориться с этим важным портье, похожим скорее на лондонского банкира, и заставить его совершенно случайно рассказать вам, что он знает о покойном баронете.

Я начинал понимать план моего друга.

— Помните только, Уотсон, вы должны точно определить время, когда покойный баронет находился в отеле и когда вне его стен.

Я отлично сознавал, что задача, порученная мне, не из легких, и решил употребить все усилия, чтобы выполнить ее как можно лучше.

Холмс ушел.

Я поместился в удобное мягкое кресло, как будто предназначенное для мечтаний, и задумался. Новое дело меня интересовало, но я изумлялся первой половине поручения, возложенной на меня моим другом.

«Какая логическая связь между самоубийством баронета и артисткой лондонского кафе-концерта? К чему Холмс так тщательно избегал ее на пароходе? (Теперь я убедился, что именно русская танцовщица была предметом такой осторожности с его стороны.)».

Важный швейцар, заметив мою небрежную позу, сам подсел ко мне и на хорошем английском языке сказал:

— Если джентльмены желают осмотреть Стокгольм, то к их услугам в отеле имеется превосходный выезд с выносной упряжью и одетыми в красную ливрею грумами.

Прежде чем я успел ему что-либо возразить, он продолжал:

— Надеюсь, сэр, я доставлю вам большое удовольствие, сообщив, что этим экипажем пользовался для осмотра Стокгольма сам принц Уэльский, когда посетил инкогнито наш город. Кроме него, много знатных англичан, останавливавшихся в нашем городе, постоянно предпочитали этот извозчичьим экипажам. Одним из последних был баронет Эльджернон Коксвилл...

Портье сразу замолчал, видимо не желая сообщать о его самоубийстве.

— Это тот, который бросился в залив? — спросил я моего болтливого собеседника.

— Увы, сэр, действительно, это был достопочтенный лорд! Мы не вольны, сэр, в нашей жизни. Судьба, помимо нашей воли, распоряжается нами! Со мной она тоже зло пошутила: я, кандидат юриспруденции, должен был занять совершенно не подходящий к моим знаниям пост, — продолжал швейцар, забывая, что любой чиновник охотно с ним поменялся бы местом, принимая во внимание его крупные доходы.

С лестницы спускалась наша спутница по пароходу, русская артистка; заметив меня, она приветливо кивнула мне головой и спросила:

— Ну, что, знаменитый доктор еще не приехал?

— Нет, — отозвался я, невольно любуясь стройной фигурой балерины и ее красивым лицом. — Нам придется здесь подождать его несколько дней.

— А я спешу в театр, — сказала она мне, хотя я ее об этом не спрашивал. — Необходимо поговорить с пригласившим меня директором. — Поклонившись, она исчезла из вестибюля.

Швейцар, временно прекративший со мной разговор, продолжал:

— Может быть, вам, сэр, угодно будет пройти завтракать, ресторан у нас тут же, внизу?

— Нет, я подожду моего друга, — ответил я и, стараясь навести моего собеседника на прежнюю тему о самоубийстве баронета, сказал:

— В газетах сообщают, если я не ошибаюсь, что покойный лорд Коксвилл, покушался дважды на самоубийство и, между прочим, один раз у вас здесь, в гостинице.

— Это ошибка репортера, сэр, он стрелял в себя там, наверху, на Мозебакен, в ресторане. Все время, пока баронет жил у нас, он был чрезвычайно весел, шутил со мной.

— Его посещал кто-нибудь? — продолжал я расспросы.

— К сожалению, нет, у лорда не было друзей, но он и без них весело проводил время.

В вестибюль вошел какой-то бритый господин, с виду похожий на актера.

— Скажите, пожалуйста, госпожа Акка Субитова приехала? — спросил вошедший.

— Да, но ее нет дома, — ответил портье.

На лице бритого показалась довольная улыбка.

— Хорошо, я зайду позже, — проговорил он и ушел.

— Этот господин и еще другой ежедневно, вот уже несколько дней, справляются о госпоже Субитовой.

