Он замолчал, и по его знаку два негра развязали мне руки, хотя и не вынули изо рта кляп. Затем меня отвели в каюту, где я рассовал по карманам кое-какие ценные вещи, а также компас и свой дорожный дневник. Потом меня спустили через борт в маленький челнок, стоявший рядом с громадной лодкой. Конвоиры последовали за мной и, оттолкнувшись от корабля, начали грести к берегу.

Мы уже отошли от судна ярдов на сто, когда рулевой поднял руку. Гребцы замерли и прислушались. В ночной тишине я услышал приглушенные стоны, а затем всплески воды. Это все, что я знаю о судьбе моих злосчастных товарищей по путешествию. Сразу после этого позади нас появилась большая лодка. Брошенное судно медленно покачивалось на волнах. Дикари ничего не взяли с корабля. Они выполнили дьявольскую операцию с такой пристойностью и торжественностью, словно это была какая-то религиозная церемония.

Первые бледные лучи рассвета уже забрезжили на востоке, когда мы прошли полосу прибоя и достигли берега. Человек шесть негров остались у лодок, а все остальные направились к песчаным холмам. Они вели меня с собой и обращались со мной мягко, даже почтительно.

Идти было трудно. На каждом шагу ноги по щиколотку увязали в рыхлом, зыбучем песке. Я был полумертв от усталости, когда мы подошли к туземной деревне, или, вернее, городу — таким большим оказалось это поселение. Жилища представляли собой конические сооружения, вроде ульев, из спрессованных морских водорослей, скрепленных примитивным известковым раствором. Это объяснялось, конечно, тем, что на побережье на многие сотни миль вокруг нельзя было найти ни щепки, ни камня.

В городе нас встретила огромная толпа мужчин и женщин. Они колотили в тамтамы, выли и визжали. Шум особенно усилился, когда они увидели меня. По моему адресу посыпались угрозы, но несколько слов, брошенных конвоирами, сразу утихомирили сборище. Воинственные крики и вопли сменились шепотом изумления, и вся огромная, густая толпа, окружив кольцом меня и моих конвоиров, направилась по широкой центральной улице города.

Мой рассказ и без того может показаться странным и неправдоподобным, особенно людям, которые меня не знают. Но факт, о котором я сейчас расскажу, вызвал сомнения даже у моего шурина, оскорбившего меня своим недоверием. Я могу только в самых простых словах описать то, что произошло, и высказать уверенность, что случай и время докажут мою правоту.

В центре главной улицы стояло большое здание такой же примитивной постройки, как и все остальные, только гораздо выше других. Его окружала ограда из прекрасно отполированного эбенового дерева, а рамой для его дверей служили два великолепных слоновых бивня, врытых в землю и соединяющихся вверху. Дверной проем был задрапирован тканью местной выделки, богато вышитой золотом.

К этому внушительному зданию и направилось наше шествие. У ворот ограды толпа остановилась, и люди присели на корточки. Старцы и вожди племени ввели меня внутрь ограды. Горинг не только сопровождал нас, но, по существу, руководил всей процедурой.

Как только мы приблизились к занавесу, закрывавшему вход в храм (судя по всему, это был именно храм), с меня сняли шляпу и ботинки и лишь после этого ввели в помещение. Впереди шел почтенный старый негр, в руках у которого был отобранный у меня камень. Лучи тропического солнца, проникая сквозь длинные щели в крыше здания, слегка освещали храм, образовывая на глиняном полу широкие золотистые полосы, перемежающиеся полосами темноты.

Внутри храм был даже обширнее, чем это казалось снаружи. На стенах висели циновки местной работы, раковины и другие украшения, но в целом огромное помещение выглядело пустым, если не считать единственного предмета в центре храма. Это была гигантская фигура негра — я чуть было не принял ее за живого человека исполинского роста, короля или верховного жреца. Лишь подойдя поближе, я заметил, как отражается от фигуры свет, и убедился, что передо мной статуя, с необычайным мастерством высеченная из блестящего черного камня.

Меня подвели к идолу, ибо это изваяние вряд ли могло быть чем-нибудь другим, и, внимательно к нему приглядевшись, я обнаружил, что у статуи было отбито ухо, хотя других повреждений не было. Седовласый негр, державший мой сувенир, встал на маленький стул, вытянул руку и приложил черный камень Марты к голове статуи. Не оставалось никаких сомнений, что камень некогда составлял одно целое с головой истукана. Осколок так хорошо подошел к месту, от которого был отбит, что, когда старик отнял руку, ухо продержалось еще несколько секунд, прежде чем упало в его раскрытую ладонь. При виде этого присутствующие с восклицаниями благоговейного восторга распростерлись на полу, а толпа снаружи, узнав о результатах, разразилась дикими криками и приветственными воплями.

В одно мгновение я превратился из пленника в полубога. Меня снова, на этот раз с триумфом, провели через город. Люди проталкивались вперед, чтобы прикоснуться к моей одежде и собрать пыль, по которой ступали мои ноги. Мне отвели одну из самых больших хижин и подали угощение из всевозможных местных деликатесов.

Но я по-прежнему не чувствовал себя свободным, ибо у входа в мою хижину была поставлена стража — вооруженные копьями воины. Весь день я строил планы побега, но ни один из них не казался мне осуществимым. По одну сторону лежала огромная безводная пустыня, простиравшаяся до Тимбукту, по другую — море, в которое никогда не заглядывали корабли. Чем больше я размышлял над этой проблемой, тем меньше у меня оставалось надежд. Я и не подозревал, как близко было мое освобождение.

