Спустя четверть часа мы сидели в комнате, которая, судя по рядам ружей, поблескивающих за стеклами витрин, являлась оружейной в старинном здании. Обставлена она была довольно уютно. На несколько минут сэр Роберт оставил нас одних. Когда он вернулся, его сопровождали двое: цветущая молодая женщина, которую мы уже видели сегодня в коляске, и невысокий мужчина с неприятной внешностью и раздражающе осторожными манерами. На лице — полное недоумение. Очевидно, баронет не успел объяснить, какой оборот приняли события.

— Это мистер и миссис Норлетт, — сказал сэр Роберт. — Под своей девичьей фамилией — Ивенс — миссис Норлетт была доверенной служанкой моей сестры вот уже несколько лет. Я чувствую, что лучше объяснить вам истинное положение вещей, потому и привел сюда ее с мужем. Это единственные люди, способные подтвердить мои слова.

— А нужно ли это, сэр Роберт? Вы хорошо все обдумали? — воскликнула женщина.

— Что касается меня, я полностью снимаю с себя ответственность, — добавил ее муж.

Сэр Роберт бросил на него презрительный взгляд и сказал:

— Отвечать за все буду я! А теперь, мистер Холмс, позвольте изложить вам основные факты. Вы, понятно, достаточно осведомлены о моем положении, иначе не оказались бы там, где я вас нашел. По всей вероятности, вы уже знаете и то, что я хочу выставить на дерби свою лошадку и от результата будет зависеть очень многое. Если я выиграю, проблемы решатся сами собой. Если же проиграю... Но об этом лучше и не думать.

— Ситуация вполне понятна, — перебил баронета Холмс.

— В финансовом отношении я в полной зависимости от сестры, леди Беатрис. А я крепко запутался в сетях ростовщиков. И вот, представьте себе: как только умирает сестра, мои кредиторы тотчас набрасываются на наше имущество. Все попадает в их руки, конюшни и лошади — тоже. Так вот, мистер Холмс, леди Беатрис действительно скончалась неделю назад.

— И вы никому не сообщили?

— А что еще мог я придумать? Иначе мне грозило полное разорение. Если же отсрочить развитие событий всего на три недели, дела, возможно, устроились бы как нельзя лучше. Вот этот человек, муж горничной, — актер по профессии. И нам, то есть мне, пришло в голову, что он может это время исполнять роль моей сестры. Для этого следовало ежедневно появляться в коляске во время прогулки. В комнату к сестре никто не входил, кроме горничной. Леди Беатрис умерла от водянки, которой страдала очень давно.

— Это решит коронер.

— Ее врач подтвердит, что в течение нескольких месяцев все симптомы предвещали скорый конец.

— Как дальше развивались события?

— В первую же ночь мы с Норлетгом тайно перенесли тело моей сестры в домик над старым колодцем, которым теперь совсем не пользуются. Однако ее любимый спаниель пришел туда следом за нами и начал выть под дверью. Я решил подыскать более безопасное место. Избавившись от собаки, мы перенесли тело в склеп под древней часовней. Не вижу в том никакого пренебрежения или непочтения, мистер Холмс. Уверен, что не оскорбил покойную.

— Все равно ваше поведение невозможно оправдать, сэр Роберт!

Баронет раздраженно покачал головой.

— Вам легко проповедовать, а в моем положении вы, верно, думали бы иначе. Видеть, как все твои надежды и планы вдруг рушатся в последний момент, и не попытаться спасти их — невозможно. Я не усмотрел ничего недостойного в том, чтобы поместить сестру на некоторое время в одну из гробниц, где захоронены предки ее мужа. Вот и вся история, мистер Холмс.

— В вашем рассказе есть неясность, сэр Роберт! Даже если бы кредиторы захватили все имущество, разве это могло повлиять на выигрыш в дерби и на ваши надежды, связанные с ним?

— Но Принц Шоскомба тоже часть имущества. Вполне вероятно, его вообще не выставили бы на скачки. Какое им дело до моих ставок! Все еще усугубляется тем, что главный кредитор, к несчастью, мой злейший враг, отпетый негодяй Сэм Брюэр, которого мне однажды пришлось ударить хлыстом. Вы полагаете, он пошел бы мне навстречу?

— Видите ли, сэр Роберт, — ответил Холмс, вставая, — вам необходимо обо всем сообщить властям. Моя обязанность — только установить истину. И я это сделал. Что же касается моральной стороны ваших поступков и соблюдений приличий, то не мне судить вас. Уже почти полночь, Уотсон. Я думаю, нам пора возвращаться в наше скромное пристанище.

Сейчас уже известно, что эти невероятные события закончились для Норбертона даже более удачно, чем он того заслуживал. Принц Шоскомба все-таки выиграл дерби, а его владелец заработал на этом восемьдесят тысяч фунтов. Кредиторы, в руках которых он находился до окончания заезда, получили все сполна, и у сэра Роберта осталась еще вполне достаточная сумма, чтобы восстановить свое положение в высшем свете.

И полиция и коронер снисходительно отнеслись к поступкам Норбертона, так что он выпутался из затруднительной ситуации, отделавшись мягким порицанием за несвоевременную регистрацию кончины старой леди. Хотя все происшедшее и бросило легкую тень на репутацию баронета, но нисколько не повлияло на его карьеру, которая обещает быть благополучной в почтенном возрасте.

