Шерлок Холмс откинулся на спинку дивана и стал пускать в потолок небольшие колеблющиеся колечки табачного дыма, я же, глядя на него, недоверчиво рассмеялся.

– Что касается последнего, тут я вас проверить, конечно, никак не могу, – сказал я. – Но вот уточнить возраст и место работы этого Мортимера совсем несложно.

На книжной полке, отведенной под медицинскую литературу, я нашел медицинский справочник и открыл его на букве «М». Там значилось несколько Мортимеров, но лишь один из них мог быть нашим вчерашним посетителем. Данные о нем я прочел вслух.

«Мортимер Джеймс, M. R. C. S., 1882, Гримпен, Дартмур, графство Девон. В 1882–1884 хирург при Чарингкросской больнице. Награжден премией Джексона в области сравнительной патологии за статью «Болезнь. Возврат к прошлому или?..» Член-корреспондент Шведского патологоанатомического общества. Автор научных работ «Некоторые необычные проявления атавизма» («Ланцет», 1882), «Совершенствуемся ли мы?» («Психологический журнал», март 1883). Медицинский инспектор приходов Гримпен, Торсли и Хай-бэрроу».

– Видите, Ватсон, ни слова об охотничьем клубе, – сказал Холмс и расплылся в улыбке. – Но Мортимер действительно сельский врач, как вы довольно проницательно заметили. Мне кажется, что и мои выводы подтвердились. Что же касается эпитетов, если я правильно помню, я назвал его общительным, нечестолюбивым и рассеянным. Тут уж я основывался исключительно на своем знании людей. Только общительные люди получают подарки от бывших коллег, только нечестолюбивые могут пожертвовать карьерой в Лондоне ради работы в деревне, и только очень рассеянный человек, прождав целый час, может оставить свою трость, а не визитную карточку.

– А собака?

– О, эта собака любит носить в зубах трость своего хозяина. Поскольку трость довольно тяжела, собака хватает ее посередине. Здесь четко видны следы зубов. Я считаю, что челюсть у пса, судя по этим отметинам, слишком велика для терьера, а у мастифов челюсть несколько шире. Скорее всего, это… Господи, ну конечно же, спаниель с вьющейся шерстью.

Рассуждая, Холмс поднялся с дивана и стал ходить по комнате, пока не остановился у окна. В его последних словах чувствовалась такая уверенность, что я даже несколько опешил.

– Но друг мой, как вы про шерсть-то узнали?

– Очень просто. Я сейчас вижу эту собаку прямо на пороге нашего дома. А вот и ее хозяин звонит. Прошу вас, Ватсон, не уходите к себе. Он ваш коллега, и ваше присутствие может мне понадобиться. Сейчас наступает драматический момент, когда на лестнице раздаются шаги и ты не знаешь, с какой вестью этот человек вторгнется в твою жизнь, с доброй или, наоборот, с дурной. Что могло привести доктора Джеймса Мортимера, ученого, к Шерлоку Холмсу, специалисту по раскрытию преступлений? Войдите!

Внешность человека, появившегося в дверях, удивила меня, поскольку я ожидал увидеть типичного сельского врача. Но это оказался очень высокий и худой мужчина с предлинным носом, торчавшим подобно клюву между близко посаженными проницательными серыми глазами, ярко поблескивавшими из-за очков в золотой оправе. Одет доктор был прилично, но как-то неряшливо. На нем был запыленный сюртук и довольно поношенные брюки. Несмотря на молодость, он уже имел привычку горбиться и вытягивать шею при ходьбе. В общем Мортимер оставлял впечатление добряка. Войдя в нашу гостиную, он заметил трость, которую Холмс все еще держал в руках, и тут же с радостным криком бросился к ней.

– Я так рад, – сказал доктор. – А я все не мог вспомнить, где оставил ее, здесь или в пароходстве. Для меня было бы настоящей трагедией потерять ее.

– Конечно, ведь это подарок, – сказал Холмс.

– Да.

– От коллег по Чарингкросской больнице?

