— Этот сэр Гастон — человек весьма достойный, — сказал сэр Найджел, когда они отъезжали от «Красного жезла». — Ему очень хочется успешных схваток, и он согласился бы на небольшой рыцарский поединок со мной, если бы какая-то лошадь, брыкаясь, не сломала ему руку. Я очень полюбил его и обещал, что, когда кость у него срастется, мы с ним сразимся. Однако нам нужно держаться вот этой дороги, слева.

— Нет, достойный лорд, — возразил Эйлвард, — дорога на Монтобан ведет через реку, а потом через Керсти и Аженуа.

— Верно, мой добрый Эйлвард, но я узнал от этого достойного рыцаря, который явился из-за французской границы, что какой-то английский отряд занимается грабежами и поджогами в окрестностях Вильфранша. Я почти уверен, что это именно те, кого мы ищем.

— Клянусь эфесом, весьма возможно, — отозвался Эйлвард, — во всяком случае, они так долго безобразничали в Монтобане, что там после них и взять-то будет нечего. А раз они уже побывали на юге, они должны направиться на север, к Авейрону.

— Мы поедем вдоль Лу до Каора, затем перейдем на земли Вильфранша, — сказал сэр Найджел. — Клянусь апостолом, так как наш отряд невелик, то весьма возможно, что у нас будут почетные и приятные стычки, ибо я слышал, что на французской границе неспокойно.

Все утро они ехали по широкой дороге, на которую ложились тени от окаймлявших ее тополей. Сэр Найджел ехал впереди со своими оруженосцами, а оба лучника следовали за ним и вели в поводу мула с вьюками. Эгийон и Гаронна остались далеко позади на юге, и теперь вдоль дороги текла спокойная Лу, которая вилась голубыми плавными изгибами среди пологих холмов. Аллейн не мог не отметить, что если в Гиени было множество городков и мало замков, в этой местности замки попадались часто, а дома редко. Через каждые несколько миль из лесной чащи выступали серые стены и угрюмые квадратные башни, а немногочисленные деревни, через которые они проезжали, были обнесены примитивными заграждениями, свидетельствовавшими о внезапных набегах и о том, что в этих пограничных местностях население жило в постоянном страхе. Дважды за это утро группы всадников вырывались из черных подворотен придорожных крепостей и, подскакав к сэру Найджелу, задавали короткие суровые вопросы — откуда они едут и по какому делу. Отряды ратников, звякая оружием, проходили по большой дороге, а несколько верениц вьючных мулов, которые везли товары какого-нибудь купца, охранялись вооруженными слугами или нанятыми лучниками.

— Мир в Бретиньи вызвал много перемен в этих местах, — заметил сэр Найджел, — страну заполонили вольные стрелки и бродяги. Те башни между лесом и холмом — это город Каор, а за ним — уже Франция. Но вон на обочине я вижу какого-то человека, и так как при нем два коня и оруженосец, я полагаю, что это рыцарь. Прошу тебя, Аллейн, передай ему от меня приветствие и спроси о его титулах и гербе. Не могу ли я содействовать ему в выполнении какого-нибудь обета, или, может быть, у него есть дама, которую он желал бы прославить?

— Нет, достойный лорд, — отозвался Аллейн, — это не лошади и оруженосец, а мулы и слуга. Человек этот — купец, возле него лежит большой тюк.

— Да благословит господь ваш честный английский говор! — воскликнул незнакомец, навострив уши при словах Аллейна. — Никогда мой слух не внимал более сладостной музыке! Пошли, Уоткин; парень, наваливай тюки на спину Лауре. А я уже отчаялся, думал, что навеки оставил позади все английское и никогда глаза мои не увидят рыночную площадь в Норидже.

Это был рослый здоровяк, средних лет, загорелый, с темной, раздвоенной, уже седеющей бородой и в сдвинутой на затылок широкополой фландрской шляпе. Его слуга, такого же роста, но худой и костлявый, уже поднял тюки и водрузил их на спину одного из мулов, а купец сел на другого и направился к отряду сэра Найджела. Когда он приблизился, то по добротности его одежды и по роскошной сбруе было нетрудно догадаться, что человек он богатый и с положением.

— Достойный рыцарь, — сказал он, — меня зовут Дэвид Майклдин, я гражданин и олдермен славного города Нориджа, где и находится мой дом — за пять домов от церкви богоматери, как известно всем, живущим на берегах Яра. Здесь у меня тюки с сукнами, я везу их в Каор — и я проклинаю день, когда затеял такое путешествие! Умоляю великодушно взять нас под свою защиту — меня, моего слугу и мой товар, ибо я уже побывал во многих опаснейших положениях и теперь знаю, что колченогий Роже, рыцарь-разбойник из Керси, вышел на дорогу и находится впереди меня. Поэтому я согласен уплатить вам один нобль с розой, если вы благополучно доставите меня в гостиницу «Ангел» в Каоре, а если со мной или моим имуществом что-либо случится, вы заплатите столько же мне или моим наследникам.

— Клянусь апостолом, — ответил сэр Найджел, — плохой был бы я рыцарь, если бы, защитив соотечественника в чужой стране, попросил за это плату. Можете ехать со мной, мастер Майклдин, добро пожаловать, а ваш слуга пусть следует за нами с моими оруженосцами.

