Артур Конан Дойл - Собрание сочинений. Том 5

— Это сэр Уильям де Пакингтон, личный секретарь Принца, — прошептал сэр Найджел, когда они встали в очередь рыцарей, ожидавших аудиенции. — Плохо будет тому человеку, который вздумал бы обмануть его. Он знает наизусть имя каждого рыцаря Франции или Англии и все его фамильное древо, со всеми родичами, гербами, браками, знаками чести и позора и еще неведомо чем. Мы можем оставить наших лошадей здесь со слугами и пойдем вперед с нашими оруженосцами.

Следуя приказу сэра Найджела, они двинулись дальше пешком, пока не оказались перед секретарем Принца, который в это время отчаянно спорил с молодым щеголеватым рыцарем, непременно желавшим пробраться вперед, миновав его.

— Макуорт! — сказал личный секретарь короля. — Насколько я помню, сэр, вы до сих пор не были представлены.

— Я всего день, как прибыл в Бордо, но, боюсь, Принц найдет странным, что я все еще не нанес ему визита.

— У Принца другие заботы, — сказал сэр Уильям де Пакингтон, — но если вы Макуорт, то должны быть Макуортом из Нормантона, и действительно я теперь вижу на вашем гербе чернедь и горностаевый мех.

— Да, я Макуорт из Нормантона, — ответил рыцарь с некоторой неуверенностью.

— Значит, вы сэр Стефен Макуорт, ибо мне известно, что когда старый сэр Хью умер, сэр Стефен унаследовал герб и имя, воинский клич и доходы.

— Сэр Стефен — мой старший брат, а я Артур, второй брат, — сказал юноша.

— Истинная правда! — воскликнул секретарь Принца презрительно глядя на него. — А тогда, прошу вас, скажите, сэр второй сын, где у вас знак младшей линии и как вы дерзаете носить герб вашего брата без полумесяца, подтверждающего, что вы младший? Возвращайтесь к себе и не показывайтесь Принцу на глаза, пока оружейник не исправит ваш герб как полагается.

Юноша в смущении удалился, а зоркий глаз секретаря разглядел пять алых роз среди заслоняющих один другого гербов и тучи знамен, колыхавшихся перед ним.

— Ха! — воскликнул он. — Здесь есть ценности, которые не подделаешь! Розы Лоринга и кабанья голова Баттестхорна могут стоять позади в дни мира, но их надо пропускать вперед в дни войны. Добро пожаловать, сэр Оливер и сэр Найджел! Чандос будет рад до глубины души вашему приезду. Сюда, уважаемые господа. Ваши оруженосцы, без сомнения, достойны славы своих рыцарей. Идите по этому проходу, сэр Оливер! Эдриксон! Ха! Один из представителей старой ветви Эдриксонов из Хампшира, без сомнения. И Форд здесь, они из южных саксов, старинный род. И Норбери, они есть и в Чешире, и в Уилтшире, и, как я слышал, на самой границе. Так, достойные сэры, я позабочусь о том, чтобы вас поскорее приняли.

В заключение этого профессионального комментария он распахнул створчатые двери и провел всю компанию в просторный зал, переполненный людьми, также ожидавшими аудиенций. Зал был очень велик. С одной стороны он освещался тремя стрельчатыми, в мелких переплетах окнами, середину противоположной стены занимал огромный камин, в котором весело пылала целая груда дров. Многие из присутствующих столпились перед камином, ибо было очень холодно; наши два рыцаря уселись на скамью, а оруженосцы встали позади них. Разглядывая зал, Аллейн заметил, что пол и потолок сделаны из роскошного дуба, на потолке расположены двенадцать арок, а на обоих краях каждой из них изображены лилии и львы королевского герба. В дальнем конце зала он увидел небольшую дверцу, по обе стороны которой стояла вооруженная стража. Время от времени из внутреннего покоя за этой дверцей, мягко ступая, выходил пожилой сутулый человек в черном, с длинным белым жезлом в руке и обращался то к тому, то к другому рыцарю, и они, сняв шапки, следовали за ним.

Сэр Найджел и сэр Оливер были увлечены разговором, когда Аллейн обратил внимание на примечательного человека, который через весь зал явно направлялся к ним. Когда он шел мимо стоявших группами рыцарей, каждый повертывал голову и смотрел ему вслед.

Поклоны и почтительные приветствия, какими его встречали со всех сторон, показывали, что интерес к нему вызван не только его необычайным внешним обликом. Он был высок и прям, словно стрела, несмотря на глубокую старость, ибо волосы, спадавшие из-под сдерживавшего их бархатного берета, были белы, как первый снег. Однако порывистость его движений и упругость поступи показывали, что он до сих пор не утратил пылкости и живости своих молодых лет. Его суровое ястребиное лицо было гладко выбрито, как у священника; остались лишь длинные и тонкие белые усы, доходившие ему чуть не до плеч. О былой красоте говорили и правильный нос с горбинкой и четкие линии подбородка; однако лицо было столь повреждено шрамами и рубцами от давних ран и отсутствием одного глаза, вырванного из глазницы, что уже мало осталось от лица смелого молодого рыцаря, который пятьдесят лет назад был не только самым отважным, но и самым прекрасным среди английской знати. Но кто из мужчин, присутствовавших сейчас в зале аббатства св. Андрея, не отдал бы с радостью и красоту, и молодость, и все, чем владел, в обмен на славу этого человека? Ибо кого можно было сравнить с Чандосом, безупречным рыцарем, мудрым советником, отважным воином, героем Креси, Уинчелси, Пуатье, Орейя и еще стольких же битв, сколько лет он прожил на свете?