 Человек с побелевшим лицом

Мой друг Уотсон не отличается глубиной ума, зато упрямства ему не занимать. Вот уже сколько времени он уговаривает меня описать одно из моих дел. Впрочем, я сам, пожалуй, дал ему повод докучать мне этой просьбой, ибо не раз говорил, что его рассказы поверхностны и что он потворствует вкусам публики, вместо того чтобы строго придерживаться истины. «Попробуйте сами, Холмс!» — обычно отвечал он, и, должен признаться, едва взяв в руки перо, я уже испытываю желание изложить эту историю так, чтобы она понравилась читателю. Дело, о котором пойдет речь, безусловно, заинтересует публику — это одно из самых необычных дел в моей практике, хотя Уотсон даже не упоминает о нем в своих заметках. Заговорив о моем старом друге и биографе, я воспользуюсь случаем и объясню, пожалуй, зачем я обременяю себя партнером, распутывая ту или иную загадку. Я делаю это не из прихоти и не из дружеского расположения к Уотсону, а потому, что он обладает присущими только ему особенностями, о которых обычно умалчивает, когда с неумеренным пылом описывает мои таланты. Партнер, пытающийся предугадать ваши выводы и способ действия, может лишь испортить дело, но человек, который удивляется каждому новому обстоятельству, вскрытому в ходе расследования, и считает загадку неразрешимой, является идеальным помощником.

Судя по заметкам в моей записной книжке, мистер Джемс М. Додд посетил меня в январе 1903 года, сразу же, как только закончилась война с бурами. Это был высокий, энергичный, обожженный солнцем англичанин. Старина Уотсон в то время покинул меня ради жены — единственный эгоистичный поступок, совершенный им за то время, что мы знали друг друга. Я остался один.

У меня есть привычка садиться спиной к окну, а посетителя усаживать в кресло напротив, так, чтобы свет падал на него. Мистер Джемс М. Додл,, видимо, испытывал некоторое затруднение, не зная, с чего начать беседу. Я же не торопился прийти ему на помощь, предпочитая молча наблюдать за ним. Однако я не раз убеждался, как важно поразить клиентов своей осведомленностью, и потому решил наконец сообщить кое-какие выводы.

— Из Южной Африки, сэр, я полагаю?

— Да, сэр, — ответил он с некоторым удивлением.

— Императорский, кавалерийский полк территориальной армии, разумеется.

— Совершенно правильно.

— Мидлсекский корпус, несомненно?

— Так точно, мистер Холмс. Да вы чародей!

Видя его изумление, я улыбнулся.

— Когда ко мне приходит столь энергичный на вид джентльмен, с лицом, загоревшим явно не под английским солнцем, и с носовым платком в рукаве, а не в кармане, — совсем нетрудно определить, кто он. У вас небольшая бородка, а это значит, что вы не из регулярной армии. Выправка заправского кавалериста. Из вашей визитной карточки видно, что вы биржевой маклер с Трогмортон-стрит, — поэтому я и упомянул Мидлсекс. В каком же еще полку вы могли служить?

— Вы все видите!

— Не больше, чем вы, но я приучил себя анализировать все, что замечаю. Однако, мистер Додл,, вы зашли ко мне сегодня утром не ради того, чтобы побеседовать об искусстве наблюдения. Так что же происходит в Таксбери-олд-парк?

— Мистер Холмс!..

— Мой дорогой сэр, я не делаю никакого открытия. Именно это место указано на бланке вашего письма, а из вашей настоятельной просьбы о свидании вытекает, что произошло нечто неожиданное и серьезное.

— Да, да, конечно. Но письмо написано в полдень, и с тех пор произошло многое. Если бы полковник Эмсворт не выгнал меня...

— Выгнал?!

— По существу, да. Суровый человек этот полковник Эмсворт. Трудно было сыскать в свое время более исправного армейского служаку, к тому же в армии в те годы грубость вообще считалась чем-то само собой разумеющимся. Я бы не стал связываться с полковником, если бы не Годфри.

Я закурил трубку и откинулся на спинку кресла.

— Может быть, вы объясните, о чем идет речь?

Мистер Долд усмехнулся.

— Я уже привык, что вы сами все знаете. Хорошо, я сообщу вам факты и надеюсь, что вы найдете им объяснение. Я не спал всю ночь, но чем больше ломал голову, тем невероятнее казалась мне вся эта история.

На военную службу я поступил в январе тысяча девятьсот первого года, как раз два года назад, и попал в тот же эскадрон, в котором служил молодой Годфри Эмсворт. Он был единственным сыном полковника Эмсворта, того самого, что получил Крест Виктории в Крымской войне, — в жилах у Годфри текла солдатская кровь, и неудивительно, что он пошел добровольцем в армию. Лучшего парня не было во всем полку. Мы подружились, как могут подружиться только люди, которые ведут одинаковый образ жизни, делят одни и те же радости и печали. Он стал моим другом, а в армии это много значит. Целый год мы участвовали в ожесточенных боях, вместе переживали и поражения и победы. Затем в сражении у Буффелсприт, близ Претории, он был ранен пулей из крупнокалиберной винтовки. Я получил от него два письма — одно из госпиталя в Кейптауне, другое из Саутгемптона. После этого, мистер Холмс, за шесть с лишним месяцев он не написал мне ни слова, ни единого слова, а ведь он был моим ближайшим другом.