– Да, у меня там есть пара добрых знакомых, они преподнесли трость мне на свадьбу.

– М-да. Как нехорошо, – покачал головой Холмс.

Доктор Мортимер удивленно захлопал глазами.

– Почему нехорошо?

– Просто получается, что мы ошиблись кое в каких выводах. Так, значит, на свадьбу, говорите?

– Ну да, на свадьбу, я женился, и мне пришлось оставить больницу, а вместе с ней и надежды на должность консультанта. Нужно было обзаводиться собственным домом.

– Что ж, в конце концов, мы были не так уж далеки от истины, – несколько взбодрился Холмс. – Итак, доктор Джеймс Мортимер…

– Мистер, сэр. Просто мистер. Я всего лишь скромный член Королевского хирургического общества.

– И, очевидно, человек тонкого ума.

– Ну что вы, в науке я дилетант, мистер Холмс, так сказать, собиратель ракушек на берегу великого неизведанного океана. Я ведь не ошибся, я разговариваю с мистером Шерлоком Холмсом, а не…

– Да. Вот мой друг доктор Ватсон.

– Рад познакомиться с вами, сэр. Я много слышал о вас, ведь ваше имя упоминается рядом с именем вашего товарища. А знаете, я слежу за вашими успехами, мистер Шерлок Холмс. Мне давно хотелось с вами встретиться. Я никак не ожидал, что у вас такой вытянутый череп и столь ярко выраженные надбровные дуги. Вы позволите мне пощупать ваш теменной шов? Слепок с вашего черепа, сэр, пока не доступен оригинал, стал бы украшением любого антропологического музея. Поймите меня правильно, мне бы очень хотелось заполучить для исследования ваш череп.

Шерлок Холмс взмахом руки предложил нашему посетителю сесть в кресло.

– Вы, я вижу, так же преданы своему делу, как я своему. По вашему указательному пальцу я вижу, что вы сами себе делаете сигареты. Не стесняйтесь, курите.

Мортимер достал листок бумаги, табак и удивительно проворно скрутил сигарету. Длинные беспокойные пальцы доктора постоянно шевелились, как усики насекомого.

Холмс стоял молча, но весь вид его говорил о том, что наш необычный посетитель его очень заинтересовал.

– Сэр, – наконец сказал Холмс, – я не думаю, что вы удостоили меня визитом вчера и сегодня лишь ради того, чтобы взглянуть на мой череп.

– Конечно же, нет, сэр, хотя, признаюсь, я страшно рад, что мне представилась такая возможность. Я обратился к вам, мистер Холмс, потому что понимаю, что сам я человек непрактичный, а мне совершенно неожиданно пришлось столкнуться с чрезвычайно серьезной и необычной задачей. Вы же, как второй по величине специалист в Европе…

– Интересно! А могу я узнать, кто имеет честь называться первым? – слегка обиженным тоном перебил его Холмс.

– С научной точки зрения работа месье Бертильона[39] вызывает особенное уважение.

– В таком случае почему бы вам не обратиться к нему?

– Сэр, я говорю исключительно о научном подходе. Всем известно, что как практик вы не знаете себе равных. Надеюсь, сэр, я не…

– Так, немного, – сдержанно сказал Холмс. – Доктор Мортимер, мне кажется, будет лучше, если вы без дальнейших церемоний подробно и четко расскажете о деле, в котором вам необходима моя помощь.

Глава II. Проклятие Баскервилей

– У меня в кармане лежит один манускрипт, – сказал доктор Джеймс Мортимер.

– Я заметил его, когда вы вошли, – сказал Холмс.

– Это довольно древняя рукопись.

– Начало восемнадцатого века. Если, конечно, это не подделка, – кивнул Холмс.

– Откуда вам это известно, сэр?

– Пока вы говорили, ее краешек, всего лишь дюйм или два, все время торчал у вас из кармана. Этого достаточно, чтобы без труда датировать ваш документ с точностью до десятилетия. Вам не приходилось читать мою небольшую монографию по этому вопросу? Я бы отнес манускрипт к 1730 году.

