— Я знаю, кто был наш клиент, — воскликнул я, врываясь к нему в комнату. — Холмс! Это же...

— Преданный друг и истинный джентльмен, — произнес Холмс, жестом предлагая успокоиться. — Пусть это навсегда останется между нами.

Мне не известно, каким образом изобличили барона при помощи этой книжки. Сделал ли это сам сэр Джеймс, или столь деликатную миссию было решено поручить отцу девушки. Во всяком случае, желаемый результат был достигнут. Спустя три дня в газете «Морнинг Пост» появилось уведомление о расторжении помолвки между бароном Адельбертом Грюнером и мисс Виолеттой де Мервиль. В той же газете сообщалось, что городской суд приступил к слушанию дела мисс Китти Уинтер, обвиняемой в злонамеренном применении серной кислоты. В ходе следствия выяснились смягчающие вину обстоятельства, поэтому вынесенный приговор оказался не слишком строгим. Холмсу пригрозили обвинением в краже со взломом, но, когда цель благородна и к тому же есть влиятельный заступник, гуманным и гибким становится даже суровый британский закон. Моему другу еще не приходилось сидеть на скамье подсудимых.

 Нож танцовщицы


I

Накануне я долго занимался, перебирая старые бумаги, потому и проспал утром свой обычный час вставанья.

Громкий стук в дверь разбудил меня.

— Вставайте, мистер Уотсон, — услышал я знакомый голос хозяйки, миссис Пэгги Уорнер, — к вам пришел мальчик от мистера Холмса с запиской.

— Пошлите его сюда.

Записка мое друга была чересчур лаконична:

«Я приехал. Вы мне нужны. Приходите сейчас».

Меня изумило появление Холмса в Лондоне. Не более трех дней, как он уехал на остров Уайт, усталый после большого дела, которым он занимался долгое время. Он намерен был целый месяц отдохнуть на острове, и неожиданно вернулся обратно через три дня.

«Несомненно, что-нибудь важное заставило его так поспешно вернуться в Лондон», — решил я и, быстро одевшись, отправился к моему другу.

Я нашел его курящего трубку, в обычной позе у камина. — Я был уверен, что вы придете. Вы мне нужны.

Мое любопытство по поводу его неожиданного возвращения увеличивалось, я не мог удержаться от вопроса:

— Скажите, Холмс, какая причина побудила вас нарушить ваш отдых и вернуться сюда?

Чуть заметная усмешка пробежала по губам моего друга; он ничего мне не ответил, молча вытащил из кармана вчерашний номер «Таймса» и указал на небольшую репортерскую заметку, подчеркнутую синим карандашом.

Она была озаглавлена:


«САМОУБИЙСТВО В СТОКГОЛЬМЕ БАРОНЕТА КОКСВИЛА»

Из Стокгольма нам телеграфируют: Баронет Эльджернон Коксвилл, член палаты лордов, один из самых богатых земельных собственников Соммерсета, неожиданно для всех покончил жизнь самоубийством. Он несколько раз покушался несколькими способами убить себя, но, благодаря чистой случайности, это удалось предупредить. Последний раз он взобрался на народном гулянье Скансен на башню Бредаблик, пытался броситься вниз с верхней площадки, но вовремя был удержан сторожем. Еще раньше он выстрелил себе в грудь из револьвера, но пуля счастливо пролетела мимо. Не так счастливо отделался баронет в третий раз. Хотя за ним следили, но сэр Эльджернон улучил время и, обманув бдительность следивших за ним, исчез из отеля. Последний раз его видели, как он на небольшой лодке, взятой, как оказалось, на пристани у Норрборо, быстро греб по направлению к выходу из залива в открытое море. Пустую, перевернутую лодку нашли на другой день прибитой к стенам Ваксхольма. Настойчивое желание баронета переселиться в лучший мир исполнилось. Титулы баронета и все его огромные поместья, которые он унаследовал еще только не более года по смерти своего отца, лорда Реджинальда, переходят к его младшему брату Арчибальду. В настоящее время молодой баронет оканчивает Кембриджский университет».

Прочитав заметку, я возвратил газету моему другу.

— Очень грустная история, Холмс, тем более что мы оба отлично знали баронета. Да успокоится его мятежная душа!

Из волн табачного дыма показалось сосредоточенное лицо Холмса.

— Вы уверены, Уотсон, что баронет Эльджернон переселился в лучший мир? — пытливо спросил он.

— Мне кажется, Холмс, никаких сомнений быть не может, баронет желал умереть, это видно из его неоднократных попыток покончить с собою.

— Я начинаю думать, Уотсон, что, несмотря на нашу многолетнюю с вами дружбу и ту массу разнообразных дел, которые мы с вами вели, вы очень мало усвоили из моей системы и по-прежнему больше понимаете, как пичкать людей различными целебными отравами, чем...

Холмс неожиданно умолк и, выпустив большой клуб дыма, ушел в себя.

Зная привычку моего друга, я понял, что он напал случайно на какую-то мысль, и не решался своим вопросом прервать ее течение.