Спустилась ночь, и крики негров постепенно затихли. Я лежал на разостланных для меня шкурах и все еще размышлял о своей судьбе, когда в хижину бесшумно вошел Горинг. В первую минуту я подумал, что он пришел сюда, чтобы расправиться со мной — последним живым человеком с корабля, и, вскочив на ноги, приготовился дорого продать свою жизнь. Но Горинг только улыбнулся и знаком предложил мне лечь на прежнее место, а сам уселся на другом конце моего ложа.

— Что вы думаете обо мне? — таким удивительным вопросом начал он нашу беседу.

— Что я думаю о вас? — почти закричал я. — Думаю, что вы самый гнусный, самый чудовищный негодяй, который когда-либо осквернял землю. Если бы тут не стояли ваши черные дьяволы, я задушил бы вас собственными руками!

— Не говорите так громко, — заметил Горинг без всякого раздражения. — Я не хочу, чтобы нашей дружеской беседе помешали. Значит, вы задушили бы меня? — спросил он с иронической улыбкой. — Видимо, я плачу добром за зло, так как пришел помочь вам бежать.

— Вы?! — с недоверием воскликнул я.

— Да, я, — подтвердил он. — О, никакого одолжения я вам не делаю. Я действую вполне последовательно. Мне думается, я могу говорить с вами совершенно откровенно. Дело в том, что я хочу стать королем этого племени. Конечно, честь не велика, но ведь вы помните слова Цезаря: лучше быть первым в галльской деревушке, чем последним в Риме. Ваш жалкий камень не только спас вам жизнь, но и вскружил неграм голову. Они считают, что вы спустились с неба. До тех пор, пока вы находитесь здесь, я не смогу властвовать над ними. Я помогу вам бежать, раз уж не в силах убить вас.

Горинг говорил спокойным, естественным тоном, словно жажда убить человека была самым естественным желанием.

— Вам, наверно, ужасно хочется расспросить меня, — продолжал он после паузы, — и только гордость заставляет вас молчать. Впрочем, это неважно. Я сообщу вам кое-какие факты, о которых будет полезно узнать белым людям, когда вы вернетесь к ним, если вам посчастливится вернуться. Например, о вашем проклятом камне. Эти негры, если верить легенде, были когда-то магометанами. Еще при жизни Магомета среди его последователей произошел раскол. Меньшая часть магометан, те, что откололись, ушла из Аравии и в конце концов пересекла всю Африку. Они взяли с собой в изгнание священную реликвию своей прежней религии — большой кусок черного камня из Мекки. Этот камень, как вы, вероятно знаете, был метеоритом и при падении раскололся пополам. Один кусок все еще находится в Мекке. Другой кусок, побольше, был унесен в Берберию, где искусный мастер придал ему ту форму, в какой вы его видели сегодня. Эти люди — потомки мусульман, отколовшихся от Магомета. Они благополучно пронесли свою реликвию через все странствования и наконец поселились в этом месте, где пустыня защищает их от врагов.

— А ухо? — не удержался я.

— Это — продолжение все той же истории. Несколько сот лет назад часть племени снова откололась и ушла на юг. Один из негров, желая, чтобы им сопутствовало счастье, проник ночью в храм и отколол ухо статуи. С тех пор среди негров живет легенда, будто в один прекрасный день оно вернется к ним. Человек, похитивший ухо, был, несомненно, пойман каким-нибудь работорговцем, и камень попал в Америку, а впоследствии оказался в ваших руках, и вам выпала честь выполнить предсказание.

Горинг опустил голову на руки и несколько минут молчал, выжидая, не скажу ли я что-нибудь. Когда он снова заговорил, его лицо странно изменилось. До сих пор он говорил почти легкомысленным тоном. Теперь его лицо выражало твердость и решительность, а в голосе звучали жестокие, почти злобные ноты.

— Я хочу, — сказал он, — чтобы вы передали мое послание всей белой расе — могучей расе-владычице, которую я ненавижу и презираю. Передайте белым, что двадцать лет я упивался их кровью, уничтожал их до тех пор, пока не пресытился убийствами. Я делал свое дело незаметно, не вызывая никаких подозрений, легко обманывая бдительность вашей полиции. Но нет, месть не приносит удовлетворения, если твой враг не знает, кто сразил его. Поэтому вы будете моим посланцем. Взгляните. — Он вытянул свою изуродованную руку. — Это сделал нож белого человека. Мой отец был белый, а мать — рабыня. После смерти отца мать была снова продана, и я, тогда еще ребенок, своими глазами видел, как ее до смерти засекли плетьми, чтобы отучить от манер и навыков, какие привил ей ее покойный хозяин. Моя юная жена тоже… о моя жена! — И он задрожал. — Но ничего. Я дал клятву и сдержал ее. От Мэна до Флориды и от Бостона до Сан-Франциско вы можете проследить мой путь. Он обозначен случаями внезапной смерти, которые ставили полицию в тупик. Я воевал со всей белой расой так же, как белые в продолжение столетий воюют с черной расой. Наконец, как я уже сказал, мне надоело проливать кровь. Но лицо каждого белого человека по-прежнему вызывало у меня отвращение, и я решил найти смелых и свободных негров, соединить с ними свою жизнь, развить заложенные в них таланты и создать ядро великой черной цивилизации. Эта мысль целиком завладела мною; два года я путешествовал по всему свету в поисках нужного мне племени и уже отчаивался его найти. Нельзя надеяться на духовное возрождение торгующих рабами суданцев, потерявших человеческое достоинство ашанти и американизированных негров Либерии.