— Вероятно, ее товарищи-артисты, — заметил я спокойно, хотя был поражен, что Холмс предвидел это посещение. Судя по имеющимся фактам, наша экспедиция являлась чрезвычайно интересной.

— Представьте, сэр, — разболтался швейцар, польщенный моей с ним беседой, — после самоубийства вашего соотечественника две его комнаты продолжают оставаться пустыми, новые постояльцы избегают их; но что за прелестные апартаменты!

— Интересно было бы их посмотреть!

— Это не представит затруднения, сэр. В ожидании вашего друга вы можете их осмотреть.

Он позвал одного из мальчиков, дежуривших при лифте.

— Оскар, проводи господина во второй номер.

Я стал уже подниматься с моим провожатым по лестнице, как услышал голос вернувшегося Холмса:

— Постойте, я пойду с вами.

Звонко щелкнул замок двери, и мы вошли в богато обставленную комнату.

— Это была приемная милорда, а здесь он спал, — указал мальчик.

Шерлок бегло окинул глазами обе комнаты.

Взор его остановился на колпаке электрической лампы, стоявшей на столике у кровати.

На нем висел со стороны кровати обрывок почтовой бумаги, забытой при уборке комнаты.

Вероятно, постоялец читал в кровати и с целью предохранения глаз от яркого электрического света устроил этот импровизированный абажур.

— Какой прекрасный вид из окна, — быстро проговорил Холмс, — что это за пароход пристает к набережной?

Услужливый Оскар посмотрел в окно, этого времени было достаточно для моего друга, чтобы быстро схватить обрывок почтовой бумаги и зажать в руке.

Спустя минуту мы выходили с ним из номера.

Мальчик низко кланялся, почувствовав в руке данную ему мной крону.


VII

Холмс, вернувшись к нам в комнату, сел у стола, положил на него смятую бумажку и начал ее разглаживать. Она оказалась начатым, но недописанным письмом.

Заинтересованный этим обрывком, я наклонился через плечо Холмса и прочитал:

«Стокгольм, восемнадцатого июля тысяча девятьсот... Обожаемая Маргет! В последнем отправленном тебе письме я сообщил, что вернусь в Англию не раньше, как через две недели, но меня охватило такое страстное желание тебя увидеть, что я назначил свой отъезд через два дня. Эти два дня мне необходимы для того, чтобы съездить на один из островов, куда меня приглашает владелец редкого собрания древнего оружия, которое я предполагаю купить. К сожалению, с островом нет пароходного сообщения, и мне приходится ехать на лодке...»

На этих словах письмо прерывалось, по-видимому, писавший раздумал его отправлять.

— Заметьте, Уотсон, письмо это от восемнадцатого июля, а сегодня у нас двадцать пятое, самоубийство произошло девятнадцатого, — проговорил Холмс. — Трудно подумать, чтобы мысли его так резко изменились за одни сутки и вместо объятий любимой невесты он решил умереть.

— Но я до сих пор не могу понять, Холмс, какое отношение имеет к этой таинственной драме русская танцовщица?

Легкая усмешка пробежала по лицу моего друга.

— Я вижу, Уотсон, что ваша сообразительность становится не такой быстрой, как прежде!

Насмешка Холмса меня немного обидела, он заметил это.

— Не сердитесь, Уотсон. Кстати, расскажу вам, что успел сделать. Я был в Скансене, видел сторожа на Бредаб-лике, он сказал мне, что, действительно, пятнадцатого июля один англичанин покушался броситься вниз с башни. Ему удалось остановить его, об этом было заявлено в контору, и покушавшийся на самоубийство назвал себя баронетом Коксвиллом. Я просил сторожа описать мне его наружность. Она вполне совпадает с наружностью нашего друга. Меня только поразила маленькая подробность.

— Какая?

— У лорда Коксвилла были темно-серые глаза, сторож уверял, что они сверкали, как угли. Насколько я знаю, уголь никогда не бывает серого цвета.

— В такую тревожную минуту сторож легко мог ошибиться и принять один цвет за другой.