В комнате наступило молчание; душный июль и волны табачного дыма сказались, у меня заболела голова.

Осторожно, не желая тревожить Холмса, я подошел к окну и отворил его. В комнату ворвался уличный шум.

— Уотсон, — услышал я громкое восклицание моего друга, — идемте!

— Куда? — изумленно спросил я его.

— Гросвенор-сквер, двадцать шесть, к баронету Арчибальду Коксвиллу.


II

Мы отдали наши карточки слуге, он понес их.

— Сэр Арчибальд просит вас, джентльмены, пройти к нему, — сообщил он, возвращаясь обратно, — он у себя в кабинете.

Мы прошли анфиладу прекрасно убранных комнат. Старый лорд Реджинальд, отец обоих братьев, был страстный любитель редкостей, и потому комнаты были заставлены всевозможными вещами, представляя из себя скорее лавку антиквара, музей редкостей, чем жилые апартаменты знатного человека.

На пороге кабинета мы остановились перед опущенной тяжелой портьерой, но, услышав звонкий юношеский голос нового баронета: «Войдите!» — приподняли портьеру. Я вошел первым.

Из-за старинного, красного дерева стола поднялась высокая, тонкая фигура сэра Арчибальда, он шел к нам навстречу.

— Вот приятная неожиданность, — приветливо проговорил он, крепко пожимая нам руки. — Мистер Холмс, я думал, что вы приятно проводите время на Уайте, а вы, мистер Уотсон, кажется, предполагали уехать в Швейцарию, подышать горным воздухом! Во всяком случае, дорогие друзья, я чрезвычайно рад вас видеть, в особенности когда меня постигло такое горе, смерть Эльджернона!

На глазах молодого человека заблестели непритворные слезы.

— Я знаю ту тесную дружбу, которая связывала вас с братом, — проговорил Холмс, опускаясь в большое кожаное кресло около стола.

— Да, мистер Холмс, я очень любил брата, весть о его смерти поразила меня как громом. Но разве можно было думать, что такой жизнерадостный человек, каким был Эль-джи, мог решиться на самоубийство! — воскликнул баронет.

— Я был поражен не меньше вас, милорд, — согласился я с хозяином. — Трудно предположить, чтобы человек, имеющий возможность пользоваться всеми благами жизни, не встречающий ни в чем себе преграды, так скоро утомился жить. Если не ошибаюсь, вашему покойному брату было не более тридцати лет.

— О нет, ему шел всего двадцать восьмой год, а мне скоро будет двадцать два года.

Холмс, продолжавший молчать, безучастным взглядом окидывал роскошный кабинет, его, по-видимому, не интересовал наш разговор; в продолжение последнего он только один раз что-то записал карандашом на своей левой манжете.

Громадный стол покойного лорда представлял из себя редкостную выставку всевозможных вещей. Они ярко блестели на темно-красном плюше, покрывавшем стол.

Рука моего друга совершенно машинально перебирала эти изящные острые вещи. Один из ножей почему-то обратил его внимание, он взял его и стал рассматривать.

— Вот странно, мистер Холмс, вы, как нарочно, выбрали любимую резалку моего брата, — сказал хозяин, заметив выбор Холмса. — Я очень редко заходил к нему в кабинет, в университете так много дел, что домой попадать приходилось очень редко...

Я невольно улыбнулся, отлично зная, что все эти занятия английской молодежи заключаются в непрерывной тренировке во всевозможных видах спорта.

— Представьте себе, — продолжал баронет, — каждый раз я замечал у Эльджи вот этот самый нож. Не правда ли странно, мистер Холмс? Мне кажется, будь вы на моем месте, вы, наверное, сопоставили бы эту непонятную привязанность к ножу с самоубийством моего брата?

— Вы меня заинтересовали этой вещью, милорд, — заметил Холмс. — Если бы я попросил вас дать мне этот нож на некоторое время?

— Возьмите его совсем, мистер Холмс, на память об Эльджи, с которым вы были так дружны.

Холмс небрежно опустил подарок в карман.

— Кстати, вы теперь остаетесь надолго в Лондоне? — спросил его баронет.

Мой друг вопросительно взглянул на хозяина.

— Это не праздное любопытство, — поправился покрасневший хозяин, — я сделал распоряжение, чтобы тело моего брата было во что бы то ни стало отыскано, и обещал вознаградить рыбаков и водолазов. Когда привезут его сюда, надеюсь, что вы отдадите ему последний долг?

— Едва ли это будет для меня возможно, сэр, так как я завтра намерен уехать в Алжир, — спокойно ответил Холмс.

— А, теперь понимаю ваше возвращение с Уайта. Доктора нашли, что вам необходим более жаркий климат?

Холмс неопределенно ответил:

— Да, другие широты.

Распрощавшись с хозяином, мы ушли.


III

— Уотсон, теперь скорей за дело! Едем, — решительно сказал он мне, когда мы вышли на улицу.

— Куда? В Алжир, с вами? — изумленно спросил я.