— Да благословит господь бог твою доброту! — воскликнул купец. — А если доведется вам быть в Норидже, я надеюсь, вы вспомните, какую услугу оказали олдермену Майклдину. До Каора недалеко, я уже вижу на горизонте очертания собора; но я немало слышал об этом колченогом Роже, и чем больше слышу, тем меньше хочется мне увидеть его. Ох, я так устал и измучен всем этим, кажется, полжизни отдал бы, чтобы уже быть в Норидже, и пусть бы со мной рядом мирно сидела моя милая супруга и мы слушали бы городские колокола.

— Ваши слова кажутся мне странными, — заметил сэр Найджел, — с виду вы человек крепкий, и на боку у вас висит меч.

— И все же не меч — мое ремесло, — ответил купец. — И я не сомневаюсь, что, приведи я вас в мою лавку в Норидже, вы не отличите бумазею от холста и генуэзский бархат от брюггского сукна с тройным ворсом. Вот тут-то вы и сможете обратиться ко мне за помощью. Но здесь, на пустынной дороге, где и густые лесные дебри и рыцари-разбойники, я обращаюсь к вам, ибо для этого дела вас и готовили.

— В том, что вы сказали, мастер Майклдин, немало правды, — отозвался сэр Найджел, — и я надеюсь, что мы встретим этого хромого Роже, ибо я слышал, что он весьма сильный и ловкий солдат, и победить его очень почетно.

— Он кровожадный разбойник, — решительно заявил купец, — и я хотел бы видеть, как он брыкается в петле.

— Именно такие люди и дают истинному рыцарю поводы совершать благородные деяния, которыми он может заслужить себе славу, — заметил сэр Найджел.

— Такие люди подобны крысам в амбаре с пшеницей или моли в волчьем меху, они вредят и мешают всем мирным и честным людям, — возразил Майклдин.

— Ну, если опасности пути столь угнетают вас, господин олдермен, то мне просто удивительно, как вы отважились так далеко уехать от дома.

— Порой я и сам дивлюсь, сэр. Но я хоть и ворчу и сержусь, но если уж я решил что-нибудь сделать, то не отступлюсь, пока не сделаю. В Каоре есть один купец, Франсуа Вилле, он обещал прислать мне бочонки с вином за мои тюки материй, и я поеду в Каор, если бы даже вдоль дороги выстроились, вон как те тополя, все рыцари-разбойники христианского мира.

— Решительно сказано, господин олдермен! Но как же вы путешествовали до сих пор?

— Как овца в стане волков. Пять раз нам пришлось молить и упрашивать, пока нас пропустили. Дважды я уплатил пошлину дорожной охране. Трижды мы вынуждены были спасаться бегством, а однажды, в Ла-Реоли, мы встали над своими тюками с шерстью, Уоткин и я, и принялись наносить удары направо и налево, и это продолжалось столько времени, сколько нужно, чтобы спеть литанию; одного мерзавца убили, двух других ранили. Клянусь богом, мы люди мирные, но мы английские горожане и не допустим, чтобы нас оскорбляли ни в своей стране, ни в чужой. Кто бы он ни был — лорд, барон, рыцарь или простолюдин, — каждый получит от меня только льняной очесок, пока у меня есть сила действовать этим мечом.

— Довольно странный меч, — сказал сэр Найджел. — Что ты думаешь, Аллейн, насчет черных полос на его ножнах?

— Я не знаю, достойный лорд.

— И я тоже, — сказал Форд.

Купец тихонько захихикал.

— Это моя собственная идея, — заявил он. — Меч сделал Томас Уилсон, оружейник, он помолвлен с моей второй дочкой, Марджери. Так вот, эти ножны длиной в один ярд и соответственно разделены на футы и дюймы, чтобы я мог мерить сукно. Кроме того, он весит ровно два фунта, так что я пользуюсь им и при взвешивании.

— Клянусь апостолом! — воскликнул сэр Найджел. — Мне ясно, что твой меч таков же, как и ты сам, добрый олдермен, — он годен и для войны и для мира. Но я не сомневаюсь, что вам даже в Англии пришлось немало пострадать от разбойников и бродяг.

— Совсем недавно, достойный рыцарь, в день святого Петра в веригах, меня бросили, сочтя мертвым, близ Рединга, когда я ехал на ярмарку в Винчестер. Однако мне удалось привлечь негодяев за разбой, их судил торговый суд, и теперь они уже не будут нападать на мирных путников.

— Значит, вам много приходится путешествовать?

— Да, я бываю в Винчестере, на рынке в Линне, в Стаурбридже, на Бристольской ярмарке и на Варфоломеевской в городе Лондоне. Остальную часть года вы найдете меня в Норидже, пятый дом от церкви богоматери, где я всей душой хотел бы очутиться сейчас, ибо нигде не найдешь такого воздуха, как в этом городе, и такой воды, как в Яре, и никакие французские вина не сравнишь с пивом старика Сэма Йелвертона, хозяина «Серой коровы». Но, увы, посмотрите, какой на том каштане висит страшный плод!

Дорога сделала поворот, и они увидели большое дерево, протянувшее над ней крепкий коричневый сук. Посередине этой ветки висел человек, голова его как-то жутко и косо была склонена к плечу, носками он чуть касался земли. Он был почти раздет — в одной короткой нижней сорочке и шерстяных штанах. Рядом, на зеленой скамье, сидел с важным видом низенький человечек, перед ним лежала сума, а из нее торчала связка бумаг всех цветов. Одет он был очень богато, в плаще на меху и в пунцовом колпаке, широкие длинные рукава были подбиты огненным шелком, шею обвивала толстая золотая цепь, на каждом пальце сверкали перстни. На коленях он держал маленькую стопку золота и серебра, брал монету за монетой и опускал в грубый кошель, висевший у него на поясе.