– Точнее, 1742. – Доктор Мортимер достал старинный сверток бумаги из нагрудного кармана. – Этот фамильный документ был передан мне на хранение сэром Чарльзом Баскервилем, чья внезапная и трагическая смерть пять месяцев назад взбудоражила весь Девоншир{3}. Смею сказать, что я был не только лечащим врачом, но и другом покойного. Это был человек умный, проницательный, практичный и, так же как и я, совершенно несуеверный. Однако он относился к этому документу очень серьезно: сэр Чарльз видел в нем предсказание своей смерти, и можно сказать, что не ошибся.

Холмс протянул руку и, получив манускрипт, разложил его у себя на колене.

– Ватсон, видите эти длинные и короткие «S»? Это один из пунктов, по которым я смог определить дату.

Я посмотрел через его плечо на желтую бумагу с выцветшими письменами. Наверху было написано: «Баскервиль-холл», а чуть ниже стояли крупные, несколько неровные цифры: «1742».

– Это смахивает на пересказ какой-то легенды.

– Так и есть. Это изложение фамильного предания рода Баскервилей.

– Если я правильно понимаю, вы хотите поговорить со мной о чем-то более насущном?

– Более чем. О самом что ни есть насущном, неотложном вопросе, требующем решения в течение двадцати четырех часов. Но записанный здесь рассказ не длинный и имеет самое прямое отношение к делу, поэтому, если позволите, я вам его прочитаю.

Холмс откинулся на спинку стула, соединил перед собой кончики пальцев и закрыл глаза с видом человека, которому приходится мириться с неизбежным. Доктор Мортимер повернул манускрипт к свету и высоким скрипучим голосом стал читать этот любопытный рассказ из старинной жизни.

«Разное рассказывают о том, откуда взялась собака Баскервилей, но я, прямой потомок Хьюго Баскервиля, услышал этот рассказ от отца своего, а тот – от своего отца, и посему записываю его с верою в то, что все это действительно происходило. И хочу, чтобы вы, сыны мои, знали, что правосудию дано не только карать, но и прощать грехи наши, и нет такой вины, которую нельзя было бы искупить молитвой и покаянием. Пусть повесть эта научит вас не страшиться плодов прошлого, но быть благоразумными в будущем, дабы ужасные беды, выпавшие на долю нашего рода, с Божией милостию никогда боле не повторились.

Доподлинно известно, что во времена Великого восстания (описание коего, сочиненное ученейшим лордом Кларендоном, я искренне советую вам изучить) поместье Баскервиль принадлежало Хьюго Баскервилю, человеку грубому, несдержанному нравом и злому. Соседи бы молча терпели его выходки, понимая, что в столь суровых местах святыми не становятся, если бы не его распутство и склонность к жестоким шуткам, о которых по всему западному побережью ходили легенды. Случилось так, что Хьюго полюбил (если его темную страсть можно назвать таким прекрасным словом) дочь йомена{4}, который владел землями по соседству с поместьем Баскервилей. Но молодая девица, известная своей скромностью и добродетелью, благоразумно избегала этого человека, страшась одного имени его. И вот однажды, на Михайлов день{5}, Хьюго вместе со своими дружками, такими же негодяями, числом пять или шесть, пробрался на соседскую ферму, когда отца и братьев прекрасной девицы не было дома (о чем им было доподлинно известно), и выкрал ее. Привезя несчастную в Холл, они заперли ее в верхних покоях, а сами как обычно сели бражничать до утра. Бедная пленница чуть не сошла с ума, слушая пьяные крики, пение и ужасные проклятия, доносившиеся снизу, поскольку говорят, что Хьюго Баскервиль, напившись, ругался так страшно, что его проклятия могли испепелить человека, чьи уста извергли их. Наконец, не выдержав кошмара, девица сделала то, на что не решились бы и самые отчаянные из храбрецов. По плющу, который увивал (и продолжает увивать в наши дни) южную стену, она спустилась с верхнего этажа на землю и бросилась через болото к отчему дому. Ферма ее отца находилась в трех лигах от Баскервиль-холла.