— А, мое золотое сердечко! — воскликнул он, вдруг бросившись вперед и обнимая сэра Найджела. — Я слышал, что вы здесь, и искал вас.

— Достойный и дорогой лорд, — ответил рыцарь, также обнимая старого воина, — я в самом деле вернулся к вам, ибо где же еще я могу научиться быть мягким и суровым рыцарем?

— Клянусь моей верностью, — сказал Чандос, улыбаясь, — мы очень подходим друг к другу, Найджел, ибо вы залепили себе один глаз, а я имел несчастье одного лишиться, у нас вместе будут два! А! Сэр Оливер! Вы были на той стороне, где у меня слепой глаз, и я вас не видел. Одна премудрая женщина предсказала мне, что как раз с этой, незрячей стороны ко мне и приблизится смерть. Мы теперь скоро попадем к Принцу; но, говоря по правде, у него пропасть забот: и вопрос, как быть с Педро, и король Мальорки, и король Наваррский, у которого семь пятниц на одной неделе, и гасконские бароны, которые все торгуются из-за условий, точно барышники… Да, нелегко ему приходится! Но как себя чувствует леди Лоринг, когда вы с ней расстались?

— Хорошо, дорогой лорд, и она посылает вам свое уважение и приветы.

— Я всегда ее рыцарь и раб. А ваше путешествие, надеюсь, было приятным?

— Такого плавания можно только пожелать. Мы увидели два пиратских галеаса и даже слегка схватились с ними!

— Всегда вам везет, Найджел! — заметил сэр Джон. — Ну, вы нам непременно расскажете. Пожалуй лучше, если вы оставите здесь ваших оруженосцев и пойдете со мной. Как Принц ни занят, я вполне уверен, что он не захочет держать двух старых боевых товарищей по другую сторону двери. Не отставайте от меня, и я отобью хлеб у старика сэра Уильяма, хотя не уверен, что смогу назвать ваш титул и ранг как полагается.

И он направился к дверце во внутренний покой; оба товарища следовали за ним по пятам и кивали направо и налево, завидев в толпе знакомые лица.

Комната для приемов Принца была обставлена со всей той торжественностью и роскошью, которых требовали слава и власть ее хозяина. Над высоким помостом в дальнем ее конце зала алел широкий балдахин пунцового бархата, усеянный серебряными лилиями и опиравшийся на четыре серебряных столбика. К нему вели четыре ступеньки, обтянутые той же материей, а вокруг были разбросаны роскошные подушки, восточные циновки и дорогие меховые ковры. На стенах висели самые изысканные гобелены, которые могли выработать ткацкие станки Арраса, на них были изображены битвы Иуды Маккавея, причем иудейские воины были в железных латах, в шлемах, с копьями и перевязями — словом, как требовало наивное искусство тех времен. Убранство покоя завершали удобные сиденья и скамьи с тонкой резьбой и покрытыми глазурью сафьяновыми занавесками, да по одну сторону помоста, на легком нашесте, сидели три угрюмых прусских кречета в шапочках и путах столь же немые и неподвижные, как стоявший рядом с ними королевский сокольничий.

В центре помоста находились два высоких кресла с особыми спинками, которые образовали свод над головами сидящих в них; все это было затянуто светло-голубым шелком, усыпанным золотыми звездами. На кресле справа сидел очень рослый, складный человек, рыжеволосый, бледный, с холодными голубыми глазами, в которых было что-то зловещее и угрожающее. Он небрежно откинулся на спинку кресла и то и дело зевал, словно ему очень наскучили все эти церемонии; время от времени он наклонялся и гладил облезлую испанскую борзую, вытянувшуюся у его ног. На другом троне, выпрямившись, с гордым видом, восседал, словно побившись об заклад, что будет вести себя прилично, маленький, круглый, румяный человечек с лицом божка; он улыбался и кивал всякому, с кем бы случайно ни встретился его взгляд. Между этими двумя и немного впереди них, на простой табуретке, сидел стройный смуглый молодой человек, чье скромное платье и сдержанные манеры едва ли могли открыть, что это самый знаменитый принц в Европе. Кафтан темно-синего сукна с пряжками и отделкой в виде золотых подвесок казался темной и неброской одеждой на фоне горностаевых мантий, дорогих шелков и золотых тканей, которыми он был окружен. Он сидел, обхватив руками колени, слегка склонив голову, а его тонкие черты выражали нетерпение и тревогу. Позади двух тронов стояли два человека в пурпурной одежде, с аскетическими бритыми лицами и еще несколько высоких сановников и должностных лиц Аквитании. Пониже, на ступеньках, сорок или пятьдесят баронов, рыцарей и придворных выстроились тройной шеренгой справа и слева, оставив посередине свободный проход.

— Вон сидит Принц, — прошептал сэр Джон Чандос, когда трое друзей вошли. — Справа — Педро, которого мы намерены посадить на испанский престол. Другой — дон Иаков; с божьей помощью мы предполагаем помочь ему взойти на престол Мальорки. А теперь следуйте за мной и не огорчайтесь, если Принц будет краток; ведь его ум действительно поглощен очень важными делами.